На дачу свозят стариков и детей. У тех и других похожий жизненный тонус: они всё знают и не знают ничего. В этом смысле дача не столько консервативная, сколько буддистская резервация.

Когда, обливаясь потом, чинишь ворота в знойный полдень, вдруг слышишь монолог бабушки, чья жизнь пронеслась, но зато теперь понятна, а по грунтовой дороге проезжает не осознающий своей жизни (или слишком её осознающий) мальчик на трёхколёсном велосипеде с пищалкой... Задаром достаются приметы, что времени нет. Вчера сварил себе макароны - с печенью трески получились почти по-флотски, мне опять 19.

Моё новое увлечение - разведение летнего кипариса и фотосъёмка ночных цветов. Кипарис разводится самопосевом, а снимаю я старым дедовским способом - мыльницей со вспышкой.

Утром перед выездом в Посад смотрю у себя в саду  - на земле валяется скомканная бумажонка. А это распустилась белая астра.

Не говоря о том, что распустились розы. У розовых благоухание сильнее, 

чем у красных.

Люблю Посад. Если бы мне предложили прожить жизнь ещё раз, я прожил бы её в этом городе, где девушки, как цветы, отвечают взглядом на взгляд. Поселился бы в квартирке на улице Железнодорожной, в доме, перед которым торгуют квасом из жёлтой бочки. Это была бы счастливая непритязательная жизнь. Впрочем, высшей степени непритязательности я достиг уже в этой жизни, осталось заглушить лишь слабую неугомонность.

Однажды утром вышел в сад, смотрю - распустился мак. Фотография не передаёт, что он большой, но он величиной с мой кулак. 

Не знаю, что символизирует этот цветок. Может быть, сердце - а сердце у человека тоже величиной с его кулак. Может быть, конкретно мой мак символизирует лояльность земли, которая отошла мне в результате Золотой сделки. Может, даже больше, чем лояльность: мак распустился, чтобы быть мне другом. Сразу после подписания купчей я самозабвенно ушёл в работу по возделке присоединённой территории и очень слабо чувствовал, что одинок. Только вечерами перед костром. 

Но теперь вечером я прихожу к нему - после заката он складывается в треуголку. Вот его дневное открыточное изображение.

Мак лаконичен, чувственен и элегантен и растёт на лугу на южной стороне золотовской резиденции. Неподалёку от него я посадил сосну и ель. Хорошо, что новая соседка Алла Сергеевна, к которой я подошёл познакомиться, указала на него, а то я бы его скосил на лугу. Всего же я посадил семь елей, но об этом в следующем номере моего журнала.

И некоторые в фазе третьего листа.

Бархатцы тонколистные "Золотой самоцвет", сакура крупноцветковая (петуния, хе-хе), бархатцы отклонённые немахровые "Джолли Джестер" и прямостоячие "Аляска", статица (кермек, лимониум) суприм голубая (сухоцвет), астра помпонная светло-голубая, томат "Снежный барс", огурец "Родничок" и "Московский пижон".  

Уже несколько дней в небе мгла и хмарь. Льёт и льёт, сечёт брызгами и стылым ветром по окнам. 

И это при том, что появились ножки. Забытые с зимы ножки обыкновенные, отечественные, телесного цвета. Пушкинские.

Эти ножки принуждают занимать правый ряд, чтобы в случае счастливого форсмажора оперативно вырулить к голосующим на обочине.

Они также стимулируют занимать первое место перед зеброй на светофоре с красным светом.

Льёт и льёт, а ведь в эту весну я жду результатов от принятых антипаводковых мер.

Как только мне станет ясно, что бункер защищён, к лету я переоборудую его в столовую, бойлерную и кабинет.

Сохранённая и подчёркнутая фактура кирпичных стен, потолок с рисованным виноградом и проч.

Во многом всё так же, как в моём любимом грузинском кабаке на Верхней Радищевской.

Уже руки немеют от перфоратора, а буржуйка топится снятой вагонкой. Лета у меня ждут, в частности, 44 куста помидоров.

В двадцать пятый день марта в Золотово лютовал мороз, а дорогу так замело, что впервые с прошлой зимы я не смог подъехать прямо к дому. Я даже не заметил нужного поворота - не узнал его, так засыпало. На свежем снегу я заметил следы у своей усадьбы - собачьи и какая-то маленькая женская стопа. Зимой у нас можно спокойно перешагнуть через забор стандартной высоты. Я не успокоился, пока казначей Л., к которой я в ходе расследования подъехал в Хотьково, не сказала мне, что зимой нашу епархию охраняют сторожа, семейная пара. Я ничего не знал о них! Это лучше, чем сотрудники центра "Э".

Действительно, через неделю по протоптанной тропинке ко мне зашла сторож - интеллигентная, но с золотыми зубами женщина. В этот момент я в совершенном восторге собирал купленную в Москве лестницу, чтобы забраться на конёк крыши и закрепить на нём старую деревянную. Мы поговорили о погоде и о том, что скоро понаедут дачники. Я не стал смущать её вопросом, проникала ли она ко мне во двор во время моего отсутствия, но когда она ушла, сравнил её следы со следами инкогнито: они совпали.