Царев: Правоохранители пытаются скрыть реальное число жертв в Одессе

Э.В.:Один из лучших советских русских актеров. Думаю, что никто из зрителей среднего и старшего возраста не будет с этим спорить...

Олег Иванович Борисов родился 8 ноября 1929 года в Приволжске Ивановской области. После Школы-студии МХАТ - актёр Киевского русского драматического театра им. Леси Украинки. С 1964-го работает в ленинградском ГАБДТ им. М. Горького. В 1983 году переезжает в Москву. Трудится во МХАТе и непродолжительное время в ЦАТСА. С 1991 г. - руководитель театра «Антреприза Олега Борисова». Режиссер-постановщик единственного фильма (совм. с А. Войтецким) «Стежки-дорожки». Лауреат Государственной премии СССР за театральные работы. Лауреат премии РСФСР им. братьев Васильевых за фильм «Остановился поезд». Народный артист СССР.

Детство Борисов провёл в Карабихе, где отец был директором техникума. А в нескольких километрах от их дома располагалось имение великого русского поэта Н.А. Некрасова. Многие годы спустя Олег познакомился в Киеве и крепко сдружился с другим Некрасовым – Виктором Платоновичем,  автором известного романа «В окопах Сталинграда». Всю жизнь затем мистически полагал, что некие высшие силы неспроста разместили его в координатах между двумя Некрасовыми. И, наверное, был в чём-то прав. Во всяком случае, бесспорно то, что глубокая, философская книга Борисова «Отзвучье земного», вышедшая много лет спустя после его смерти, могла появиться лишь при активном воздействии Виктора Некрасова. Чего сам автор, к его чести, никогда не отрицал.

В школе Олег учился весьма посредственно. Относительно точных наук, признавался, был туп предельно. Потому и поступил в гуманитарный Институт востоковедения. Но уже на втором курсе случайно набрёл на книгу Станиславского о его великом методе перевоплощения и сразу, безоговорочно понял: это написано специально для него. Поступил в Школу-студию МХАТ. Его сразу заметил Тарханов, но посетовал: «Жаль, что ты – комик». Долгие годы потом Олег Иванович сознательно вытравливал в себе комедийное. Однако жизнь заставляла его играть сарказм, иронию гиньоль, извиняюсь, ужастики. А шутить зло и смешно, о, ещё как умел! В БДТ судачили, что языком Борисова можно при желании побриться. И, кстати, в «Отзвучьях земного» мы находим великое множество подтверждений этому. Да и, положа руку на сердце: лучшая роль Борисова в кино – всё-таки Свирид Петрович Голохвостый. И вообще «За двумя зайцами» – лучшая историческая и бытовая комедия за все годы советской власти.

Как одного из самых способных выпускников Школы, Борисова обещали оставить во МХАТе. Только взяли в итоге сына педагога, который, говорили, был на дружеской ноге с самим Лазарем Кагановичем. А Олега распределили в Киевский русский драматический театр имени Леси Украинки. На той благодатной сцене актёр с блеском сыграл отставного солдата Коня из «Врагов» Горького, слугу Порфирия из «Мёртвых душ» в инсценировке Булгакова, матроса Шарыгина из «Хождения по мукам» А. Толстого, слуг близнецов Дромио из «Комедии ошибок» Шекспира, Аркадия Счастливцева из «Леса» Островского, Белардо из «Учителя танцев» Лопе де Веги. И ещё - полтора десятка крупных ролей отечественной и зарубежной драматургии. В Киеве на Борисова ходили так же, как на Лемешева в Большой.

Первая его киноработа случилась в фильме Марка Донского «Мать». Лишь через пять лет, в 1961 году, актёр исполнил ту самую, ставшую для многих главной его ролью в жизни, - плута Голохвостого. А дальше его "рефлектирующий талант" использовался кинематографом по большей части в ролях сомневающихся интеллигентов и трагических героев.

Умел Олег Иванович закладывать в свои персонажи какой-то потаенный бунт, противопоставление собственной личности окружающему миру, которому сам по жизни чаще всего тоже не хотел подчиняться.

