Ветераны предполагали, что танк украсит площадь возле стелы Победы, на которой стоят настоящий боевой танк и пушка как символы великого военного прошлого. Чтобы этому памятнику было присвоено звание мемориала, необходима еще одна единица техники.

"Танк, за который наш Совет ветеранов боролся 16 лет, теперь решено отправить в Москву для участия в Параде Победы на Красной Площади. Нам же взамен предложили взять другой танк... Вряд ли мы успеем его доставить в Красноярск ко Дню Победы, как планировали раньше, но будем стараться", - сказал агентству председатель Совета.

Идея создания мемориала у его инициатора возникла после поездки в Ростов-на-Дону, где в городе было много памятников Великой Отечественной войны (видимо, настолько много, что, по данным издания Life News осенью прошлого года замглавы района в Ростовской области был задержан при попытке продажи танка ИС-3 за 4,5 млн рублей местному бизнесмену; чиновник собирался устроить "пропажу" танка, якобы отправив его на реконструкцию).

Как рассказывал в прошлом году красноярским журналистам Василий Зуев, в Ростове ему стало обидно за сибиряков, которые много людей положили на алтарь Победы.

"Сегодня площадь перед стелой имеет прекрасный внешний вид. Она дает возможность ветеранам проводить праздничные мероприятия. И очень хотелось бы, чтобы к следующему 9 Мая танк ИС-3 уже стоял на мемориале", - настаивал ветеран.

Впрочем, отмечает агентство, на площади на днях установили пушку-гаубицу калибра 122 мм, которая также участвовала в боевых действиях, поэтому памятник все же станет районным мемориалом. До празднования Дня Победы пушку покрасят и почистят.

Аббревиатура ИС означает "Иосиф Сталин" - таким было официальное название серийных советских тяжелых танков выпуска 1943-1953 годов. Индекс "3" соответствует третьей серийной модели танка этого семейства. По данным "Википедии", ИС-3 был запущен в серийное производство в последние дни войны и, вопреки расхожему мнению, не применялся в боевых действиях.

Однако 7 сентября 1945 года один танковый полк, на вооружении которого состояли эти боевые машины, принял участие в параде частей Красной Армии в Берлине в честь победы над Японией, где произвел сильное впечатление на западных союзников СССР по антигитлеровской коалиции. В настоящее время танки ИС-3 в качестве музейных экспонатов или в виде памятников кроме России сохранились в Белоруссии, Украине, Узбекистане и Израиле. Помимо этого, ИС-3 увековечен на петличном знаке различия Танковых войск в СССР, а затем в РФ.

Житьё-битьё

Ежегодно около 2 миллионов российских детей подвергаются избиениям в семьях. И лишь некоторые из них, как нижегородская школьница Лена Антипова , подают в суд на собственных родителей



«Мой отец всегда считал ремень лучшим средством воспитания, — говорит Елена. — Сколько я себя помню, он всегда меня наказывал». Владимир Васильевич хотел, чтобы дочь выросла умной и послушной—в четыре года он научил ее читать, лично контролировал ее успеваемость в школе, проверял домашние задания. За четверки отчитывал, за тройки бил: «Получишь двойку — вообще домой не приходи!» Лена старалась угодить отцу изо всех сил, училась хорошо, но все равно почему-то всегда была виноватой. «Бездарь! — кричал отец. —Тупица! Лентяйка!»



Вряд ли кто-то поверил бы, что этот уважаемый человек, спортсмен-байдарочник и «инструктор по выживанию» не дает жизни собственному ребенку. После пятого класса он стал бить Лену «по-взрослому», без ремня. Мама пыталась вмешиваться, но ей тоже доставалось. «Она слишком мягкая, она его боится,— пытается найти оправдание дочь.— Сейчас я понимаю, что в нашей семье всем заправлял агрессивный, деспотичный тип. Но тогда я пыталась найти причину его злости в своем поведении». Однажды Владимир Васильевич так жестоко избил домочадцев, что соседи даже вызвали милицию. Тогда мать сказала: «Буду заводить дело». Жильцы дома ее поддержали и согласились выступить свидетелями в суде: «Мы тоже устали от этих постоянных криков».



«А ВАМ НЕ ПОКАЗАЛОСЬ?»



