Два года назад из всех соседей по садоводству мы подружились только с ней. Ее звали Тамара Алексеевна. Поначалу я обменялся мнением по поводу качества здешней земли, после чего она сказала: «Ну, значит, вы сами все знаете», - хотя я не знал ничего – просто накануне заглянул в Интернет.
Мы приезжали на выходные, а она все лето жила там – постоянно что-то подкапывала, поливала и удобряла. Однажды я видел, как она подпитывала какой-то овощ, кормя его из ложечки, как младенца.
Только сходил снег, а на ее участке уже что-то зеленело, какие-то озимые… «Это овес, – пояснила она, – он дает азот под картофель». Потом, скосив овес, она и сажала картофель. У нее было восемь соток. На участке стоял двухэтажный дом из белого кирпича, однако с заколоченными оконными проемами. Лет десять назад у нее умер муж, и дом так и остался недостроенным. Но имелся и другой, вполне добротный домик… «Баня», - пояснила Тамара Алексеевна. Каково же было мое удивление, когда явившись к ней по воду в гости, я узнал, что живет она в узкой, на одну койку, хибарке. С ведрами же я пришел, потому что наш колодец затянуло глиной из-за разошедшихся колец.
Ее собственный колодец меня восхитил: чистейшая вода – как в городе, повернул кран и лей-наливай. В колодце работал насос. «Все сын организовал, - сказала она. – Жаль сюда не ездит. У него двое, мои внучки, а невестке здесь не нравится. Ей горячая вода нужна … А я все равно дом на сына переписала – пусть занимается. Надо же когда-нибудь довести до ума».
Не раз она почему-то сравнивала меня со своим сыном – считая, что я тоже все знаю и могу…
За два года видел я и сына - лет около сорока, деловой, на «хонде». Весной помогал крыть пленкой теплицу. Еще, кажется, косил траву на участке. Ей же самой, судя по сыну, должно было быть немало, хотя выглядела нестаро, соломенные с проседью волосы, сухощавая, с утра в халате, а потом до вечера в спортивных штанах и футболке, живущая скорее среди растений, чем среди людей, и сама уже напоминающая какую-нибудь ветлу…
Ее участок радовал глаз цветами. Целый день она без устали передвигалась от куста к кусту, от растения к растению… Рядом ней всегда был приемник, настроенный на волну «Эха Москвы». Как-то, не зная моих политических предпочтений, она на всякий случай отозвалась об «Эхе» весьма пренебрежительно, но другой станции не слушала.
Осенью у нее на каждом квадратном метре созревал урожай, часть которого некуда было девать, и она делилась с нами. Прежде всего – яблоками. Помню, в октябре позапрошлого года я возил домой рюкзаки яблок, пока жена не взмолилась – хватит!
Несмотря на сельскую сноровку, оказалось, что наша соседка человек очень даже городской. Раньше она работала в каком-то питерском НИИ, занимавшемся акустикой, была кандидатом технических наук, и однажды, стоя возле ограды, с болью рассказала мне, как во время перестройки все их высококлассное оборудование, вполне конкурентоспособное на мировом рынке, было развалено и разворовано теми, кто сегодня стал хозяевами жизни.
Да, она пыталась подружиться с нашей собакой – заговаривала с ней, но Урса отвечала ей грозным лаем – никого из соседей по периметру наша овчара так и не признала. Нам же в такие моменты становилось неудобно и мы отправляли бедную псину в дом. «Ну что вы, - защищала собаку Тамара Алексеевна. - Она все делает правильно. Она же охранница…»

Это весной мы раньше прежнего начали дачный сезон и удивились, что не застали Тамару Алексеевну. Она всегда появлялась первой, как ветреница в лесу. Не было ее и в следующий наш приезд, хотя на ее участке уже вовсю что-то цвело и на картофельной грядке шел в рост овес. Мы приезжали – а ее все не было. «Наверное, болеет или уехала куда-то», - сказал я жене, глядя на цветение за оградой. Почему-то оттуда веяло ожиданием и печалью, или мне так казалось…
И вот в очередной приезд я увидел на участке озабоченную лысину – это был сын соседки – он косил траву электрическим триммером. Воспользовавшись паузой тишины, я крикнул ему: «Здравствуйте! А где Тамара Алексеевна? Что-то ее не видно…»
Сын неспеша подошел к ограде, смахнул пот со лба и сказал:
«А она умерла, еще в феврале. Неудачно упала. Иногда теряла сознание из-за высокого давления. Одна была в квартире. Всего пятьдесят восемь лет».

