... с камер наблюдения
СИЗО. На видео ...
В статистике дневника пишут, что сегодня у меня пытались найти "эпитафор на памятник". Дабы глубоко не искали, еще у входа положу.
"Врачебный путь весь полон слез,
Хоть путь высокий, но не гладкий
В нем все шипы и мало роз..."
"Красиво лилась симфония твоей жизни..."
"Едва семнадцатая весна настала как ты покинул мир"
"Светлая память о душе молодой не угаснет в сердцах убитых тоской
жены, детей, матери и друзей"
"Чуткое кроткое дитя увял ты из-за родителей"
... Иоановскому, Армейскому,
гражданскому кладбищу ...
Еще в прошлом ноябре порывалась написать про Лукьяновский некрополь, даже обещала. Прошел год, а все хожу на цыпочках, не зная с какой стороны подойти, писать обзор -- глупо, мелко и скучно, разбить описание по темам -- сухо, да и душа молчит. Целый год периодически крутила этот клубочек в руках, все пыталась найти конец нитки, чтобы потянуть, а дальше оно само поведет, проверено.
И тут конец ниточки взял, да и нашелся сам, буквально мистическим образом. "Никогда не поздно, никогда не рано, всё всегда случается вовремя" -- повторяла я в среду, возвращаясь домой затемно со своей маленькой городской экспедиции. А молодая Луна, еще совсем девочка -- тонкая, легкая, изящная только хитро улыбалась мне.
Чудеса начались по дороге на кладбище. Только выйдя на улицу из метро, я поняла, что, зачитавшись книгой, промахнулась со станцией назначения, вместо "Дорогожичи" вышла раньше -- на "Лукьяновской". Прогуляться полчаса неспешным шагом под бездонными небесами -- тихая, нежная, как октябрьское Солнце, радость. Листья на деревьях почти все облетели, и Город враз зазвучал, запел стройным многоголосьем крыш, окон, сандриков, маскаронов, мозаики и лепнины. И тут же его ритм подхватил индастриал, зарокотал шумно, загремел, забарабанил, и рванул ввысь вскинутой бровью: а разве мы шумели?
Идти налегке и вбирать это все в себя, вбирать глазами, душой, самой сердцевиной, дышать-не надышаться последним теплом, этим сказочным желтым светом, впускать внутрь, в глубины, в сердце отблески истории, прикладывать к хроническим ранам легенды и были, удивляться и восхищаться, хохотать и плакать, чувствовать себя живой, настоящей, звенящей чистыми хрустальными колокольчиками: динь-динь-динь. И запоминать это легкое, парящее, невесомое, как пушинка, чувство, этот миг счастья, запоминать и сохранять камертоном в шкатулке памяти, дабы в темные, студеные, глухие дни доставать и поднимать под него свой строй. И опять звучать, звучать, звучать...
Идти и улыбаться беспричинно, потому, что просто новый день выдали мне и нашептали горячим: иди!
Пританцовывая, познакомиться с вороной, перекинуться парой фраз.
-- Ты куда?
-- Туда...
-- Ну, лети!
-- И ты лети!
Подсказать двум заблудившимся адрес. Я уже смирилась, что не только дома, но и в чужой стороне меня воспринимают за местную, за свою, подходят с вопросом: не подскажете как пройти?
Окрыленной добраться к Ново-Лукьяновскому, Центральному Городскому, Иоановскому, Армейскому, Лукьяновскому Русскому, Старобратскому, Лукьяновскому гражданскому кладбищу (с 1945 года), к некрополю-музею (один из трех в Украине, официальный статус с 1994 года; везде была, но этот ближе всех и родней, он очень мой -- тихий, камерный, без лишнего лоска, толп оголтелых туристов, с густыми зарослями светлых дней и горьких ночей). Подойти, нырнуть в красные ворота и пропасть, выпасть из будничной скороспелой суеты, блеска скоропортящейся мишуры, чопорных поз и витиеватых фраз.
Ходила в этот раз не просто так, по делу: найти могилу одного из моих любимцев -- киевского архитектора. С его могилой у меня сплошная мистика. Два предыдущих раза искала попутно -- не нашла, сбилась с пути, в этот раз, вооруженная картой, искала долго и вдумчиво -- мимо, мимо, мимо!
Лукьяновское, чтобы вы понимали, очень специфическое. С 1878 -- года официального основания (хотя, архивы свидетельствуют, что некоторые захоронения датированы 1871 годом) на 20 гектарах ряды могил; могила к могиле так тесно, что между ними не пройти. Врачи, художники, скульпторы, священники, служивые и просто горожане, с мировой славой и скромные любимцы Города, умершие своей смертью, погибшие на фронтах воен, растрелянные, замученные в застенках НКВД; одинокие могилы, семейные, братские.
"Разносчик "Киевлянина", прослужил 36 лет" и Врач с большой буквы лежат по соседству, рядом, очень тесно; чтобы прочесть эпитафию "Учителю, другу юношества полагавшему душу за нас. Бывшие воспитанники", нужно продраться сквозь цепкий хмель и сухие заросли.
Ряды, ряды, ряды могил... десятки, сотни. Они, конечно, разбиты на участки, между участками дорожки и тропинки, указатели и знаки. Мой поиск происходил за 13 в 15. Ходила, продиралась, искала - не нашла. Когда в очередной раз вышла на тропу к 13, выбрала из волос ошметки сухих листьев, стала посередине, выпрямилась осанисто и тихо, но четко прошептала: вы, Павел Федотович, конечно, большой шутник, но сжальтесь-то над девицей, сжальтесь, поклониться пришла, а не полюбопытствовать.
Не успела даже глазом моргнуть, как появился кот-котище.
Вынырнул из ниоткуда, прошел мимо важно, на кис-кис даже голову не повернул.
Я за ним бежать, но только хвост мелькнул, растворился в вечерней дымке.
Повернула налево, еще налево, там -- опять кусты, осень, грусть.
Поднимаю глаза...
Здравствуйте, Павел Федотович, здравствуйте!
Вскоре заполыхал закат, дни октябрьские коротки, но сладки. Вышла девица-луна, подмигнула.
Выходила в люди, у красной ограды повстречала рыжего.
-- Еще придешь? -- спросил.
-- Приду!
-- Приходи... -- помолчал важно, подумал. -- А еще Федотович просил передать, что больше пужать тебя не будет. И ты это... давай начинай писать.
-- О чем?
Не ответил, только красный хвост мелькнул.
P. S. Про архитектора Алёшина могу долго и много. В этот раз одно покажу, вернее -- одного. Кот-автограф на доме Ковалевского.
"Сегодня.ua" оценивает количество собравшихся в четыре тысячи человек.