Школа Межпланетарных врат - Dancer-Sale.Narod.Ru. Мы покажем, как использовать Рэйки, поможем разбудить в тебе Рэйки. Обучение и сеансы, силы Рейки, экстрасенсорика и многое другое. Любой человек может получить сеанс наших практиков Рейки и других направлений экстрасенсорики. Рэйки - это искусство исцеляющих рук. Рэйки уже живет в каждом из нас. С нами Вы сможете найти ответы на волнующие Вас вопросы, Вы сможете помочь себе и Вашим близким людям. Все подробности на сайте!

Московский дом помощи - Dancer-Sale.Narod.Ru. Мы покажем, как использовать Рэйки, поможем разбудить в тебе Рэйки. Бесконтактный массаж и символы, силы Рейки, биоэнергетика и многое другое. Каждый желающий может получить сеанс наших практиков Рейки и других направлений экстрасенсорики. Рэйки - это лечение прикосновением. Рэйки уже живет в каждом из нас. У нас Вы сможете найти ответы на волнующие Вас вопросы, Вы сможете помочь себе и Вашим близким людям. Обращайтесь!

у нас на данном интернет-сайте вы сможете купить <a href=http://bazacvetov72.ru/>заказ цветов Тюмень</a>

130 лет назад, 3 сентября 1883 года, умер И.С. Тургенев

Иван Сергеевич Тургенев считается самым «европейским» из всех наших писателей XIX века, но своими вершинными достижениями он обязан русскому народу и «русской теме».

В отличие от писателей-разночинцев того времени, Тургенев с малых лет жил в достатке и изобилии, но обстановка в его семье мало способствовала увлечению русской литературой. Мать его, Варвара Петровна, была женщиной, озлобленной своею судьбой. Рано лишившись отца, она страдала и от матери, изображенной внуком в очерке "Смерть" (старуха), и от буйного, пьяного отчима, который, когда она была маленькой, варварски бил и истязал ее, а когда она подросла, стал преследовать тем, что ныне называется «сексуальными домогательствами». Пешком, полуодетая бежала Варвара Петровна к своему богатому дяде, И.И. Лутовинову, жившему в знаменитом теперь имении Спасском. Но попала она, что называется, из огня да в полымя. Ведь Лутовинов – прототип насильника, о котором рассказывается в тургеневском «Однодворце Овсянникове»…


Почти в полном одиночестве, оскорбляемая и унижаемая, прожила Варвара Петровна до 30 лет в доме дяди, пока смерть его не сделала ее владетельницей великолепного имения и 5000 крестьянских душ. Сведения, сохранившиеся о Варваре Петровне, рисуют ее в непривлекательном виде. Жестоким "побоям и истязаниям" подвергался и сам маленький Тургенев, хотя считался любимым сыном матери. "Драли меня, - рассказывал впоследствии он, - за всякие пустяки, чуть не каждый день". Однажды он даже приготовился бежать из дому. Умственное воспитание его шло под руководством часто сменявшихся французских и немецких гувернеров. Ко всему русскому Варвара Петровна питала презрение; члены семьи говорили между собой исключительно по-французски.

Любовь к русской литературе тайком внушил Тургеневу… крепостной камердинер, изображенный им в лице Пунина в рассказе «Пунин и Бабурин».

Волею судеб Иван Сергеевич Тургенев стал первым русским писателем, получившим широкую известность на Западе. Да, всемирная слава русской литературы началась не с Пушкина, не с Лермонтова, не с Гоголя, не с Льва Толстого, не с Достоевского, а с Тургенева.

Кстати, во многом благодаря авторитету Ивана Сергеевича, его ярким предисловиям на французском, западная публика стала читать Пушкина, Салтыкова-Щедрина, Толстого.

У западных читателей свои, специфические вкусы, но все же многим у нас до конца не понятно: почему именно Тургенев? Ведь и "Капитанская дочка", и "Герой нашего времени", и "Мертвые души", и "Записки из Мертвого дома" появились раньше, чем пришла к нему всемирная слава. Ответ на этот вопрос затрудняет то обстоятельство, что теперь на Западе Тургенева почти не читают, отдавая предпочтение Гоголю, Толстому, Достоевскому, Чехову.

