Октябрь 1993. Говорят главные свидетели
Девятнадцать лет минуло с трагической и героической осени 1993 года, когда по ельцинскому указу №1400 в столице были убиты сотни человек, попраны право на жизнь и достоинство, расстреляны Советская власть и Конституция. Именно тогда Борис Ельцин и его приближенные продемонстрировали: ради самосохранения российская верхушка не остановится ни перед чем, даже перед большой кровью.
3–4 октября 1993 года милиции и армии был дан карт-бланш стрелять по безоружным соотечественникам, уничтожать из танковых орудий конституционные институты страны. И вот уже почти два десятилетия образ расстрелянного Верховного Совета – почерневший Белый дом тех дней – остается символом продолжающейся в нашей стране катастрофы: беспредела, насилия и безответственности.
Около 200 человек погибло в сентябре – октябре 1993 года, по официальным данным. Сколько жертв было на самом деле – неизвестно до сих пор. Выводы разного рода общественных комиссий, информация, собранная родственниками жертв и пострадавшими, журналистами и экспертами, свидетельствует, что погибших кратно больше. Не раскрыты и многие другие страшные тайны октябрьских событий. Властная верхушка сделала все возможное, дабы истина не была установлена, чтобы никто из виновных не понес ответственности даже за те преступления, которые скрыть нельзя. Более того, многие из организаторов и активных участников расстрела объявлены героями.
Впрочем, «подвиги» свои большинство из них по-прежнему не афишируют. Однако некоторым «героям» не отмыться от содеянного никогда. Даже после смерти. Борис Ельцин, Виктор Черномырдин, Егор Гайдар – никто из них так и не предстал перед земным судом. Деятели нынешней власти выражали скорбь по поводу их кончины, воздавали почести на государственном уровне, убеждали граждан в больших заслугах этих людей перед Россией. Но мы ничего не забыли – и ничего не простили.
В конце сентября на Новодевичьем кладбище – под те же речи о заслугах и президентские соболезнования – был похоронен Павел Грачёв, ельцинский министр в 1992–1996 годах, один из тех, кто несет непосредственную ответственность за октябрь 1993-го. Сегодня, в канун очередной годовщины, дадим слово его покровителям и соратникам: самому Борису Ельцину, а также Александру Коржакову. Они отлично знают именно эту страницу «боевой биографии» генерала Грачёва.
И пусть читателей не вводит в заблуждение несколько раз подчеркнутая « нерешительность» Павла Грачёва. Из контекста воспоминаний очевидно: не кровь народную пролить он боялся, не защитой Конституции был озабочен, а лишь гарантиями собственной безопасности, которые и получил. Добавим к этому: за расстрел Верховного Совета министр обороны Грачёв был также награжден орденом «За личное мужество».
Александр Коржаков
К 1993 году у президента сложилась своя команда: Грачёв, Барсуков, Бородин, Сосковец, Ерин, Тарпищев и я. Мы относились друг к другу с искренней симпатией.
Знаменитый Указ 1400 о роспуске Верховного Совета, а точнее – только проект этого документа, впервые обсуждали в Огарёве. Туда Борис Николаевич пригласил Козырева, Грачёва, Ерина, Черномырдина и Голушко. Мы с Барсуковым на совещание не пошли, а сидели в соседней комнате, готовые в любой момент войти и поддержать Ельцина.
Указ одобрили все. Спорили лишь о дате роспуска…
Указ никому не показался ни антиконституционным, ни экстремистским. Верховный Совет сам сделал столько антиконституционных шагов, что противостояние с президентом достигло апогея. Конфликт затягивался, иного выхода из него не видели. Жизнь граждан не улучшалась, а законодательная власть только и делала, что конфликтовала с исполнительной. К тому же Конституция явно устарела и не соответствовала изменившимся отношениям в обществе.
16 сентября 1993 года мы начали обговаривать предстоящие события в деталях. Для этого Ельцин пригласил Грачёва, Барсукова и меня в Завидово. После обеда мы улетели туда на вертолете. Я не мог понять, зачем шеф позвал Павла Сергеевича. Видимо, он искренне рассчитывал, что министр обороны сыграет решающую роль в преодолении кризиса.
Президент и так перенес запланированное мероприятие на несколько дней, с 18 на 21 сентября. Изменение сроков работало против нас. Во-первых, в будний день не пустить депутатов на работу будет сложнее. Во-вторых, информация утекала и обрастала невероятными, пугающими слухами. Я знал, что именно Грачёв рассказал Филатову и Черномырдину о запланированных действиях и признался, что не совсем готов к роспуску Верховного Совета. У министра обороны не было ни моральных сил, ни технических средств – армия в ту пору принимала активное участие в сборе урожая картошки.