Многие граждане догадываются, что в их доме бьют детей, но немногие на это реагируют. Москвичка Марина Переладова, к примеру, почти еженедельно слышала шум из квартиры сверху, но всегда пыталась найти этому какое-то разумное объяснение: это ребенок, наверное, балуется или взрослые ссорятся, а малыш просто орет от страха: «Папочка, не надо!». Она знала этих соседей—приличная семья, всегда здороваются, улыбаются. Не может быть, чтобы они так истязали собственное чадо. Но в конце концов ей пришлось признаться самой себе: бьют именно ребенка. И всегда били.



Марина вызвала милицию. «Избивают? — долго удивлялся дежурный. — А вы уверены? А вам не показалось? Что именно вы слышите? Может, у них просто ремонт?» Милиция явно не хотела вмешиваться, но Марина не отступила, не бросила трубку. Через сорок минут наконец приехал наряд. Стражи порядка не скрывали ехидных улыбок и всем своим поведением демонстрировали недовольство: звонят, мол, тут всякие из-за ерунды, делать им нечего. Но в квартиру все же поднялись, спросили: «Что у вас за шум? Соседи жалуются». Получив ответ: «Да ребенок просто капризничает», не стали ничего больше выяснять и отбыли восвояси, еще раз многозначительно взглянув на Марину. Ох, не любят милиционеры такую неудобную гражданскую активность.



Когда на одном из интернет-форумов кто-то задал вопрос: «Соседи бьют ребенка. Как быть?», Марина стала одной из тех, кто поделился своим негативным опытом. Многие были с ней согласны — милиция в такой ситуации ничем не поможет. «Лучше не вмешиваться, — говорили люди. — А то вдруг этот сосед еще и вам потом отомстит». Другие корили девушку за излишнюю подозрительность: «Вы хотите, чтобы по первому анонимному звонку в квартиру врывалась бригада ОМОНа, мочила родителей дубинками, а ребенка отвозила бы в детдом?» В общем, коллективный разум пришел к выводу: чужие методы воспитания нас не касаются, пусть за этим органы опеки следят.



Нашлись, впрочем, и такие же неравнодушные, как Марина, граждане. Но и их истории были без счастливого финала. Петербурженка Мария Грачева рассказала «Огоньку» историю о мужчине, который избивал всю семью: тещу, жену и дочь. Девочка не просто рыдала, а выла на весь дом. Вызвали участкового, но он просто потоптался у двери пару раз и резюмировал: «Не открывают. Но даже если откроют — что толку-то? Жаловаться они не хотят, а сам я ничего сделать не могу».



Мать Елены Антиповой, такая решительная поначалу, тоже в итоге передумала жаловаться. У нее было сотрясение мозга, жуткие кровоподтеки по всему телу, но в милиции ей посоветовали мужа простить, и она послушалась. Удивительно, что дело удалось замять, хотя до этого в травмпункте были «снятые побои» не только с нее, но и с дочери. Как врачи смогли закрыть глаза на жестокое обращение с ребенком, теперь уже невозможно выяснить. А соседям женщина объяснила: «Это дело семейное. Сами разберемся». Жильцы вздохнули, но согласились: «Да, дело семейное».



«ПОТЕРПИ НЕМНОГО»



— Наше общество считает семью закрытой территорией, — говорит Юлия Сотникова, педагог-психолог центра для детей, подвергшихся жестокому обращению и насилию, «Озон». — А в самой семье существует негласное правило на молчание. Факт насилия не обсуждается открыто. Детям дают понять, что не следует обсуждать семейную ситуацию в школе или с друзьями. Вот почему жертвы так редко жалуются. Детям особенно трудно попросить о помощи других взрослых. Они запуганы и не верят, что кто-то им может помочь.



Лена Антипова решила обратиться за помощью, только когда ей исполнилось 16 лет. «Я хочу лишить отца родительских прав», — заявила она инспектору по делам несовершеннолетних Сормовского района Нижнего Новгорода. К тому времени девочка уже не жила дома, ночевала у подруг, спасаясь от родителя-деспота. Ей посоветовали собирать документы — справки из школы, свидетельские показания, характеристики. Ребенку негде было жить, а чиновники упорно требовали каких-то бумажек.



«Это было очень трудное время, — говорит Елена. — Утром я шла в школу, днем собирала справки, а вечером подрабатывала официанткой — мне ведь приходилось обеспечивать себя самостоятельно». Елена наивно надеялась, что в случае успеха государство выделит ей какие-то средства «на существование». Но когда почти все документы были собраны, инспектор сказала: «Не получится ничего, Леночка. Никто его родительских прав не лишит. Да и ты уже большая, через два года станешь совершеннолетней. Потерпи еще немного, ведь столько лет терпела». Заступиться за Лену больше было некому.