Многие исследователи полагают, что Тургенев завоевал популярность зарубежных читателей романом "Отцы и дети" (1862 г.). Дескать, проблематика романа о нигилисте была им близка и понятна. Так ли это? «Отцы и дети» - прекрасный, тонкий русский роман, но не им прославился Тургенев на Западе (во Франции, по крайней мере, бывшей тогда законодательницей литературной моды). Обратимся к свидетельствам его современников, известных французских писателей. В дневнике братьев Гонкур за 23 февраля 1863 года записано: «Обед у Маньи. - Шарль Эдмон приводит к нам Тургенева, этого иностранного писателя с таким тонким талантом, автора "Записок русского дворянина", автора "Русского Гамлета"». (Так назывались во французском переводе "Записки охотника" и "Гамлет Щигровского уезда". – А. В.). На этом литературном обеде Тургенев познакомился и с Гюставом Флобером. Через три недели, прочтя два тома избранных повестей и рассказов Тургенева "Картины из русской жизни" ("Отцов и детей" там не было), Флобер пишет Ивану Сергеевичу письмо. В нем, в частности, есть такие слова: "Давно (курсив мой. - А. В.) уже вы являетесь для меня мэтром. Но чем больше я вас изучаю, тем более меня изумляет ваш талант". Особо выделяет Флобер такие рассказы Тургенева, как "Дон Кихот", "Три встречи", "Яков Пасынков", "Дневник лишнего человека". В последующей переписке с Тургеневым (период 1869-1873 гг.) крупнейший французский писатель восторженно отзывается о "Накануне" (правда, нравился ему не столько Инсаров, сколько Елена Стахова и Шубин), "Первой любви", "Степном короле Лире", "Стук… стук… стук…", "Несчастной" ("редкий шедевр"), "Вешних водах" ("очаровательно"), "Чертопханове и Недопюскине" и "Конце Чертопханова".

Из откликов братьев Гонкур и Флобера прямо следует, что на них, как и на русских читателей в свое время, произвели неизгладимое впечатление еще ранние произведения Тургенева - рассказы из книги "Записки охотники", и даже более ранние - "Три встречи", "Яков Пасынков". Но ни у братьев Гонкур, ни у Флобера мы ни слова не встретим об "Отцах и детях".

Жизнь русского народа пропущена в «Записках охотника» сквозь призму душевного склада Тургенева. Основная черта этого склада - тонкость чувств, преклонение пред красотой и вообще желание подняться над "низкой действительностью". Значительная часть народных типов "Записок Охотника" принадлежит к людям такого же типа. Вот романтик Калиныч, оживающий только тогда, когда ему рассказывают о красотах природы - горах, водопадах и т. п.; вот Касьян с Красивой Мечи, от тихой души которого веет чем-то совершенно неземным; вот Яша ("Певцы"), пение которого трогает посетителей кабака и даже самого кабатчика. Рядом с натурами глубоко-поэтическими "Записки охотника" изображают в народе типы величавые. Однодворец Овсяников, богатый крестьянин Хорь (за которого Тургенева уже в 40-х годах упрекали в идеализации) величественно спокойны, совершенно честны и своим "простым, но здравым умом" прекрасно понимают самые сложные общественно-государственные отношения. С каким удивительным спокойствием умирают в очерке "Смерть" лесовщик Максим и мельник Василий; сколько чисто романической обаятельности в мрачно-величественной фигуре неумолимо честного Бирюка! Из женских народных типов "Записок охотника" особенного внимания заслуживают Матрена ("Каратаев"), Марина ("Свидание") и Лукерья ("Живые Мощи"): все они глубоко-женственны, способны на высокое самоотречение.

"Записки охотника" не были выдуманной книгой: вот почему в душе каждого читателя, включая зарубежного, во всей своей неотразимости вырастало убеждение о величии и красоте русского народа.

В чисто художественном отношении "Записки охотника" вполне соответствуют великой идее, заложенной в их основании, и в этой гармонии замысла и формы - главная причина их успеха. Все лучшие качества тургеневского таланта получили здесь наиболее яркое выражение. Если сжатость составляет вообще одну из главных особенностей Тургенева, вообще не писавшего объемных произведений, даже если они назывались романами, то в "Записках охотника" она доведена до высшего совершенства. Двумя-тремя штрихами Тургенев рисует самый сложный характер: назовем для примера хотя бы завершительные две странички очерка, где душевный облик Бирюка получает такое неожиданное освещение. Наряду с энергией страсти, сила впечатления увеличивается общим, удивительно-мягким и поэтическим колоритом. Пейзажная живопись "Записок охотника" до Чехова и Бунина не знала себе ничего равного во всей нашей литературе. Из среднерусского, на первый взгляд бесцветного, пейзажа Тургенев сумел извлечь самые задушевные тона, меланхолические и сладко-бодрящие одновременно. В общем, Тургенев в "Записках охотника" по технике занял первое место в ряду тогдашних русских прозаиков. Если Толстой превосходит его широтой охвата, Достоевский – глубиной, мощью и оригинальностью, то Тургенев – непревзойденный русский стилист.

В устах писателя "великий, могучий, правдивый и свободный русский язык", которому посвящено последнее из его "Стихотворений в прозе", получил самое благородное и изящное свое выражение.