Президенту Павел Сергеевич побоялся морочить голову картошкой и бодрым голосом отрапортовал:
– У нас все готово, все отлажено, все сделано!
На самом деле ничего сделано не было. Ни Генштаб, ни Министерство обороны, ни МВД даже не согласовали свои действия. Министр обороны был убежден: обеспечивать порядок в подобных ситуациях должны внутренние войска, а не его солдаты. Но убеждения эти скрывал от президента – они бы наверняка не устроили Бориса Николаевича.
В Кремль попеременно приезжали то Черномырдин, то Грачёв, то Ерин. Грачёв пребывал в растерянности. Как только ему сообщили, что часть боевиков из тереховского «Союза офицеров» собирается штурмовать Министерство обороны, он позвонил Барсукову и попросил о помощи. Михаил Иванович послал ему роту кремлевских солдат и десять офицеров «Альфы».
Примеру Грачёва последовал министр безопасности Голушко – тоже запросил солдат. Барсуков не выдержал:
– Что же ты своих людей не используешь? – воспитывал он по телефону Голушко. – Можно же вооружить всех, кто у тебя в штатском ходит. Вынимай из сейфов пистолеты, автоматы. Вызывай курсантов пограничного училища. Пусть они защищают.
Ночью Михаил Иванович послал взвод солдат для охраны здания мэрии на Тверской. Именно там, напротив памятника Юрию Долгорукому, заседало правительство Москвы. Подъехавшие бойцы оказались как нельзя кстати – едва они стали выскакивать из машины, все подумали, будто войска пришли в Москву. Толпа, приготовившаяся штурмовать здание, быстренько рассосалась.
Когда президент услышал о кремлевских солдатах, посланных на защиту Грачёва, то сильно разозлился на Барсукова:
– Вы что, не знаете, что кремлевский полк должен охранять президента, а не министра обороны?!
Действительно странно – вся страна в войсках, а Министерство обороны само себя защитить не может…
От микрорайона Теплый стан к центру двинулась 271-я бригада. Я разговаривал с ее командиром по спецсвязи, и вдруг он мне докладывает:
– Поступила команда остановить движение.
Таманская дивизия, ехавшая к телецентру «Останкино», тоже была по чьей-то команде остановлена. Кто давал эти команды? Множество комиссий после октября старались получить ответ на простой вопрос, но безрезультатно. Я же думаю, что было потеряно элементарное управление войсками. Многие боялись действовать решительно, к тому же помнили про 91-й год.
После полуночи я понял: информация, поступающая в Кремль, не совсем соответствует действительности. Из ГАИ доложили:
– Никаких частей Министерства обороны в городе нет. Останкино штурмуют, на защите только внутренние войска и милиция…
В самом же министерстве, как мне сообщили, идет постоянное заседание штаба – там присутствуют и Черномырдин, и Сосковец, и сам министр Грачёв. Я уже понял: пока Павла Сергеевича не подтолкнешь, самостоятельно он ничего делать не будет…
В министерство мы вошли через персональный вход министра, на лифте поднялись на нужный этаж и через заднюю комнату попали в кабинет.
Атмосфера мне сразу не понравилась: комната прокурена, Грачёв без галстука, в одной рубашке. Через распахнутый ворот видна тельняшка. Другие участники заседания тоже выглядели растерянными, понурыми. Бодрее остальных держался Черномырдин.
Президент вошел, все встали. Ниже генерал-полковника военных по званию не было, но спроси любого из них, кто конкретно и чем занимается, – ответить вряд ли смогли бы.
Борису Николаевичу доложили обстановку. Никто ничего из этого доклада не понял. Ельцин спросил:
– Что будем делать дальше?
Наступила мертвая тишина. Все потупили глаза.…
Тут подал голос Грачёв:
– Борис Николаевич, я соглашусь участвовать в операции по захвату Белого дома только в том случае, если у меня будет ваше письменное распоряжение.
Опять возникла напряженная тишина. У шефа появился недобрый огонек в глазах. Он молча встал и направился к двери. Около порога остановился и подчеркнуто холодно посмотрел на «лучшего министра обороны всех времен». Затем тихо произнес:
– Я вам пришлю нарочным письменный приказ.