Такой дерзкий подход существенно укрупнял характеры там, где советская драматургия, пугающаяся серьёзного конфликта, предлагала усредненный или шаблонный варианты. Борисов всегда был готов к борьбе как на съёмочной площадке, так и на театральных подмостках. Практически любой из его даже бытовых персонажей выплёскивал с экрана или со сцены сумасшедшее внутреннее напряжение, колоссальную энергетику. Достаточно вспомнить картину «Балтийское небо» и Борисова в роли лётчика Татаренко в экранизации довольно посредственного романа Н. Чуковского. Актёр сумел придать своему герою такие дерзновенные масштабы, которых и под лупой не обнаружишь в первооснове. Или взять гораздо позднюю его работу в фильме «Крах инженера Гарина» по роману Алексея Толстого. Ведь изначальный сценарий – самодеятельная и неуклюжая работа для младшего школьного возраста. Да и режиссёр был явно заточен на западный блокбастер. Меж тем исполнение главной роли Борисовым подняло картину на весьма приличную высоту, придав ей некий глубинный философский смысл: гениальный безумец инженер Гарин готов уничтожить земной шар во имя гиперболизированной в его сознании идеи власти. Это блестящая работа настоящего артиста!

Товстоногову о талантливом Борисове говорили многие. Да и сам Георгий Александрович неровно дышал к артистам украинской театральной школы.

В разное время он переманил к себе таких исполнителей с берегов Сивого Днепра, как Валерий Ивченко, Алексей Дикий, Дмитрий Голубинский, Григорий Гай, Михаил Волков, Павел Луспекаев, Кирилл Лавров. Весной 1964 года главреж БДТ, прихватив завлита, поехал в Киев. Увидел Борисова в роли Савина в спектакле В. Розова «В поисках радости». Смотрел, похрюкивая по своему обыкновению от удовольствия, и после окончания спектакля сказал завлиту Дине Морисовне Шварц: «Будем брать всенепременно. Это, конечно, ещё не Кеша Смоктуновский, но мы его отшлифуем как следует, и он ни в чём не уступит «нашему гению».

Слов на ветер Товстоногов никогда не бросал: сказал - сделал.  В спектакли М. Горького «Варвары» и «Мещане», в «Карьеру Артура Уи» Брехта, в «Идиота» Достоевского он его с ходу ввёл. Причем, сделал это легко и непринуждённо. Как будто специально когда-то готовил роли именно для этого конкретного актёра. А дальше пошли премьеры одна за другой. Борисов играл в театре всё или почти всё. На него такое понятие как амплуа, практически не распространялось. У великого главрежа наблюдалась примечательная слабость: «зацеловывать». Другими словами, пока Товстоногов был влюблён в новичка, он нещадно выжимал гигантским прессом своих профессиональных возможностей всё, чем щедро наградила артиста природа. У Борисова, в самом деле, человеческого и артистического обаяния было хоть отбавляй. А вот чисто советского - просматривалось слабо. И он этого, скорее всего, не понимал. Иначе бы не обиделся, когда Георгий Александрович не назначил его следователем Шамановым в вампиловской пьесе «Прошлым летом в Чулимске», хотя то была роль, которую лучше Борисова никто в театре сыграть не мог по определению. Но её поручили Кириллу Лаврову, артисту в высшей степени «положительному» с номенклатурной точки зрения. Просто потому, что с Борисовым пьесу бы никогда не пропустили по идеологическим соображениям цензоры. Гениальный конформист Товстоногов знал это отлично. Борисов, судя по всему, даже не догадывался.

«Каких-то вещей,- сожалела Дина Морисовна, - Олежка действительно не постигал или не хотел в них вникать, что почти одно и то же. Как-то приходит ко мне и говорит: «Гога (театральное прозвище главного режиссёра. – М.З.) вчера меня предупредил: нельзя вам всем назло играть так хорошо». Что, по-вашему, он имел в виду?» Ну, как мне было ему растолковать: имелось в виду ровно то, что сказано. Ведь в Борисове со временем действительно стали проявляться изощрённый язвительный ум, желчный сарказм и, допускаю, что неосознанное, такое понятное актерское желание - быть пупом Вселенной. Но кому же неизвестно, что в нашем театре гениев на единицу сценической площади не просто переизбыток – изобилие, нигде больше в Советском Союзе не встречающееся. И всё это благодаря исключительно Товстоногову. И только он один, единственный, может управлять ансамблем БДТ, состоящим из одних первых скрипок».