Обаянием своей личности и своего творчества Тургенев вызвал во Флобере такое уважение ко всему русскому, что тот писал в позорные для Франции дни (февраль 1871 г.) племяннице Каролине: "… я настолько перестал считать себя французом, что собираюсь спросить у Тургенева (лишь только можно будет ему написать) - как сделаться русским". Правда, и Флобер честно признавался, что ему до конца не ясно, почему тургеневская проза оказывает на него такое воздействие: "Я хотел бы быть учителем риторики, - писал он Ивану Сергеевичу 2 августа 1873, - чтобы разъяснить ваши книги. Заметьте - я не сумел бы их разъяснить (курсив мой. - А. В.)".

Однако мы все же попытаемся сделать то, что не удалось Флоберу. Для этого лучше вернуться к первому впечатлению французов от встречи с Тургеневым. Братья Гонкур, 23 февраля 1863: "Это очаровательный великан, кроткий гигант с седыми волосами, похожий на доброго духа лесов или гор. Он красив, величаво красив, в глазах его синева неба, в говоре очарование русского акцента, этого напева, в котором есть что-то от речи ребенка и негра". Что ж, из этих слов уже кое-что ясно. В парижский литературный мир, с его атмосферой уважения и даже преклонения перед талантом (которую не мешало бы позаимствовать и нам, русским, "вечно рвущим братское мясо", по выражению Шульгина), но все же мир тесный, душный, мелковатый, с преобладанием чувственных ощущений над духовными, пришел великан, величавый не только своей физической красотой, но и отразившейся в его глазах синевой русского неба, овеянный духом русских лесов и гор…

И личной физической мощью, и мощью своего вскормленного отнюдь не в прокуренных литературных салонах таланта Тургенев как бы говорил французским писателям, что существует совершенно иной масштаб восприятия мира, нежели тот, к которому они привыкли.

Не случайно Эдмон де Гонкур с восторгом записывает рассказ Ивана Сергеевича (27 ноября 1875): "В южной России бывают стога сена, высокие, как этот дом. Туда влезают по лестнице. Я несколько раз ночевал там. Вы себе не представляете, какое там небо: оно совершенно синее, темно-синее и усеяно крупными звездами. К полуночи в воздухе разливается мягкое и величественное тепло (я привожу его выражение. - Э. Г.), - оно опьяняет!.. Однажды, когда я лежал на спине, на вершине одного их таких стогов, наслаждаясь ночью, я поймал себя на том, что глупо повторял: "Раз, два! Раз, два!" Не знаю, сколько времени это продолжалось". Для русского читателя в таком рассказе нет ничего особенного, а вы представьте себе восприятие французского писателя-буржуа, который, наверное, на свежем воздухе-то ни разу в жизни не ночевал, а уж на стоге сена высотой в дом и подавно! Тургенев не только сам появился среди субтильных парижан как некий "очаровательный великан", он показал им в своей прозе страну великанов.

Вопреки мнению, идущему еще от Достоевского, человека гениального, но порой пристрастного, Иван Сергеевич вовсе не был неисправимым, законченным западником, пляшущим под дуду своих французских друзей-писателей. Даже живя в Париже, он никогда не писал, как Набоков, на чужом языке, хотя частенько страдал от несовершенства французского перевода своих книг. Но променять "великий, могучий, правдивый и свободный" русский язык на какой-нибудь другой Тургенев не мог. А вот о французском языке он высказывал на парижских литературных обедах такое мнение: "Ваш язык, господа, производит на меня впечатление инструмента, изобретатели которого простодушно искали ясности, логики и грубо приблизительных определений. А сейчас этот инструмент оказался в руках людей самых нервных, самых впечатлительных и менее чем кто бы то ни было способных удовлетвориться этой грубой приблизительностью". Эдмона де Гонкура эта мысль так поразила, что без всяких изменений поместил ее в своем романе "Актриса Фостэн" (и самого Тургенева - инкогнито).

Когда в 1870 году армия Наполеона III начала терпеть тяжелые поражения от пруссаков, Иван Сергеевич, ничуть не боясь обидеть своих французских друзей-писателей, писал в "Санкт-Петербургских Ведомостях": "Французам нужен урок… потому что они еще многому должны научиться. Русские солдаты, умиравшие тысячами в развалинах Севастополя, не погибли даром…".