Вернувшись в Кремль, тотчас приказал Илюшину подготовить документ. Подписал его и фельдсвязью отослал Грачёву. Мы все тогда подумали, что этим поступком Грачёв приговорил себя к отставке и шеф ему позорного колебания никогда не простит. Но простил и потом еще многое прощал.
(«От рассвета до заката»)
Борис Ельцин
Я вызвал машину, оделся и поехал в Министерство обороны. От Кремля до штаба МО, около Арбата, пять минут. Немного времени, но мне было вполне достаточно, чтобы понять, что же на самом деле случилось у Грачёва. Почему войска, которые, по его словам, уже почти два часа как должны были освободить «Останкино», блокировать Белый дом, подготовиться к штурму, на самом деле в Москву так еще и не вступили.
Все: и я, президент, и он, министр обороны, и правительство, и общество наше – все мы оказались заложниками красивой формулы: армия вне политики. И гордились этим глубоко демократическим лозунгом. А теперь, когда призвали армию защитить общество от фашистов и уголовников, удивляемся: а что это армия так неохотно реагирует?.. Отчего это она так плохо слушается? Ее рвали на части, каждый тянул в свою сторону. Хорошо хотя бы и то, что не нашелся какой-нибудь сумасшедший полковник, который вполне мог бы поднять эскадрилью с бомбардировщиками и полететь на Москву, защищать своего друга, боевого генерала Руцкого. Этого, слава Богу, не произошло, думал я. И не надо сейчас кричать, требовать чего-то, не надо устраивать истерик. Напротив, надо поддержать их, надо, чтобы они увидели, что президент спокоен, уверен и в себе, и в армии.
В это время бронетранспортеры, перегородившие проезд к зданию Министерства обороны, отползали от проходов, давая моему «ЗИЛу» возможность вкатиться во дворик. Поднялся наверх. Там уже шло заседание коллегии, во главе стола сидел Виктор Черномырдин. Когда я вошел, все замолчали, посмотрели на меня.
Кто-то из командующих докладывал, что часть войск сейчас занята на сельхозработах в Подмосковье. После 21 сентября, посоветовавшись с Лужковым, решили их с полей не снимать. Вообще, должен сказать, вид у генералов был сумрачный, виноватый. И они, видимо, чувствовали несуразность ситуации: законная власть висит на волоске, а армия не может защитить ее – кто на картошке находится, кто воевать не хочет…
Стали обсуждать вопрос о взятии Белого дома. Всем ясно было, что этот основной очаг разжигания войны должен быть локализован. Черномырдин спрашивает: «Так какие будут предложения?» В ответ тяжелая, мрачная тишина.
Неожиданно для меня попросил слова начальник охраны Коржаков. Он сказал, что, поскольку в августе 91-го ему и нескольким его сотрудникам пришлось вплотную заниматься обороной Белого дома, естественно, все варианты захвата здания рассматривались. Штурм мог начаться и со стороны подземных коммуникаций, и с крыши и т.д. Он попросил, чтобы дали слово его офицеру из главного управления охраны, у которого есть конкретный план взятия Белого дома.
Черномырдин спросил, нет ли возражений, и после этого Коржаков пригласил в зал заседаний седого военного, который представился капитаном первого ранга Захаровым.
Видимо, от такого обилия звёзд, генеральских погон он поначалу смутился, голос его слегка срывался. Но потом он заговорил уверенно. Захаров сказал, что предлагает сначала использовать танки, десять машин, которые должны будут подойти к Белому дому с двух сторон: пять расположатся у парка имени Павлика Морозова и еще пять со стороны Новоарбатского моста. Несколько выстрелов по верхним этажам подействуют на боевиков из Белого дома парализующе. Затем должны пойти десантные войска, которые создадут прикрытие для спецподразделений. И наконец, последним ударом станет работа уже внутри Белого дома спецгрупп «Альфа» и «Вымпел»…
Черномырдин спросил: «Принципиальных возражений ни у кого нет, план принимается?» Все одобрительно кивнули. Тут слова попросил Грачёв.
Он, медленно выговаривая слова, обратился ко мне: «Борис Николаевич, вы даете мне санкцию на применение в Москве танков?»
Я посмотрел на него. Молча. Он ответил таким же прямым взглядом, потом отвел глаза. Черномырдин не выдержал, сказал: «Павел Сергеевич, ну, вы что, вам поручено командовать операцией, почему президент должен решать, какие именно вам для этого необходимы средства?!» Грачёв проговорил что-то вроде того, что, конечно, он самостоятельно примет решение, но ему важно было уточнить…
Я встал, попросил дальнейшие детали обсудить без меня, а Грачёву сказал: «Я вам письменный приказ пришлю». И поехал в Кремль.