Так между Товстоноговым и Борисовым пробежал маленький, пушистый, чёрный котёнок. Который, увы, со временем вырос в большую кошку. И хотя Георгий Александрович периодически «выдёргивал» Олега Ивановича на серьёзные роли (чего стоит хотя бы Григорий Мелехов из «Тихого Дона» М. Шолохова), и даже «пробил» ему «народного СССР», всё равно прежнего взаимопонимания между ними уже не наблюдалось. А потом случилось событие и вовсе из ряда вон выходящее.

По сути своей артистической натуры – нервической, в некотором смысле даже холерической, Борисов был как нельзя лучше предрасположен к Достоевскому.

Это даже в особых доказательствах не нуждается. Лев Додин, с милостивого разрешения главрежа решил поставить в БДТ «Кроткую» с Ростовщиком Борисовым. Были долгие репетиции и, наконец, наступило время прогона. Товстоногов, который никогда особо не благоволил к драматургии Достоевского (единственный раз в своей жизни поставил «Идиота», сделав затем по нему вторую редакцию) с кислой миной на лице посмотрел действие и после длинной паузы изрёк: «Ну, что, Олег Иванович, спускайтесь, поговорим» - «Да нет,- дерзко сказал Борисов,- это уж вы к нам поднимитесь. У нас здесь лучше».

«Он, мудрый змий, конечно, поднялся, - заметила Шварц.- Только мы все поняли насколько же опустился Олежка. Теперь только вопрос времени, когда он нас покинет. Ибо никто и никогда не позволял себе такого тона в разговоре с Георгием Александровичем».

Завлит оказалась права. Так мне, во всяком случае, представлялось по тем временам. А. Борисов оказался во МХАТе. В отличие от диктатора Товстоногова, Олег Ефремов был сугубо актёрским, то есть, демократическим режиссёром. Однако и с ним общего языка Олег Иванович, увы, не нашёл. Узнал я об этом случайно. У нас во Всероссийском театральном обществе за МХАТ отвечала Ариадна Николаевна Киселёва – мать нынешнего известного телеведущего. Она была в великолепных отношениях с Ефремовым, который искренне полагал содружество искусства и труда магистральной дорогой для отечественного театра, а всё остальное – просто стёжками. Поэтому Киселёва регулярно устраивала в ВТО внушительные, даже помпезные мероприятия по МХАТу. Захотелось ей однажды провести творческий вечер Олега Борисова, чтобы в лице одного актёра показать публике сразу два ведущих театра Москвы и Питера. Пошли мы на переговоры с Олегом Ивановичем. Как я втайне и предполагал, он категорически отказался от выступления в Доме актёра. «Но почему, - удивилась Ариадна Николаевна, - неужели вы разочарованы работой в таком замечательном театре?» - «Да,- ответил Борисов, - и у моего разочарования есть даже фамилия, имя и отчество: Олег Николаевич Ефремов». Души не чаявшая в главреже МХАТа Киселёва поднялась и гордо ушла.

Вокруг Борисова в артистическом мире спорадически возникали скандальные и, прямо скажем, небезосновательные слухи. Чего стоит хотя бы случай с его отказом от роли Фёдора Михайловича Достоевского в картине А. Зархи «26 дней из жизни Достоевского».

Писатель этот был для Олега Ивановича самым любимым и, как уже говорилось, наиболее соответствующим его артистической сущности. После отличной игры в «Кроткой», «Идиоте», «Подростке» воплотить на экране личность самого гения, русского «душеведа» – да об этом можно было только мечтать. Однако Борисов, возмущённый, как ему показалось, плохо организованным съёмочным процессом и примитивной трактовкой режиссера Зархи, не стал ни под кого подстраиваться и покинул площадку. После того, как почти половина фильма была уже снята. Демарш неслыханный! Руководство советского кинематографа натурально взбесилось. Борисова на два года отлучают от кино. Наверное, у него были какие-то серьёзные основания для столь дерзкого поступка – кто теперь узнает. Зато нам точно известно, что Олегу Ивановичу запретили сниматься у Никиты Михалкова в «Родне». Представляете, читатель, каким замечательным мог бы получиться дуэт Мордюковой и Борисова? А фильм «26 дней…» получил Серебряного медведя на Берлинском кинофестивале. Анатолий Солоницын за роль Достоевского стал лучшим актёром на том же фестивале.