Принято считать, что Тургенев выведен под именем трусливого беспринципного писателя-либерала Кармазинова в романе «Бесы» Достоевского. Пора отчасти реабилитировать бедного Тургенева — не только он имелся в виду под Кармазиновым! Созвучие с фамилией Карамзина здесь отнюдь не случайно — Кармазинов олицетворяет “чювствительную” прозу карамзинского направления в нашей литературе (а капитан Лебядкин, появившийся на “литературном празднике” в «Бесах» раньше Кармазинова, стало быть — псевдозначительную и косноязычную поэзию херасковского направления). Будучи сам человеком в немалой степени сентиментальным, Достоевский восстанет не против направления в целом, а против кармазиновского сюсюканья и пришепетыванья, в которое оно выродилось, удивительным образом совместившись с постоянной подобострастной оглядкой налево — и это в то самое время, когда уже открыто “дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей!”

Будучи, действительно, по политическим убеждениям либералом-западником (но ни в коем случае не антипатриотом), Тургенев, однако, не выносил уже тогда свойственной либеральным журналистам манеры подтасовывать факты.

22 января 1858 г. в газете "Норд", издававшейся в Париже по-французски на средства русского правительства, была помещена анонимная корреспонденция из Москвы, искажающая роль славянофилов в борьбе за освобождение крестьян от крепостного права, хотя, как известно, их роль была одной из самых активных. Тургенев, далекий от славянофилов "как по своим воззрениям, так и по своей литературной деятельности", написал, тем не менее, 28 января 1858 г. в открытом письме редактору "Норда": "Славяне никогда не оставались чужды подготовляющемуся движению: более того, они принимали в нем участие и продолжают это делать в меру своих сил; и, конечно, в России никому не придет в голову отказывать им в этой заслуге".

Следует также развеять давнюю сплетню, к которой излишне доверчиво отнеслись и А.Я. Панаева, и Ф.М. Достоевский, и многие другие, - о том, что 19-летний Тургенев, находясь на борту горящего парохода, кричал: "Спасите, я единственный сын у матери!" (тогда как у него был брат). "Анекдот" этот сочинил в свое время злой на язык князь П.А. Вяземский, а анекдоты и пересказы событий Вяземским, как хорошо известно (по судьбе Пушкина, например) скорее можно назвать литературным явлением, нежели отражением реальных событий. Но, надо сказать, отнюдь не Вяземский внедрял в литературных кругах этот "анекдот", когда Тургенев стал всемирно известным писателем. Кто же это был? Князь П.В. Долгоруков, который не без оснований считается из главных претендентов на авторство пасквильных писем Пушкину! А к сведениям, распространяемым профессиональными клеветниками, надо относиться куда как осторожно… Не мешает также знать, что ответил на эту сплетню сам Тургенев (в письме редактору "С.- Петербургских Ведомостей" от 9 июля 1868 г.): "Близость смерти могла смутить девятнадцатилетнего мальчика - и я не намерен уверять читателя, что я глядел на нее равнодушно, но означенных слов, сочиненных на другой же день одним остроумным князем (не Долгоруковым), я не произнес". "Остроумный князь" (т. е. П.А. Вяземский) был в ту пору еще жив и не опроверг публично утверждения Тургенева.

В тогдашней литературной и политической полемике бывал не прав и Тургенев, - а его давний оппонент Достоевский, напротив, совершенно прав, но доброе имя человека и писателя не имеет никакого отношения к любой полемике.

Тем более, что, как выясняется, нет никаких веских оснований подвергать сомнению доброе имя Тургенева.

Когда Иван Сергеевич умер в Буживале, русские люди - ни в Париже, ни на Родине, куда его привезли хоронить, - не вспомнили о своих политических и литературных убеждениях. О том, что означала для них смерть великого писателя, лучше всего говорят строки из дневника Эдмона де Гонкура (7 сентября 1883 г.). До сей поры французские писатели знали лишь одного русского великана, а в скорбный день их появилось вдруг на улицах Парижа великое множество: "Сегодня религиозная церемония над гробом Тургенева вызвала из парижских домов целый народ гигантского роста с плоскими чертами лица, с бородами Бога-Саваофа: целая маленькая Россия, о которой даже и не подозревали, что она живет в нашей столице".

Андрей Воронцов

ertata

28 августа исполнилось бы 65 лет со дня рождения народной актрисы

Наталья Гундарева четырежды признавалась лучшей актрисой Советского Союза. Она - народная артистка РСФСР, обладательница премии Ленинского комсомола и двух государственных премий: СССР и РСФСР, кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством» IV степени. Неоднократно получала призы на международных и отечественных кинофестивалях, становилась лауреатом премий «Ника», «Хрустальная Турандот», «Кумир», «Восток-Запад» в Баку, премии имени К.С. Станиславского, премии Москвы. А для меня она навсегда осталась просто Наташей…



В конце семидесятых Военно-политическая академия делегировала меня на общественную работу во Всероссийское театральное общество. С такими как я новичками, ничего не смыслящими в театральной жизни столицы (а знать её необходимо было, как говорится, по долгу службы), факультативно занимался Виктор Григорьевич Комиссаржевский, прямой потомок известной русской театральной династии. Это был очень популярный на ту пору актёр, режиссёр театра и кино, театральный критик. Достаточно вспомнить его кинокартину «Знакомьтесь, Балуев», которая стала на Московском международном кинофестивале в 1963 году основным конкурентом ленте Федерико Феллини «Восемь с половиной».