Первым делом вызвал Илюшина, попросил подготовить распоряжение о том, что Грачёву поручается командование операцией по освобождению Белого дома от засевших там вооруженных боевиков и формирований. Через несколько минут Илюшин принес готовый документ. Я подписал его, и тут же попросил, чтобы фельдсвязью курьер немедленно доставил распоряжение Грачёву лично в руки.
Да, я давил, давил на них, не давая возможности засомневаться, не позволяя расслабиться, закрасться слабости, неуверенности. Нам и так слишком дорого обошлись несколько часов растерянности. Я действовал жестко, напористо, видимо, в эти минуты многие на меня обижались. Но было не до церемоний.
Ну а как брали здание парламента, все знают. Вряд ли к этому можно что-то добавить. Программа CNN вела репортаж о штурме Белого дома на весь мир, и повторять то, что все отлично помнят, видели своими глазами, не имеет смысла. Были танки, были выстрелы, были автоматные очереди, зеваки, пришедшие смотреть на спектакль, в котором убивают не понарошку, а взаправду. Были убитые, много убитых.
(«Записки президента»)
Источник статьи
По материалам «Экспресс газеты»
Офицер спецназа впервые рассказывает о том, почему он 4 октября 1993-го отказался выполнять приказ.
- Геннадий Николаевич, как удалось в 1993-м группам «Альфа» и «Вымпел» (тогда они входили в Главное управление охраны – нынешнее ФСО России) обойтись без штурма «Белого дома», без жертв?
- Приказ президента был, естественно, не такой, как мы поступили…
- Это был письменный приказ?
- Нет. Ельцин просто сказал: вот такая ситуация, нужно освободить «Белый дом» от засевшей там банды. Приказ был таким, что надо было действовать не уговорами, а вооруженным путем. Но там же сидели не террористы, а наши граждане… Мы приняли решение направить туда парламентеров.
- Поэтому и крови не было?
- Как не было? Погиб наш альфовец, младший лейтенант Геннадий Сергеев… Они подъехали на бэтээре к «Белому дому». На асфальте лежал раненый солдат-десантник. И они решили вывезти его. Спешились с бэтээра, и в это время снайпер в спину Сергеева и поразил. Но это не из «Белого дома» был выстрел, однозначно заявляю.
Эта подлость, она была с одной целью – озлобить «Альфу», чтобы она рванулась туда и начала все кромсать. Но я понимал, что если вообще отказаться от операции, то подразделению будет конец. Оно будет разогнано…
- Хасбулатов с Руцким долго сомневались – сдаваться, не сдаваться?
- Нет, недолго. Нами время было поставлено – 20 минут. И два условия: либо мы выстраиваем коридор в сторону Москвы-реки, вызываем автобусы и всех развозим до ближайшего метро. Или через 20 минут штурм. Они сказали, что согласны на первый вариант… Один из депутатов прямо сказал: чего тут дебатировать?
- А если бы они не сдались?
- Да нет. Ну, как бы они не сдались? Куда же они? Тогда бы с применением силы задержали их.
- С применением оружия?
- Думаю, нет. У нас был приказ не только в отношении них, но вообще. Но особенно в отношении этих, конечно.
- Руцкого и Хасбулатова?
- Естественно.
- А стрелять был приказ?
- Ну пойми реальность ситуации. Раз приказ освободить «Белый дом» от засевшей там банды… Так не будешь же освобождать уговорами. Значит, надо воевать… Но нами было сказано: все, кто с оружием, при выходе из «Белого дома» оставляете его в вестибюле. Там гора оружия образовалась… Но все равно «Альфа» и «Вымпел» попали в немилость.
- Почему?
- По одной простой причине, что приказ надо было выполнять другими методами.
- То есть силовыми?
- Да. Поэтому в декабре 1993 года был подписан Указ президента о передаче «Вымпела» в МВД.
- А «Альфа»?
- Думаю, что Барсуков (в то время директор ГУО) где-то мог доложить Ельцину: мол, нет этого подразделения уже, и все, Борис Николаевич. И об «Альфе» забыли. А в 1995 году ее перевели на Лубянку…
Источник статьи
Мое слово в день памяти
Пировал закат, выгорал рассвет,
Полыхал в лицо пьяному врагу.
От родной земли до седьмых небес
Яростно и звонко звучало: «Победа».