— У ребенка обязательно должен быть какой-то представитель, — объясняет Юлия Сотникова. — Кто-то, кто защищал бы его интересы: опекун или второй родитель. Мы в «Озоне» работаем только по такой схеме.



Как ни странно, но этим «вторым родителем», официальным защитником, чаще становятся мужчины. Недавно в центр обратился такой отец, попросил психологов реабилитировать 11-летнего сына. Оказывается, мать жестоко избивала мальчика. Никому и в голову не могло прийти, что эта успешная бизнесвумен, обаятельная и милая женщина, издевалась над собственным ребенком — регулярно, без свидетелей. Она просто сбрасывала на него всю накопившуюся агрессию. Мальчик рискнул пожаловаться папе тоже только через несколько лет, когда подрос. Но родственники до сих пор не верят в произошедшее, им кажется, что сын оклеветал мать, а супруг просто нашел повод для развода.



«Не верю, не может быть» — наиболее частая реакция окружающих на факты домашнего насилия, особенно если оно происходит в благополучной с виду семье. Но в «Озоне» знают, что детей бьют и алкоголики, и кандидаты наук. Просто последних трудно заподозрить в жестоком обращении с собственными детьми. А дети молчат. Даже на вопросы учителей: «Откуда у тебя синяк?» либо не отвечают ничего, либо испуганно оправдываются: «Упал».



— Многие несовершеннолетние, которых регулярно избивают, в конце концов начинают воспринимать эту ситуацию как норму, — говорит Юлия Сотникова. — Как показывают исследования, чем жестче наказывается ребенок, тем менее он склонен говорить об этом. Подрастая, он только закрепляет низкую самооценку и всю жизнь потом либо воспринимает себя как жертву, либо становится агрессором по отношению к другим. Образец насильственного поведения он переносит в социум — в школу, армию, собственную семью.



Защищать себя, руководствуясь российскими законами, дети если и начинают, то, как правило, уже в подростковом возрасте. Центр активно в этом им помогает — оказывает не только психологическую, но и правовую поддержку. В этом году две 14-летние жительницы Москвы подали в суд на своих родителей за систематические побои. Специалисты центра присутствовали на допросах детей, выступали на заседаниях суда. Одна из девочек тоже требовала, чтобы ее мать лишили родительских прав. Добиться этого не удалось, но к уголовной ответственности женщина все же была привлечена.



Лена Антипова добилась такого же наказания для своего отца, но в одиночку.



«БОЮСЬ ИДТИ ДОМОЙ»



Несовершеннолетние обычно либо боятся, либо не хотят обращаться за помощью в социальные органы, призванные обеспечивать защиту их прав. Гораздо охотнее ребенок пожалуется собственному другу. Или «невидимому взрослому другу» — именно так позиционируют своих консультантов, сотрудников «Детского телефона доверия», в Национальном фонде защиты детей от жестокого обращения.



— Для некоторых детей становится откровением, что существуют взрослые, которые считают насилие ненормальным, — говорит Марина Бетретдинова, координатор программы «Детский телефон доверия». — Мы разговариваем с таким ребенком, подбадриваем его, советуем обращаться за помощью к учителю — обычно педагоги владеют всей информацией о том, как дальше действовать в случае выявления фактов физического насилия.



Иногда приходится помогать малышам максимально деликатно. Однажды в фонд позвонил девятилетний мальчик, который получил тройку и боялся идти домой — отец избивал его за плохие отметки. Консультанту пришлось звонить учительнице этого ребенка и просить о пересдаче — в итоге тройка была исправлена на пятерку и повод для физического наказания исчез.



Впрочем, многим родителям, как и Владимиру Антипову, поводы не нужны. Они бьют, потому что усвоили агрессию как форму социального поведения. Бьют, потому что не могут расслабиться дома, пребывая в напряжении от трудной работы. Бьют от бессилия — часто по телефону доверия звонят отцы и матери, которые чувствуют свою вину за физические наказания, но не знают, как иначе воздействовать на отпрыска, чтобы «до него дошло».



— Очень много звонков от типичных представителей среднего класса, — говорит Марина Бетретдинова. — Это внешне абсолютно нормальные люди, образованные, с достатком, с хорошей грамотной речью. Но бьют своих детей они так же, как и безработные деревенские алкоголики. Отцы наказывают детей чаще, но тут надо учитывать, что во многих семьях матери сами провоцируют насилие, науськивают мужей: «Ты же отец, ты должен наказать этого оболтуса! Отлупи его!»