Теперь нетрудно догадаться, как я доверял Виктору Григорьевичу, в рот ему постоянно смотрел, вопросами всякими донимая. Как-то поинтересовался его мнением о только что вышедшем в Театре имени В. Маяковского спектакле М. Булгакова "Бег": «Вещица - так себе, хотя Андрюша Гончаров (главный режиссер театра - М.З) и очень высокие волны вокруг спектакля поднимает. Но я ему готов всё простить за то, что усиленно двигает Гундареву. Большая будет актриса! Вспомните когда-нибудь мое предсказание».

Фамилию эту я услышал впервые, о чём на голубом глазу и признался Комиссаржевскому.

- Ну, знаете, Михаил, это даже неприлично не знать такой актрисы, ни разу не видеть Наташу на сцене. Быть может, вы ничего и про «Сладкую женщину» не слышали? Извините, друг мой, но это уже ваша провинциальная дремучесть. Даже не знаю, как её и лечить. Поймите, лучше Гундаревой сегодня никто в Москве, да и в стране не играет! Вот на днях у неё будет премьера «Леди Макбет Мценского уезда», я вас обязательно Наташе представлю!

Много времени спустя, когда мои отношения с Натальей Гундаревой уже были почти дружескими, во всяком случае, запретных тем для обсуждения между нами почти не осталось, и мы перешли на «ты», я узнал, что Виктор Григорьевич, равно как и Андрей Александрович Гончаров, «не ровно дышали» к этой замечательной актрисе не только из-за её творческих свершений. На неё «западали» буквально все мужчины, хоть немного понимавшие толк в женской красоте. В исконной, а не подиумно-глянцевой. Очень точно Гундареву в этом смысле охарактеризовал Леонид Хейфец, один из её мужей:

«Я увидел девочку, девушку, похожую на три солнца, три батона, на три пирога с вареньем. Искал тоненькую изящную актрису, а передо мной стояла толстушка, немножко косолапая, задорная, вся в веснушках…»

«…Гундарева начала читать, и я понял, что лучшей Марфиньки и быть не может. Все мои режиссерские фантазии рухнули в один момент. В каждом своём движении она была предельно естественна, искренна, забавна, и это меня совершенно покорило. Очень скоро обнаружилось Наташино абсолютно недетское, острое, зрелое, я бы сказал, почти мужское восприятие жизни. Она не играла, она жила на сцене, как это ни банально звучит. В ней угадывались огромный темперамент и глубина, но самым главным качеством была беспощадная честность. Наташа не врала ни в чём и поэтому была принята миллионами людей, так как говорила с ними об их жизни, честно».


Когда я сам впервые увидел за кулисами Наталью Георгиевна без грима, тоже подумал о том, что этой «сладкой женщине» и не требуется играть никаких «сладостей». На неё просто смотришь и тихо дуреешь. Она была не просто красива, а как бы фосфоресцировала своей красотой. Как будто изнутри ею освещалась. Такого феномена я больше не наблюдал в артистическом мире. Ей, казалось, и играть ничего не надо, достаточно было только прохаживаться по сцене туда-сюда. Когда мы говорили и на эту тему, Гундарева однажды в сердцах призналась: «Наверное, не поверишь, но иной раз эта моя «сладость» хуже любой самой горькой горечи. Ты душу на сцене выворачиваешь, а половина зала твоё тело глазами пожирает, как в той «Оптимистической трагедии». И вообще я думаю, что по-настоящему великой актрисой можно стать лишь обладая лицом и статью Цецилии Мансуровой или Фаины Раневской. Да и Сара Бернар тоже красавицей не слыла…».

Таким вот тяжким крестом для высокоодарённой актрисы была её потрясающая внешность. После фильма «Сладкая женщина» актриса как бы и официально (по опросу журнала «Советский экран») стала самой красивой в Советском Союзе.


Впрочем, эти натужные рассуждения доказывают лишь одно: по-настоящему большой творец, а Гундарева была и остаётся именно им,- немыслим без сильных внутренних противоречий, которые, в конечном итоге, и двигают его творчество по восходящей.