Это лето ее растительный мир проводит без нее – флоксы, ирисы, мальвы, ноготки…Отцвели роскошные пионы, отцвели сливы, яблони, отцвела сирень… Сын приезжает редко. Он скосил овес, но картофель сажать не стал. Не накрыл пленкой и теплицу, и теперь там буйство сорняков, похожее на нашествие Мамая. Не зреют ни кабачки с огурцами, ни горох, ни помидоры… Зато на кустах крыжовника стали поспевать ягоды, который в лучах вечернего солнца светятся, как изумруды и рубины. Вчера перед ними появилась самая старая и самая «несимпатичная» из наших соседей хозяйка смежного неогороженного участка, у которой солидный причудливый дом под железной кровлей, и когда идет дождь, все там звенит и тренькает. В белой панаме и рабочем комбинезоне устроившись перед крыжовником Тамары Алексеевны, она деловито собирала ягоды в алюминиевый бидон. Нас не стеснялась.
Да и то – не пропадать же добру…

Он живет в этом доме, как и я, с 1970 года, с момента сдачи его в эксплуатацию. Тогда мне было 28 лет, а сколько ему – не знаю, потому что мне уже семьдесят два, а он все такой же, ему где-то около тридцати. Худосочный, маленький, всегда молчащий, с большой продолговатой головой, всегда один, одет в одну и ту же клетчатую рубаху, поверх безрукавка, летом короткие резиновые сапоги, что зимой – не помню, всегда с пакетом или сетчатой сумкой (когда-то их называли «авоськами»), в сумке у него пустые бутылки – он собирает их и сдает в пункт приема стеклотары, если таковые еще существуют, а может, теперь он собирает пустые алюминиевые банки из-под пива. Раз в месяц он попадается мне на пути к ближайшему продуктовому магазину или у входа в подъезд, или же возле лифта. Живет он на каком-то верхнем этаже, в доме их всего одиннадцать, и скорее всего – один, так как в этом доме квартиры от однокомнатных до трехкомнатных, коммуналок нет… Иногда асфальт возле подъезда попахивает мочой – это кто-то из жильцов сверху выливает на улицу свой ночной горшок. А бывает, то есть раньше бывало, что нассано и в лифте – пару раз я был свидетелем того, как лифт уезжал наверх и с него капало – кто-то ловил кайф, опорожняя в столь нетрадиционном месте мочевой пузырь. Не тот ли сосед?
Но, похоже, он нормален и никакой не аутист, хотя замкнут и слегка напряжен на улице в присутствии других людей, робок и от робости вежлив – всегда готов уступить дорогу, вернее, отойти в сторону. Выражение лица у него всегда одинаковое. А точнее - никакое. Да, он в очках, но что он видит сквозь них – неизвестно. Все живут и меняются со временем, стареют, а кое-кто уже умер, из тех, кто поселился в этом доме тогда, в 1970-м. На моей лестничной площадке, где пять квартир, за это время умерло шесть человек, в том числе мои родители. Да, все живут и умирают, а он, похоже, будет жить всегда - он вне времени и пространства. Я никого никогда не видел рядом с ним – ни ребенка, ни мужчины, ни женщины. Он не в этой жизни, а в какой-то другой.
Впрочем, помню, как в одно очень жаркое и сухое лето, когда маленькая березка, проросшая сама по себе на газоне как раз напротив нашего подъезда, сбросив почти все свои листья, едва пошевеливала оставшимися, как жабрами рыба на суше, сосед этот вышел из подъезда с большим ведром воды, изогнувшись вопросительным знаком, донес до березки и вылил под основание ствола…
На днях, возвращаясь вечером домой, я глянул на эту березу – теперь высокую и сильную, со свежей листвой - и снова подумал о странном соседе с верхнего этажа.

Сказочница Алена Масла на чудесном белорусском языке рассказывает о проблемах и радостях современной детской литературы, об издании книг, о писателях, о сюжетах и так далее.

