Наш нынешний май, зачем-то, сошел с ума, решив, что он – сентябрь. На улице хилый плюс и ветер рвет крышу. Про сумрак и дожди само разумеется. Хожу второй день в плаще, застегнутом наглухо, сломала ветреными погодами свой зонт-дом, вымыла дождями очки-окна до мутного блеска, окружающий мир теперь глядит на меня, как и я на него, – с преогромным вопросом.

Но я хохочу! Хохочу задиристо, как вновь, впервые: «в глаза, в виски, в жасмин!» Зато вокруг нас всё красивенько и зелененько, молодцевато борзо, как у подростков, и цветом акации ложной, та, которая у ботаников зовется робинией, так пахнет, что можно потерять голову, осознанно ее впредь скружив.

По такому случаю промочила во время пробежек (которые, на самом деле, если копнуть, оказались побегами «Беги, Лола, беги!) за эти дни две пары кроссовок напрочь, квакают лягушками – суши не суши (газет что ли в них по старой привычке набить?), осталась еще одна пара – красивенькие красные. А к ним в пандан ветровка…

А вечером навертела для своих по-быстрому пирожков, помня, что мелкая моторика лечит: руки делают – голова дышит озоном.

О, простите! Это – пандан, "сложенные вдвоем" Дюрера.

Пирожки вот они.

Хотя, если присмотреться, то они, как и мы,  в тесной толпе каждый пару ищет.

О, боги, о чем я тут теперь вперед одной ночи перед полнолунием пишу! Раньше было о страстях, теперь об успокоительной ситуации, о кулинарии, о...

А дождь который день льет и льет. Короче, сегодня не будет трудновымученных слов моих, сегодня вместо меня споет про тот дождь, будоражащий струны души, своим голос Melody Gardot.

Вчера дождило, к ночи захолодало, вечером отогревалась театральной премьерой от молодых и кипучих "пра любофф". Любовь – это остро, жгуче, больно, но местами щекотно, а любить – это не только петь и танцевать, любить – это и Марина Ивановна, Гарсиа Лорка, Введенский и да (вот не спорьте), любить – это то, про что писал Антоша Чехонте.

Любовь – это то, что пусть и раз в жизни, но со всеми с нами происходит, но не только про «вместе до Луны и обратно», а и про цензурные трудности, сложности перевода. Любить – это дорога, по которой движется наша душа на пути от рождения к смерти, любить – значит жить, плыть, быть, проявляясь плотной материей в этом смешном, где-то нелепом, мире-фарсе бестелесного.

Вчера дождило, к ночи захолодало, в полночь загрозило, зашумело, дико завыло. Встала утром в полдень, шасть на балкон, глядь – а на меня глаза в глаза смотрит росой умытый, пахнущий цветущим до головокружения, мальчик-красавчик Май. Хмельной, шальной, необузданный как и любовь. И глаза у него зеленые-зеленые до невозможности, в таких и утонуть сладостно, а бежать с ветром наперегонки тем более.

На Днепре рыбаки и рыбы ходят стаями, смотрят сквозь воду друг на друга, милуются, в заводи лягушки дурниной запели любовное. А цвет каштанов, крупными каплями прибитый, кружит над моей головой...

... кружит над моей головой, как снежинки. 

В жизни постоянно что-то случается. И я четыре года назад (все еще помню это 11 мая) сделала то, что сделала. Хорошо, что сделала. Теперь уж точно ничего не изменишь. А, если бы и предложили тот день переписать набело, все оставила бы как есть.

Я еще тот глотатель шпаг и вертец в желудке перца-чили. Без этих жгучих персонажей в кулинарной истории дней не нахожу себе места. Мерзну, грущу и плохею не только характером, но и лицом. А лицо для женщины моей профессии - это визитная карточка. Вот приезжаю, к примеру, к балетной Ирэн румяная, свежая, веселая, и сразу пациентке становится легче, ведь ясен прогноз: Доктор здоров и задорен - жди облегчения. Но, если вдруг доктор окажется бледной и тошной дурой, то и Ирэн не сдержится, тут же без стеснения вырвет ночному доктору на коленки вчерашний обед геркулесом  (хотя, Ирэн можно и простить - сущая девочка, каких-то десять до ста).

Но, в самом деле, когда в моем рационе присутствует хабанеро, халапеньо или птичий глаз, я ж настоящий человек. Живой! Женщина!

Это я все к чему рассказываю. Старшенький вчера вечером притащил подарочком баночку маринованного перца. Сказал, что жгучий. Откуда, - спрашиваю, - взял, что жгучий? - Так на банке же было крупными буквами написано "Mama africas".  - Ясно. Ур-ля-ля, ур-ля-ля.

Иногда мужчины такие ассоциативные романтики. Уж точно больше десяти лет прошло, как мы с ним под "Запрещенных барабанщиков" в кукурузных полях... не доехав, съехав съехавшими. В общем, кто это познал, тот понимает.

А теперь, собственно, те семь нот джага-джага-джага.