В другое время вся театральная Москва взахлёб обсуждала конфликт Борисова и Ефремова. Первый настоял на том, чтобы во МХАТе была поставлена (та самая питерская!) «Кроткая» в новой интерпретации. Главный режиссёр нехотя согласился. Он тоже недолюбливал повышенный психологизм Достоевского. На прогон прибыл сильно подвыпившим и… уснул. Когда его разбудили, заявил: «Понимаете, процесса живого я не увидел» - «Какого, какого процесса вы не увидели?- возмущённо поинтересовался Борисов.- Бред полный!» И покинул сцену. А тут как раз МХАТ собирается в Париж. И Олег Иванович узнаёт, что его Астрова (на самом деле блестящая роль! – М.З.) будет за границей исполнять сам Ефремов. Чаша терпения оказалась переполненной. Борисов уходит на короткое время в ЦТСА, где с блеском исполняет Павла I в одноимённом спектакле Мережковского. Планировал ещё в том же театре же создать Арбенина в «Маскараде» Лермонтова – не получилось. И ушёл в антрепризу. Ему казалось, что там себя найдёт окончательно. Вот именно, что казалось…

Один из самых удачных его фильмов того «тревожного, смутного и непонятного времени», безусловно, «По главной улице с оркестром» Петра Тодоровского. Здесь Борисов сыграл как будто самого себя: одинокого, никем не понятого героя, живущего странно, дерзко, с вечно скептической усмешкой на устах. Многими подмечено: на съемках этого фильма встретились два «брадобрея»: Борисов-Голохвостый и Меньшиков-«сибирский цирюльник». Говорят, что как раз они-то прекрасно понимали друг друга. Меньшиков хотел, чтобы мир вращался вокруг него. И почти добился этого, а Борисов – вряд ли. Он так и пролетел кометой непризнанного всеми гения, талантливого изгоя. Хотя при этом большинству из нас было ясно: Олег Борисов - один из лучших артистов Советского Союза.

Говорят, что по жизни Борисов был человеком замкнутым, тем самым интровертом, чей взгляд обращён исключительно вовнутрь себя. Судя всё по той же его замечательной книге «Отзвучья земного», так оно и было.

С братом Львом (Антибиотик в многосерийном «Бандитском Петербурге») общался от случая к случаю. Десять лет болел лейкемией и выходил на сцену. Друзей имел не много. Среди них – знаменитые футбольные тренеры Валерий Лобановский, Олег Базилевич и писатель Некрасов. Терпеть не мог заниматься бытом. В магазины ходил как на пытку. Слыл однолюбом. Жена Алла Романовна в девичестве - Латынская, много лет проработала главным редактором творческого объединения "Телефильм" киностудии "Ленфильм". Вспоминает: «Вместе мы прожили 40 лет - легко, счастливо. Мы оба праздновали свои дни рождения в ноябре. Как-то на одной из телепередач Олег Иванович оказался рядом с Тамарой Глобой, и она очень удивилась, что мы, два Скорпиона, так дружно сошлись, ведь сочетание наше - очень редкое. Так что мы опровергли то, что наговаривают на Скорпионов! Он ухаживал за мной долго, 3 года. И день нашей свадьбы - 3 февраля стал для нас главным праздником. Мы всегда отмечали его только дома, как и вообще все торжества. Мои "фирменные" праздничные блюда всегда менялись, хотя муж был скромен и неприхотлив в еде: ему нравилось все, что я готовила. И когда дома бывали застолья, он больше общался с друзьями, чем закусывал. Он вообще не придавал большого значения материальному: одежде, вещам. Для него надеть костюм с галстуком было проблемой: «Я же не Актёр Актёрыч», - ворчал. Любил свитера, джинсы, куртки. А смокингом обзавелся, только когда стал читать в концертах. В 1956 году у нас родился сын Юрий. Получив разностороннее гуманитарное образование, занялся кинематографом. Снял про отца телефильм «Бенефис несыгранных ролей» и кинокартину «Мне скучно, бес». Дневник муж писал лет тридцать, доверяя бумаге самое сокровенное. Последние записи в нём сделал за две недели до смерти. И предупредил Юру: «Когда меня не станет, не спеши это публиковать». А потом и Юра меня покинул…». (Юрий Борисов умер в 2007 году от инфаркта).

