Это цитата сообщения fiodravy Оригинальное сообщение
Bactefree – это уникальное концентрированное средство натурального происхождения
Bactefree – это уникальное концентрированное средство натурального происхождения для эффективного лечения паразитарной инфекции в организме человека. Воздействие активных веществ помогает увеличить объемы мочеобразования и желчеотделения, а также ускорить процессы пищеварения и выделения. Таким образом, происходит изгнание гельминтов из кишечника и других внутренних органов, которые труднодоступны для воздействия большинства препаратов против глистной инвазии.
Щадящие слабительные свойства препарата способствуют физическому освобождению от умерших паразитов и позволяют вывести все токсины, выработанные «захватчиками», что приводит к полной дезинтоксикации организма.
Как именно прошел Международный день студенческого спорта и Кросс нации 2016? Вы узнаете в этом видео! Классные парни, красивые девчонки, зажигательный концерт и веселые конкурсы. Приятного просмотра!) В конце музыкальный подарок) ___________________ I do not own songs. I took them from record library on YouTube. ___________________ Visit me on: ★Facebook https://www.facebook.com/aioa.manun ★VK http://vk.com/artaioa
2016-09-14 20:08:35
Оригинал взят у chern_molnija в Картинки 14 сентября 2016 года Предыдущий выпуск http://sibnarkomat. ...
+ развернуть текстсохранённая копия
Оригинал взят у chern_molnija в Картинки 14 сентября 2016 года Предыдущий выпуск http://sibnarkomat.livejournal.com/19584048.html Похожие записи:У берегов Швеции таки нашли российскую подлодку! :) Заголовки будущих украинских газет «Коронация Путина» с треском провалилась
Лежать в этой неглубокой могиле было очень неудобно. Как всегда они весьма ошиблись в длине, так что ему пришлось согнуть ноги в коленях. Он чувствовал ледяной холод в спине. Он ощущал его, как маленькую смерть. Он думал о том, что небо слишком уж далеко. Так пугающе далеко, что уже нельзя было сказать, хорошее оно или же прекрасное. Расстояние между небом и землей было просто пугающим. Вся та синева, которую он потратил на небо, нисколько не сократила этого расстояния. А земля была столь неземно холодна и тверда в своем ледяном оцепенении, что было очень неудобно лежать в слишком тесной могиле. Неужели так нужно лежать всю жизнь? Нет же, еще и всю смерть в придачу! А это гораздо дольше. Две головы закрыли часть неба над могилой. «Ну, как размер, Иисус, в самый раз?» — спросила первая голова, выпустив изо рта белый клуб пара, похожий на ватный комок. Иисус выпустил две тонкие, такие же белые струйки пара из ноздрей и ответил: «Так точно. В самый раз».
Головы, закрывавшие часть неба, исчезли. Их стерло, как кляксы. Исчезли без следа. Лишь пугающе далекое небо все еще было на месте.
Иисус сел, и верхняя часть его тела показалась над могилой. Издалека это выглядело так, как если бы он был зарыт в землю по живот. Затем он оперся левой рукой о край могилы и встал. Он стоял в могиле и с грустью разглядывал свою левую руку. При подъеме недавно зашитая перчатка опять прорвалась. Покрасневший от холода средний палец был оголен. Иисус осмотрел перчатку, и ему стало очень грустно. Он стоял в этой неглубокой могиле, выдыхал пар изо рта на обнаженный мерзнущий палец и шептал: «Я больше не буду». «Что случилось?» — один из тех двоих, что осматривали могилу, уставился на него. «Я больше с вами не буду», — сказал Иисус столь же тихо и отправил замерший палец в рот. «Слышите, унтер-офицер, Иисус больше не с нами!»
Другой, унтер-офицер, складывавший взрывчатку в ящик, прорычал: «Почему это вдруг?» Он выстрелил влажным паром в Иисуса: «Ээ, почему?» «Нет, — так же тихо сказал Иисус. Он стоял в могиле, закрыв глаза. Солнце делало снег невыносимо белым. Он стоял с закрытыми глазами и говорил: — Каждый день взрываем землю, чтобы потом вырыть могилы. Каждый день семь или восемь могил. Вчера даже одиннадцать. И каждый день впрессовываем людей в могилы, которые постоянно не тех размеров: они слишком для них малы. А промерзшие люди иногда такие твердые и застыли в таких нелепых позах. Ох, этот хруст, когда мы впрессовываем их в эти тесные могилы. И земля тверда, и холодна, и неприветлива. Они должны терпеть это всю смерть. А я, я больше не могу слышать хруст. Это, как если дробят стекло. Как стекло».