Пировал закат, умирал рассвет,
Отступала боль. Алая капель
Падала с креста. А мертвые уста
Гордо и упрямо шептали: «Победа».
Встать бы во весь рост – да нету больше ног,
Сжать ладонь в кулак – да нечего сжимать.
Нету больше слов, нету больше нас,
Лишь одно осталось на свете: «Победа!»
Это стихотворение безвременно ушедшего от нас Егора Летова было написано в октябре 1993 года и посвящено, по его собственным словам, «героическим защитникам Дома Советов».
«Есть события, которые остаются в Истории как моменты величайшего триумфа народа, его гордости и единения. К ним не пристанет никакая грязь, их не очернить никакой ложью, не вытравить из памяти народа, а с годами их величие только очевиднее. Наверное, самыми яркими из таких событий можно считать победу Советского Союза в Великой Отечественной войне и полет Юрия Гагарина. Но есть в истории и другое – моменты национального позора, и хочется, чтобы их просто никогда не было. Но они есть, и вычеркнуть их из памяти невозможно. И пожалуй, не было в истории России большего преступления, чем расстрел в 1993 году законно избранного Парламента и Конституции» – так начиналась моя статья, опубликованная в «Советской России» 5 октября 2006 года. Помню, статья эта была довольно эмоциональной – и было отчего! Думаю, не только у меня, но и у многих участников и очевидцев тех событий в каждом октябре непроизвольно сжимались кулаки и выступали слезы на глазах.
Но не пора ли подойти к этим событиям более бесстрастно? Более спокойно, но конкретно и юридически точно? Когда я смотрел материалы к сегодняшней статье, я поймал себя на мысли о том, как меняется время. Нет, мы не стали жить лучше, а чувство тупика, в который мы зашли не в последнюю очередь из-за событий сентября – октября 1993 года, настолько всеобщее, что, похоже, уже и некоторая часть власти его ощущает.
Мы не стали жить безопаснее – ни в своем дворе, ни в своей стране, ни в мире. И после Ливии и Сирии это чувство лишь усилилось, особенно вкупе с нашей наглядной слабостью как государства. Так что и некоторая часть власти, похоже, стала им проникаться.
Но тем не менее времена изменились, и то, что тогда казалось дикостью и преступлением, сейчас воспринимается как еще большая дикость и еще более страшное преступление.
Безусловно, кроме всего прочего, октябрь 1993 года вошел в историю как пример бессмысленной и показной жестокости. К утру 4 октября 1993 года ситуация в стране находилась полностью под контролем тех, кто накануне называл себя «демократами», и в расстреле безоружного Дома Советов не было никакой военной необходимости. События того времени оказались шоком для всех нас, мы впервые увидели, как по-настоящему выглядит государственный переворот, бессмысленный и беспощадный.
Да, кто-то, как Булат Окуджава, наслаждался этим зрелищем («Подмосковные известия» от 11 декабря 1993 года): «Для меня это был финал детектива. Я наслаждался этим. Я терпеть не мог этих людей, и даже в таком положении никакой жалости у меня к ним не было. И может быть, когда первый выстрел прозвучал, я увидел, что это – заключительный акт».
Не отставали и другие представители «творческой интеллигенции». В газете «Известия» 5 октября 1993 года они опубликовали так называемое «письмо 42-х», в интернете часто называемое «расстрельным». Вот некоторые пассажи из него, если кто забыл: «Нет ни желания, ни необходимости подробно комментировать то, что случилось в Москве 3 октября. Произошло то, что не могло не произойти из-за наших с вами беспечности и глупости, – фашисты взялись за оружие, пытаясь захватить власть…
Нам очень хотелось быть добрыми, великодушными, терпимыми. Добрыми… К кому? К убийцам? Терпимыми… К чему? К фашизму?.. Что тут говорить? Хватит говорить… Пора научиться действовать. Эти тупые негодяи уважают только силу. Так не пора ли ее продемонстрировать нашей юной, но уже, как мы вновь с радостным удивлением убедились, достаточно окрепшей демократии?
Мы должны на этот раз жестко потребовать от правительства и президента то, что они должны были (вместе с нами) сделать давно, но не сделали: все виды коммунистических и националистических партий, фронтов и объединений должны быть распущены и запрещены указом президента… Органы печати, изо дня в день возбуждавшие ненависть, призывавшие к насилию и являющиеся, на наш взгляд, одними из главных организаторов и виновников происшедшей трагедии (и потенциальными виновниками множества будущих), такие, как «День», «Правда», «Советская Россия», «Литературная Россия», а также телепрограмма «600 секунд», и ряд других должны быть впредь до судебного разбирательства закрыты».