Вернусь, однако, к спектаклю "Леди Макбет Мценского уезда". Катерина Измайлова персонаж весьма соблазнительный в разных жанрах. Одноименную оперу поставил не кто-нибудь, а сам Мстислав Ростропович. Создан фильм по известному очерку Н.С. Лескова с участием Натальи Андрейченко и Александра Абдулова. Когда-то, говорят, Алексей Дикий ставил эту вещь в Малом с огромным успехом. Но возьму на себя смелость заметить: глубже Гундаревой Измайлову вряд ли кто до сих пор постиг и воплотил на сцене. Все, кому посчастливилось видеть тот спектакль, а он шёл в Театре имени Маяковского 13 лет, со мной согласятся. Скажу даже больше. Выше той театральной своей роли в том же кино Наталья Георгиевна, по моему мнению, так и не поднялась. Притом, что сыграла более чем в сотне (104) фильмов. Для актрисы, прекратившей сниматься в 53 года - это очень много! Аккурат на «Книгу рекордов Гиннеса» тянет. И притом, что есть у неё серьёзные кинематографические удачи: Голубева – «Одиноким предоставляется общежитие», Бузыкина – «Осенний марафон», Ванеева – «Хозяйка детского дома». Всё это, конечно, холмы высокие, но Измайлова – настоящая гора.


С данным утверждением можно и должно спорить. Что сама Наталья Георгиевна всегда и проделывала в наших беседах, уповая на известное артистическое присловье: лучшая роль - всегда впереди.

Словесные наши упражнения на эту тему приобрели необычайную остроту в конце 1993 года, когда Гундарева, войдя в политическое движение «Женщины России», решила избираться в Думу.

Для меня в то время подобный её поступок выглядел далеко не самым взвешенным и продуманным. Это если выражаться языком дипломатическим. Ежели резать всю правду-матку (а я, грешен, излишне самонадеянно позволял себе подобное в отношении Гундаревой), то все вещи надо называть своими именами и с солдатской прямотой. Так вот, имея такую артистическую харизму, будучи столь востребованной в кино, на телевидении, особенно в театре, и при этом протирать юбку на плюшевом кресле Госдумы – это, как минимум, опрометчиво, если не сказать круче. Собственно, я и высказывался круче, видя тогдашнюю политику ельцинских клевретов. На что Наталья реагировала так:

«Честно говоря, не знаю ни одного человека, который бы, начав заниматься политикой, стал от этого счастливее. Неужели ты думаешь, что я не понимаю: моя думская деятельность, будь она даже и не столь активной, как у моей подруги Кати Лаховой, всё равно не лучшим образом скажется на моей основной работе. И отношение ко мне очень многих близких и знакомых тоже оставит желать лучшего. Ну что ты хочешь, если даже муж Миша, на что уж никогда не перечит мне, а и тот возроптал. Но вот мне с некоторых пор стало неловко и даже, прости, стыдно ругать правительство, сидя на кухне. И я вспомнила не самый плохой жизненный принцип: если не я, то кто же? А ещё подумала про соседа. Юрий Георгиевич всегда перегоревшую лампочку в подъезде или на лестничной клетке поменяет, дребезжание в кабине лифта устранит, скрипучую входную дверь дома смажет. Между прочим, полковник, большая шишка в вашем Министерстве обороны. Мог бы приказать своим подчиненным или позвонить куда следует. Нет, сам всегда всё аккуратно сделает, не снимая даже кителя, как будто дом не общий, а его личный. Так вот, если каждый человек, ни на кого не надеясь, сам польёт газон у дома и подметёт тротуар - только тогда во всём городе, да и во всей стране чище станет. Понимаю я так же и то, что во многих вещах нынче профан полный. Но как раз некомпетентные люди порой видят то, мимо чего проходят высококлассные специалисты. Как в той байке: «Титаник» строили специалисты, а Ковчег – дилетант Ной. С другой стороны куда как верна и другая аксиома нашей жизни: если даже ты не хочешь заниматься политикой, то она тобой займется.

Встав на политическую стезю, я в первую очередь попытаюсь определить: чего не хватает моим родителям? Что мешает жить нормально мне? Ну и, наконец, главное из того, что побудило меня стать депутатом, я просто хочу понять: смогу ли сама что-то изменить в этой жизни или нет.

Мне ведь от Думы и её мандата, как ты прекрасно понимаешь, ничего не надо. Дача у меня есть отличная, квартира замечательная, машина очень приличная и отсутствием любви народной я уж никак не страдаю. Во всяком случае, депутатство мне её не прибавит, а наоборот уменьшит – это совершенно точно. И если я пойму, что оказалась слабоватой в коленках - просто передам свой голос в Думе более активному политику. Вот и всё. И давай больше к этой теме возвращаться не будем».