Звонят и соседи: «Я слышу, что за стеной бьют ребенка. Что мне делать?» Консультанты обычно советуют обращаться к местному участковому ОВД, в подразделение по делам несовершеннолетних или в органы опеки и попечительства. На этом обычно инициатива соседей и заканчивается: «Мне что, придется свою фамилию называть? Нет, я так не хочу». Многие предпочитают сохранять анонимность, ведь определение «стукач» все еще считается в нашей культуре более неприличным, чем «садист». К тому же особой веры в систему защиты прав ребенка ни у кого нет.



Елена Антипова, не добившись лишения родительских прав, в итоге подала в Нижегородский суд на собственного отца. Оказалось, что в этом случае достаточно одного ее иска — не потребовались даже свидетели. На Владимира Васильевича завели уголовное дело по ст. 116 УК РФ (побои) и ст. 156 УК РФ (неисполнение обязанностей по воспитанию ребенка). Суд приговорил его к десяти месяцам исправительных работ.



«Сейчас он работает дорожником, — говорит Елена. — Отдает десять процентов зарплаты государству, и мне еще четверть. Но я вернулась домой, вынуждена жить с ним на одной территории — разменять неприватизированную квартиру нет никакой возможности. А от приватизации он отказывается. Это его последний способ держать меня и мать под контролем». Но теперь, по крайней мере, отец не распускает руки. Боится.



Можно сказать, что Лена одержала победу. Она смогла защитить себя, хотя для этого и понадобилось в итоге почти 17 лет. Но такие случаи, когда несовершеннолетние восстают против произвола родителей, в России единичны. Насилие продолжается. И становится понятно, что качество жизни россиян не зависит от квартиры в хорошем районе, комфортного автомобиля или отдыха в Египте. Качество нашей жизни зависит от детских криков, которые раздаются то в квартире сверху, то за стеной, то за дорогой металлической дверью соседа. И это уже давно наше дело.



ОФИЦИАЛЬНО - Уязвимая категория



ВЛАДИМИР ЛУКИН, уполномоченный по правам человека в России



К нам редко обращаются дети и представители детей, ставших жертвами физического насилия в семьях. Это особенность российского менталитета — не выносить сор из избы. У нас не настолько юридически оформленное общество, чтобы люди превращали такие тонкие и деликатные вещи в достояние гласности и в повод для судебного разбирательства. А между тем, по данным Генпрокуратуры, ежегодно около 2 миллионов российских детей подвергаются избиениям со стороны собственных родителей. Эти безобразия происходят не только в неблагополучных семьях, но и в самых различных семьях. Страшно представить — около 2 тысяч детей ежегодно погибают от рук собственных родителей, 2,7 тысячи совершают самоубийство.



Дети и подростки в России не получают такой же защиты, как и взрослые, хотя являются наиболее уязвимой категорией граждан. Мало того, что у них понижена степень самозащиты, так еще и законы по защите их прав довольно приблизительные. У нас, например, нет даже такого понятия, как «жестокое обращение с детьми», «насилие в отношении ребенка». Существует только статья 156 УК РФ «Неисполнение обязанностей по воспитанию детей», но это очень зыбкая и общая статья — санкции по ней часто оказываются мягкими, не соответствующими тяжести содеянного. У нас есть громоздкие органы опеки и попечительства. Но они крайне редко приходят в семьи, больше занимаются интернатами, школами. Необходимо разработать ясные и понятные механизмы для защиты прав несовершеннолетних граждан нашей страны.



Автор - Наталья РАДУЛОВА

На прошедших выборах Владимир Путин получил поддержку от лидеров практически всех российских религий и конфессий. Православные, протестантские и католические епископы, а также главные муфтии, раввины и ламы единодушно решили, что именно этот кандидат предоставит подведомственным им религиям все возможности для дальнейшего процветания.

И вот Путин одержал победу. Даже если малая часть его предвыборных обещаний будет исполнена, процветание не за горами. Церковная собственность возвращается прежним владельцам, не без помощи государства строятся новые храмы и мечети, религия приходит в школу, армию, СМИ. Больше всех выигрывает православие, но не в накладе и другие религии. Радуются раввины: государственный антисемитизм, похоже, отходит в прошлое. Протестантские пасторы надеются, что власть вот-вот признает их паству за полноценных христиан. И даже робкие католические прелаты рассчитывают на поблажки. Вдруг им, к примеру, вернут храмы, о которых они перестали и мечтать? Все они уверены: власть в России всесильна, дружить с ней крайне выгодно. В. В. Путин был и остается живым воплощением этой власти. Если его смирного соправителя Дмитрия Медведева бурятские ламы сравнили с сострадательным буддой Авалокитешварой, Путина они наверняка сравнят с мудрым Манжушри. Ждать осталось недолго.