«Заткнись, Иисус! И давай-ка, живо из ямы! Мы должны сделать еще пять могил». — яростно выдыхал пар в сторону Иисуса рот унтер-офицера. «Нет, — ответил тот и выпустил две тонкие струйки пара из носу, — Нет». Он говорил очень тихо, не открывая глаз: «Могилы все же слишком низкие. Весной повсюду из земли будут торчать кости. Когда растает. Всюду будут кости. Нет, я больше этого не хочу. Нет, нет. И всегда я. Всегда я должен ложиться в могилу, чтобы проверить ее размер. Всегда я. Мне это уже снится ночами. Понимаете, это ужасно, что тот, кто должен мерить собой могилы, это всегда я. Всегда я. Всегда я. Потом это еще и снится. Ужасно, что в могилы должен лезть всегда я. Всегда я».
Иисус посмотрел еще раз на свою разорванную перчатку. Он вылез из неглубокой могилы и сделал четыре шага к темной куче. Куче из мертвых людей. Они лежали в таких нелепых позах, как если бы их поразило во время какого-то хаотичного танца. Иисус осторожно положил свою мотыгу рядом с кучей мертвых людей. Он мог бы и бросить мотыгу, это никому не помешало бы. Но он положил ее осторожно, как будто не хотел никому мешать или разбудить кого-либо из них.
Ради всего святого, никого не разбудить. Не только из вежливости, но также из страха. Из страха. Ради всего святого, никого не разбудить. И он пошел, не обращая внимания на тех двоих, мимо них, по хрустящему снегу в деревню.
Мерзко, снег хрустит все тем же самым мерзким хрустом, несомненно, тем же самым. Он высоко поднимал ноги и, точно птица, шел по снегу, все для того, чтобы не было этого хруста.
«Иисус! — закричал позади унтер-офицер, — Немедленно вернитесь! Я Вам приказываю! Вы немедленно должны продолжить работу!» Унтер-офицер кричал, но Иисус не оборачивался. Он уходил, шел по снегу, точно птица, высоко поднимая ноги, как птица, только бы не было этого хруста. Унтер-офицер кричал — но Иисус не оборачивался. Только движения его рук, казалось, говорили: «Тихо, тихо! Ради всего святого, никого не разбудить! Я больше этого не хочу. Нет. Нет. Всегда я. Всегда я». Он становился все меньше, меньше, до тех пор, пока не исчез за стеной снега...
***
"Я должен буду доложить о нем, унтер-офицер выпустил белый клубок пара в ледяной воздух, — Я должен буду доложить о нем, ясное дело. Его отказ — это служебное преступление. Мы знаем, куда это его приведет, но я не могу не доложить об этом".
"И что они сделают с ним? Ничего, — ухмыльнулся другой. — Совсем ничего".
Унтер-офицер писал в своей записной книжке имена.
"Ничего. Старик позволяет ему подобное. Иисус Старикa всегда веселит. Старик снова побурчит на него, и скажет, что пару дней его за это не будут кормить, и отпустит его. И тот будет опять вести себя нормально некоторое время. Однако я должен буду доложить о нем, исходя уже из того, что Старика это повеселит. Да и могилы нужно рыть. Все же кто-то должен проверять, в пору ли они. Хотя это мало чем помогает".
"Почему его зовут собственно Иисусом?" — ухмыльнулся другой.
"О, у этого нет особой причины. Его так назвал Старик, так как он выглядит 'таким мягким'. Старик нашел, что он выглядит 'таким мягким'. С тех пор его зовут Иисусом".
"Да, — сказал унтер-офицер и привел новый заряд в состоянии готовности, — я должен буду доложить о нем, я должен буду, ведь нужно рыть могилы".