Справедливости ради надо отметить, что свои депутатские обязанности Гундарева исполняла тщательно и с энтузиазмом, существенно выделяясь среди прочих своих коллег. Об этом мне рассказывала Екатерина Лахова, с которой нас познакомила всё та же Наталья Георгиевна. Но горькая правда заключается и в том, что на творческом фронте актрисы за время её депутатства наблюдалось непривычное затишье. Вот простенькая диаграмма, подтверждающая справедливость такого вывода. В 1992 году Гундарева снялась в двух фильмах. В 1993-м – в трёх. Следующие три года – по одному фильму. 1997 год – ноль. Понятно, что истории неведомо сослагательное наклонение. Но даже и при этом нельзя не подосадовать: это ж сколько «простаивала» лучшая актриса страны в пору своего творческого расцвета, ради этой самой политики!





…Родилась Наташа в столичной коммунальной квартире на Таганке, где, как писал поэт Высоцкий: «Все жили вровень, скромно так: система коридорная,/ На тридцать восемь комнаток всего одна уборная». Отец, Георгий Макарович, был инженером на заводе малолитражных автомобилей. Мать, Елена Михайловна, руководила группой в проектно-конструкторском бюро ЦНИИ строительства торговых и промышленных зданий. Родители-инженеры работали на шестидневке, и им некогда было заниматься дочкой. Зато они сделали главное: привили ей любовь к театру. В пять лет мама отвела её на спектакль «Синяя птица» во МХАТ. Вторым по силе театральным потрясением для Наташи стал балет «Бахчисарайский фонтан» с Улановой в Большом театре. После него решила: буду балериной. Отец скептически заметил: «В балет тощих берут, а ты у нас толстушка». Тогда девочка решила стать просто актрисой и в восьмом классе записалась в Театр юных москвичей при городском Доме пионеров. Там же впервые и на сцену вышла, сыграв маму в спектакле «Дикая собака Динго». К тому времени родители разошлись. Желание стать актрисой мама Наташи категорически не принимала, твёрдо полагая: профессия должна быть хлебной. Мамино слово всегда было законом, но в данном случае, видимо, вмешалось Провидение. Или, как у Пушкина – «случай – Бог-изобретатель». Сдав два экзамена в Московский инженерно-строительный институт, десятиклассница Гундарева отправилась на просмотр в «Щуку». Ну а там ей встретились такие знатоки своего дела, которые мимо талантов не пройдут.

В Щукинском училище занималась на курсе великолепного актёра и педагога Юрия Катина-Ярцева. Вместе с ней «гранит театральной науки» грызли Наталья Варлей, Костя Райкин, Юра Богатырев. Гундарева со своей пышной кустодиевской красотой была востребована театром и кино ещё со студенческой скамьи.

По выпуску предложения играть и сниматься сыпались на нее как из рога изобилия. Вот выборка работ Натальи Георгиевны только в кино и только за один 1978 год, когда мы с ней, кстати, и познакомились: «Гарантирую жизнь» - Ольга; «Уходя - уходи» - Марина; «Капитанская дочка» - Екатерина II; «Вас ожидает гражданка Никанорова» - Катя Никанорова; «След на земле» - Клава.


С того года, как это теперь видится со временем, в творческой судьбе Гундаревой вообще наступает период расцвета, длившийся без малого десятилетие. Актриса решительно ушла от амплуа простых деревенских женщин, доярок-буфетчиц. Одна за другой в свет выходят её уже упоминавшиеся мной работы в кино, ставшие теперь классикой. А еще великолепная Валерия в телефильме «Отпуск в сентябре» по пьесе Вампилова «Утиная охота». К слову, снятый в 1981 году режиссёром В. Мельниковым фильм был признан упадническим, дошёл до зрителя лишь в «перестроечном» 1987 году и потому явно недооценен ни зрителем, ни критикой. А вот в чём все были единодушны после его просмотра, так это в безоговорочном признании за Гундаревой неоспоримого первенства в изображении сложных судеб русских женщин. Сама не будучи матерью, она столь пронзительно воплощала ее образ, причём многодетной, что это всем казалось просто невероятным. Есть в этом какая-то трагичная и жестокая символика, ибо известие о своём фатальном бесплодии Гундарева узнала от врачей как раз перед съёмками фильма «Однажды двадцать лет спустя». Там ей предстояло сыграть мать-героиню – символ семейного благополучия и надёжности домашнего очага, в то время как в собственной семейной жизни актрисы никогда не наблюдалось покоя, мира и благоденствия.