Итак, заключая альянс с победившей властью, религиозное начальство преследует совершенно прагматические цели. Но ровно так же поступает и власть.

Кто лучше религии подставит плечо, когда пошатнулась легитимность? Недовольное население предъявляет власть имущим все новые претензии, число которых растет как снежный ком. Самое время напомнить людям, что «власть от Бога». Глядишь, и успокоятся.

Между тем, заключая между собой подобную сделку, церковные и светские власти совершают серьезную ошибку. Они явно не отдают себе отчет в том, как меняются представления верующих о религиозном авторитете. На Западе это обычно связывают с упадком веры. В стародавние времена католики по большей части были, а не слыли католиками, а протестанты не слыли, а были протестантами. И слова папы римского или архиепископа Кентерберийского не были для них пустым звуком. Нынче все по-другому. Но дело не столько в упадке веры, сколько в том, что верить начинают в иные вещи. Сейчас многие европейцы на вопрос о религии по-прежнему отвечают: католик, протестант, иудей. Но затем выясняется, что в церковь, кирху или синагогу они ходят крайне редко, по большим праздникам. И отождествляют себя с тем или иным вероисповеданием по национальному или культурному признаку. Главной для них оказывается вера именно в эти ценности, а не прежняя, в бога. К его официальным представителям они могут и прислушаться, но слепо им подчиняться совсем не готовы.

Как только ни пытается папа римский навязать пастве свое негативное отношение к противозачаточным средствам. Его усилия бесплодны: социологи выяснили, что контрацепцией пользуется подавляющее число католичек. Культурная ценность свободы выбора оказывается для них выше религиозной ценности святости жизни.

Авторитет культуры побеждает авторитет главы официальной церкви. И эта эрозия религиозного авторитета не остается не замеченной европейскими политиками. В своей борьбе за голоса избирателей они все реже опираются на поддержку церковных лидеров, предпочитая им идолов кинематографа и поп-музыки.

Не надо думать, что эти процессы ограничиваются Европой и не затрагивают Россию. Как бы не так. Социологические исследования показывают, что из тех, кто называют себя православными, мусульманами или иудеями, церковь, мечеть или синагогу регулярно посещают совсем немногие. Очевидно, и для них вера тоже подменяется национальной и культурной идентификацией. Сходство с секуляризованной Европой настолько велико, что наши религиозные лидеры вряд ли имеют больший авторитет, чем европейские. И сколь страстными ни были бы их панегирики власти, они мало влияют на политические предпочтения россиян. Как верующих, так уж тем более и неверующих.

Вывод напрашивается сам собой. Прагматический альянс светских и религиозных властей в России не принесет первым ожидаемой пользы. А вот вторым он способен еще и причинить изрядный вред. Дело в том, что наиболее образованная и молодая часть отечественных верующих не проявляет большой любви к путинскому режиму. Это явствует из опросов участников митингов за честные выборы и других оппозиционных инициатив. Те из них, кто причисляют себя к верующим, как правило, не одобряют безоговорочной поддержки, которую главы их религий и конфессий оказывают нынешней власти вообще и Путину в частности. Они не могут понять, как можно поддерживать режим, грабящий собственный народ и попирающий элементарные представления о политической честности.

Их ответы проникнуты моральным пафосом и именно поэтому представляют серьезную опасность для церковного официоза. Тем, кому положено быть столпами нравственности, от обвинений в безнравственности защищаться трудно. К ним особый счет. Зародившись среди образованной молодежи, эти упреки легко преодолеют социальные и культурные барьеры и найдут своих благодарных слушателей во всех слоях российского общества.

Если недовольство властью продолжит расти (а это весьма вероятно), претензии к ней будут автоматически переноситься на ее ближайшего союзника — власть церковную. И вряд ли те, кого связывают с религией лишь культурная и национальная идентификация, станут грудью на ее защиту.

Более того, их ряды начнут редеть. Не исключено, что быстрее, чем в Европе. Однажды такое уже случалось.

Кто же тогда воспользуется плодами удачной сделки, которую заключили российские религиозные деятели с Путиным? Кому учителя будут рассказывать о православной культуре? Кого будут наставлять армейские капелланы? И кто будет приходить на службы в подновленные старые и отстроенные заново храмы?