Это про нас. Это мы, по их мнению, «фашисты» и «тупые негодяи». Среди подписантов были Алесь Адамович, Виктор Астафьев, Белла Ахмадулина, Григорий Бакланов, Василь Быков, Римма Казакова, Дмитрий Лихачёв, Юрий Нагибин, Булат Окуджава, Анатолий Приставкин, Роберт Рождественский, Юрий Черниченко, Мариэтта Чудакова.
Возможно, многие предпочли бы не помнить ни о тех событиях, ни о подобных письмах (см., например, обращение «демократической» общественности в «Независимой газете» 8 октября 1993 года). Некоторые активные призывальщики, такие как, например, Борис Немцов, сейчас вообще примеряют на себя тогу «оппозиционера», отпугивая от справедливого по сути протеста всех людей с хорошей памятью. Но именно сейчас, когда в обществе идет довольно быстрая переоценка ценностей, будет к месту напомнить и о нравственной, и о юридической стороне тех событий.
Указом президента от 21 сентября 1993 года №1400 с мирным названием «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации», который стал правовой основой бесправия, был распущен законно избранный парламент и упразднена действующая Конституция. Уверен, у многих нынешних студентов юридических вузов это просто не уложится в голове! Правда и тогда, в 1993 году, у нас на кафедре конституционного права МГУ оценка была абсолютно единодушной – правильно (да, увы, были и такие!) или неправильно, но государственный переворот налицо.
Тем более что много знаний для такой оценки не требовалось – в действовавшей Конституции России (так на тот момент уже называлась Конституция РСФСР), в статье 121-6 все было расписано четко: «Полномочия Президента Российской Федерации не могут быть использованы для изменения национально-государственного устройства Российской Федерации, роспуска либо приостановления деятельности любых законно избранных органов государственной власти, в противном случае они прекращаются немедленно».
Разумеется, то, что было ясно нам, студентам, было ясно и искушенным судьям Конституционного суда. Поэтому позиция Конституционного суда была совершенно четкой, не менее четкой, чем соответствующие положения Конституции: «ЗАКЛЮЧЕНИЕ Конституционного Суда Российской Федерации «О соответствии Конституции Российской Федерации действий и решений Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина, связанных с его Указом «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации» от 21 сентября 1993 года №1400 и Обращением к гражданам России 21 сентября 1993 года, 21 сентября 1993 года, город Москва…
Указ Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации» от 21 сентября 1993 года №1400 и его обращение к гражданам России 21 сентября 1993 года не соответствуют части второй статьи 1, части второй статьи 2, статье 3, части второй статьи 4, частям первой и третьей статьи 104, части третьей пункта 11 статьи 121-5, статье 121-6, части второй статьи 121-8, статьям 165-1, 177 Конституции Российской Федерации и служат основанием для отрешения Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина от должности или приведения в действие иных специальных механизмов его ответственности в порядке статьи 121-10 или 121-6 Конституции Российской Федерации.
Председатель Конституционного Суда Российской Федерации В.Д. Зорькин, секретарь Конституционного Суда Российской Федерации Ю.Д. Рудкин».
Я не делаю никаких выводов, просто процитирую положения еще одного документа, выводы пусть уж делают читатели. По крайней мере пока только читатели. Статья 64 УК РСФСР (с изменениями и дополнениями на 27 декабря 1996 г.): «Измена Родине, то есть деяние, умышленно совершенное гражданином СССР в ущерб суверенитету, территориальной неприкосновенности или государственной безопасности и обороноспособности СССР: переход на сторону врага, шпионаж, выдача государственной или военной тайны иностранному государству, оказание иностранному государству помощи в проведении враждебной деятельности против СССР, а равно заговор с целью захвата власти, – наказывается лишением свободы на срок от десяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества или смертной казнью с конфискацией имущества».
Разумеется, я очень далек от утверждения, что в нашем сегодняшнем обществе торжествует закон. Но по крайней мере разговоры о необходимости жить по закону слышатся на всех углах. И как можно двигаться государству вперед, имея на ногах такую гирю в виде октября 1993 года? Уверен, события 1993-го еще дождутся справедливых и беспристрастных историков в погонах. А пока завершу статью тем же, чем и шесть лет назад: пепел защитников Конституции стучит в наши сердца.
Дмитрий АГРАНОВСКИЙ
г. Электросталь, Московская область
Источник статьи