Любил Борисов книги и животных. Собака Кеша, взятая с живодёрни, пережила хозяина. Говорил, что рыбалка – святое время, Богом в жизнь не засчитывающееся. Меж тем Олега Ивановича всю жизнь преследовало стойкое представление окружающих о его тяжёлом характере. Почему? Как правило, выдающиеся творцы, а Борисов был им, безусловно, презирающие халтуру и поверхностность, в столкновении с ними кажутся нам, как правило, резкими, конфликтными. Мы склонны судить знаменитостей по большому, гамбургскому счёту, предъявляя им требования, какие вряд ли бы выдержали сами.

А ведь дерзости в характере Борисова (и это я теперь уж доподлинно знаю) были всего лишь стойким проявлением его искренности и неравнодушия к тому делу, которое исполнил на этой грешной земле. Исполнил блестяще.

Из размышлений Олега Борисова

Есть такое занятие – думать. Очень актёрское занятие. Ты смотришь телевизор, а думаешь о роли. Ешь – и думаешь о роли. Всегда думаешь.

Неудачи? Я не помню в своей работе каких-либо неудач.

Очень люблю Киев. В этом городе я получил «путевку в жизнь», сыграл первые свои театральные роли, где работали мои учителя и наставники — замечательные украинские актеры и режиссеры Константин Павлович Хохлов, Михаил Федорович Романов, Михаил Михайлович Белоусов, Виктор Михайлович Халатов. Я очень им благодарен, они помогли мне сформироваться, как актёру, человеку, гражданину. В Киеве, наконец, живут многие мои друзья, с которыми мы не просто встречаемся при случае, но постоянно общаемся, несмотря на расстояние.

Да, в Киеве у меня было амплуа – простак. Всё хорошие актёры начинают с простаков. Если – с героев, то плохо кончают.

В каждую роль по Достоевскому нужна щепотка шизофрении.

Некрасов мне говорил: «Олег, в Киеве нужны Борисенки, а не Борисовы. Флора у нас хороша, да фауна хреновая».

Я как-то не приемлю упрощённого деления ролей на положительные и отрицательные. Во-первых, потому, что людей полностью «чёрных» или «светлых» в природе нет. Во-вторых, потому что люди, совершающие дурные поступки, перед собой часто их оправдывают.

В любом деле нужно стремиться стать мастером. Работать «со знаком качества». Время дилетантов прошло. Я считаю, что актёр должен уметь всё- держать скрипку, как музыкант, ездить на лошади, как наездник, водить машину, как шофер. Обидно, если зритель, уличив его в такой на первый, взгляд безобидной фальши, не примет весь образ.

Не люблю грима. Особенно не люблю клеить бороды.

Самый трудный на сцене вовсе не Достоевский, а Гоголь!

После такой роли, как Гриша Мелехов, я не сплю до двух-трёх часов ночи. И обязательно открываю бутылочку.

Кино – это цепь миражей, сновидений. В общем, кино ближе к импрессионизму. Его можно монтировать до бесконечности и так и не найти единственно нужную склейку. Иногда даже интересней смотреть несмонтированный материал. Театр – что-то более грубое, определенное.

Я всегда играю человека. И всегда играю для одного человека. А зритель пусть сам оценит, каков он, этот человек, что у него можно взять, над чем задуматься, а за что возненавидеть или пропустить мимо. Но это правда – в наше время уровень актерской игры определяется не только профессионализмом, но и личностными качествами артиста, его жизненной позицией.

Часами слушаю музыку. Плейер в уши - и полное отключение. Юра много притащил кассет — больше всего Рихтера. Послушаешь какой-нибудь «Пестрый листочек» - и думаешь, что это лучшая на земле музыка. Но начинается новая пьеса, и ты уже так же думаешь про неё.

…Ненавижу ханжество, приспособленчество, подлость. Это не принимаю как человек и свое неприятие беру на вооружение как актёр. А ценю ум, честность и непримиримость ко всякой дряни. Бескомпромиссность.

…Умер Товстоногов. Он теперь там, где Достоевский. «Георгий Александрович, работа с вами была самой счастливой, но и самой мучительной».

Я не боюсь конца света. Всё равно кто-то один выживет и найдет мои записи. Я ведь и играл-то всегда для кого-нибудь одного в зале. Только он об этом даже не догадывался - ходил за мной со спектакля на спектакль. Я его внешности даже не знаю - молодой или старый. В церкви свечку каждый раз за него ставил.

Как там на даче? Кешка, наверное, ждёт не дождётся хозяина. Вот бы скорее туда!