Наталья Георгиевна трижды состояла в официальном браке, были и гражданские.Так она легко и почти шутя вышла замуж за не очень симпатичного, к тому же на полтора десятка лет старше себя, Леонида Хейфеца. Это от него молодая актриса понесла ребёнка, но сделала роковой аборт. Через шесть лет они спокойно разошлись, как в море корабли. Комментируя это расставание, Гундарева тогда с вызовом говорила: «Я не испытываю потребности иметь детей. Театр мне их заменяет». В том же театре нашла для себя второго мужа Виктора Корешкова. Они столь азартно играли любовников в «Леди Макбет Мценского уезда», что доигрались до загса. Однако и этот брак оказался несчастливым из-за обоюдных измен. Корешков увлёкся певицей Валентиной Игнатьевой, а Гундарева – красавцем младше себя на десять лет Сергеем Насибовым. Бросив свои семьи, страстно влюблённые соединились, но, как оказалось, совсем ненадолго. И лишь тогда Наталья Георгиевна нашла наконец свою настоящую вторую «половинку» - актёра своего театра Михаила Филиппова. В первом браке он оставил сына и жену Ирину, дочь бывшего Генерального секретаря ЦК КПСС Юрия Андропова.

Филиппов пришёл в Театр Маяковского в 1973 году, на два года позже Гундаревой. Зарегистрировали они брак в 1986-м. Все эти годы артисты встречались, общались, но как бы и не замечали друг друга. «А потом,- вспоминала Гундарева, - словно благодать на нас обоих снизошла. Да, это любовь, конечно, любовь, а не очередное увлечение. Но и ещё что-то такое, чему я даже и названия не нахожу. Вот, бывает, сидишь в театре и подумаешь: дай-ка позвоню Мише. И в ту же секунду от него раздаётся звонок. Или на даче какой-то пустяк мне понадобится на кухне. Смотрю, а Миша его несёт. Поначалу удивлялась такой мистике, а теперь она стала для нас привычной».

К слову, Наталья умела потрясающе готовить. Не стань актрисой, могла бы стать поваром-кудесником. При этом очень душевно пела, умела «травить анекдоты» и вообще всегда была душой компании.

Михаил Иванович написал книгу-воспоминание о своей любви под названием «Наташа». Очень трогательную. Там с пронзительной грустью рассказано о двух любящих сердцах.

Наталья Георгиевна очень хотела родить ребёнка от Филиппова. А когда узнала, что не сможет никогда стать матерью, с горечью заметила: «Детьми я заплатила за свой успех. Велика цена...».

Проблемы со здоровьем у Гундаревой начались в середине 1980-х. Из-за приступов гипертонической болезни участились переносы спектаклей с её участием. Заядлая автолюбительница, актриса в 1986 году попала в тяжёлую аварию и почти год приходила в себя. Спустя некоторое время радикально сбросила вес и сделала пластическую операцию. Выглядела фантастически и сногсшибательно. В начале 2001 года Наташа блистательно сыграла сваху Василису Саввичну в сериале «Саломея». Михаил Филиппов там же исполнил роль Василия Игнатьевича Захолустьева, московского купца. Эта их совместная работа оказалась для Натальи Георгиевны последней в её творческой биографии. Спустя несколько месяцев у неё случился гипертонический криз, развившийся в обширный инсульт. Потом - несколько недель комы. Пришла в себя Гундарева мистическим образом аккурат в день собственного рождения.



В своём последнем интервью Гундарева призналась: «Многие годы я жила в непрерывной гонке, когда утром за волосы стаскиваешь себя с постели, вливаешь в себя кофе, закуриваешь, бросаешься в машину, мчишься на репетицию, примерку, спектакль, съемку, а к вечеру прибегаешь выпотрошенная, не понимая, куда ушел день. И кажется, что ничего не сделано, хотя объективно это не так: прошла репетиция, примерила платья для новой роли. Но настоящего, на что действительно стоило бы употребить это жизненное пространство, нет совсем. Я люблю результат, а моя работа результат дает далеко не сразу, и никогда не знаешь заранее, что из неё выйдет. И вдруг в этой гонке судьба меня остановила. И я думаю: «Почему Бог мне послал эти испытания? Может, потому, что я люблю результат, а это свойственно людям, которых обуяла гордыня? Может, судьба решила именно так меня поставить на место?»

Дальше последовали четыре года борьбы с тяжелейшим и в итоге неизлечимым недугом.

Перед смертью попросила у всех прощения - у сиделки, у медсестер, у мужа, родных….

И в дневник занесла последние строчки: «Я всё люблю в этой жизни - любую погоду, любое настроение. Не верю в переселение душ и считаю, что человек живет только один раз. Хочется ощутить всю полноту жизни и очень многое в ней понять. Возможно, это покажется самонадеянным, но я ни о чём не жалею. Я много видела, много просмеялась и прострадала. Почувствовала объем жизни и не отказываюсь ни от одного своего дыхания. Это моя жизнь, и я рада, что она прошла так наполнено. Работа, встречи с интересными людьми. Одни прошли, другие задержались. Вот и я ухожу...".

Михаил Захарчук

ertata