Радио я слушаю только на даче, только по вечерам, когда все дела сделаны, и когда я, открыв занавески, чтобы видеть кусок неба и деревья, ложусь на мной сооруженную деревянную кровать, выключаю свет и включаю приемник. В моем распоряжении станции, которые можно слушать без раздражения: «Эхо Москвы», «Бизнес Эф Эм» и «Вести Эф Эм». В «Эхе», правда, слишком много отсебятины, всякого там самоуважительного менталитета и очень личного, порой кичливого мнения. Личного мнения мне хватает и своего. Потому предпочитаю просто вести.
И вот вчера вечером и сегодня утром услышал я вещи по «Вестям», от которых уши встали топориком, а губы растянулись в этакой сардонической усмешке. Не знаю, кто хозяин «Вестей Эф Эм», но прекрасно понимаю, что это один из наших официальных каналов, полоскающий уши моим доверчивым соотечественникам. И что же я услышал по «Вестям»... Что всяческие там военные группировки прибыли из Славянска в Донецк под командованием Игоря Стрелкова. Но теперь его уже называли не просто Стрелков, а Стрелков-Гиркин. Далее - что в Донецке полно других военных группировок неизвестного происхождения и потому едва ли Стрелкову-Гиркину удастся их объединить. Что к тому же в Донецк прибыл известный деятель (один из полузаброшенных проектов Кремля – И.К.) Сергей Кургинян и он, надо же, поносит харизматичного Стрелкова–Гиркина. За что поносит, неизвестно, но кто такое ему позволил – понятно… Далее - что глава самопровозглашенной Донецкой республики господин Пушилин никого и ничего на самом деле не контролирует, разве что собственную охрану. ( По данным на этот вечер он уже сбежал из Донецка). Что в Донецке до самых последних дней вся жизнедеятельность города поддерживалась благодаря киевским чиновникам, а теперь будет бог знает что… И еще - что у олигарха Рената Ахметова была негласная договоренность с Киевом о том, что миллионный Донецк бомбить не будут… Но теперь…
И еще… Что, услышав о сдаче ополченцами Краматорска, Славянска и пр., крымчане вздрогнули и сказали: «Мы следующие».
Послушал я такие вот вести и с изумлением поделился ими со своим дачным соседом.
«Сливаем Новороссию, - мрачно резюмировал он, сам родом из Горловки. - Оказалась не по зубам. Сгоношили и кинули. Называется, спасали русский народ. В Крыму около миллиона русских, а в Новороссии семь. Но Крым, конечно, лакомей. А их, этих ополченцев, всех там теперь перережут и расстреляют. Жалко мужиков. Только власть никогда народ не жалела. Как говорил маршал Жуков: "Бабы новых нарожают!" Может, и нарожают, если перестанут в них стрелять».

Хотел рассказать про дачную соседку, через два дома от нашего. Она заметила, проходя мимо по дороге, что мы пытаемся возместить урон, нанесенный в целях противопожарной безопасности нашей зеленой ограде, и предложила взять у нее всякие лишние цветы, которые не умещаются на участке, а выбрасывать жалко. Ее участок, тоже шесть соток, представлял собой, в отличие от маленького неказистого дома, земной рай в земном понимании этой хозяйки. Там были с любовью выложенные дорожки из цементных фигурных плиток (сам заливала формы), там были обихоженные клумбы и клумбочки, обрамленные круглыми камешками, там была туя , можжевельник, сирень, жасмин и еще множество неизвестных мне цветущих. Через каждые два шага клумба, куст или дерево. Трава коротко пострижена, а сбоку ручной прудик, а в нем готовая распуститься лилия, а у бережка - несколько пластмассовых лотосов.
На вид хозяйке лет 55, лицо усталое, выражение недоверчиво-усмешливое, даже самоироничное – дескать, сама все понимаю.
Несколько кустов мы увезли от нее к себе – есть куда ткнуть, хотя главное для нас - свободное травяное пространство, чтобы было где в бадминтон поиграть и собаке поноситься. К нашей черной немецкой овчарке иногда, подлезая под сетку ограды, прибегает маленький соседский таксик. Урса обожает маленьких, и они взапуски носятся туда-сюда сквозь люпины… Молча, как любовники.