Нынче, отмечая 200-летие со дня рождения Михаила Юрьевича, все читают по телику его стихи...
В русской литературе есть две пока никем не превзойденные вершины - «Евгений Онегин» и «Герой нашего времени». Сколько потом у нас было прекрасных поэтов и писателей – ан нет, ничего сопоставимого… Оба убиты, один – в 37 лет, другой в 26. А если бы они жили дальше? Непостижимо, непредставимо. Все проходит, а любовь к Пушкину и Лермонтову остается.
Вот полуиронические стихи моего, так сказать, лирического героя в 57-летнем возрасте. (Насчет копуляций он, конечно, поскромничал, ну да ладно… )
***
Ничего не попишешь – износились тело и дух,
Отлетав, отстранствовав по городам и весям.
И количество копуляций сократилось до двух.
«В ночь?» - усмехнешься ты. Бери ниже – в месяц.

Время, время признать, что лучшие годы прошли,
Пусть судьба давала мне фору двойную с гаком…
Что до высшего смысла, такового нашлось на гроши, -
Не было ни откровенья, ни хотя бы тайного знака.

Долго ждал и терпел, да запас терпенья иссяк,
Воля жить и творить провалилась в тартарары.
И летит надо мною последних гусей косяк,
И сползает лицо мое с черепа, как ледник с горы.

И никто не утешит – ни дети, ни жены, ни друг.
О смерти подумаешь – станет вовсе тошно и жутко,
Но и жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг,
Такая пустая, ты прав, - пустая и глупая шутка.

Остается любовь – видно, зря ты любви отказал.
Разве можно забыть эти обморочные объятья…
Тот сверкающий бал и не мною воспетый вокзал,
Где в слезах я стоял, прижимаясь щекой к ее платью.

1999 (из книги «Праздник свиданий»)

Рис. Ольги Граблевской

Скрипя зубами, Локас каждый день старается хоть на минуту забыть об Украине и Новороссии, о таежнике и Думе, о законе Ротенберга и убийстве Политковской, о падении рубля и взлете цен на рыбу, мясо и птицу, об Игиле и Хамасе, об Обаме и Меркель, о санкциях и эмбарго, о Евросоюзе и НТВ, о Н. Михалкове и Сечине… и еще много о чем.
Старается не думать и жить собственной жизнью, собственными интересами (ведь были же они у него?).
Не получается…

Случилось так, что у Локаса вдруг оказались лишние десять штук рублей – лишние в том смысле, что можно было потратить их не на семью, а на себя. И он тут же решил купить себе плащ, тем более что старый износился. Наутро Локас помчался по магазинам одежды и был очень удивлен, что плащей нет. То есть были в начале сентября, да сплыли, и то немного, – объясняли ему продавщицы.
- Как так? – вопрошал Локас, - осенний сезон только начался.
- Нет, - отвечали ему продавщицы, – теперь уже продают одежду на зимний сезон. А на осенний надо было покупать весной.
Странно, размышлял Локас, перебегая из магазина в магазин: есть спрос, а предложения нет. Как-то это не по-рыночному.
Ноги и слухи плюс метро донесли его до огромного торгового комплекса под названием «Галерея», что у питерского Московского вокзала – Локас еще помнит огромный котлован на этом месте. Но и в «Галерее» ему было сказано, что с плащами туго – разве что можно попробовать поискать в трех бутиках, хотя их там сотни... Действительно – все есть, а мужских плащей нет. И тот же ответ: было, но немного.
Кончилось тем, что в бутике под вывеской «Colins» Локас нашел то, что можно было назвать плащом, и после примерок и поисков своего размера попросил отложить, решив позвать жену, чтобы она оценила его выбор. Затем он заглянул еще в один бутик под названием «Diplomat» и там ему наконец показали настоящие плащи, фирменные и классные, с одним только недостатком – совсем не по карману.
Тут Локас вдруг так вдохновился уже отобранным плащом ( всего-то за 4, 5 штуки), что немедленно вернулся в «Colins», заплатил и вышел довольный, с большим пакетом, в котором лежала его покупка.
Дома он надел то, что считал плащом, и показался в таком виде жене.
Жена молча посмотрела, потом сказала:
- Можно я ничего не буду говорить?
- Можно, - сказал Локас. – Завтра я это сдам обратно.
- Ты всегда так, - против обещания не говорить заговорила жена, - покупаешь, а потом сдаешь обратно.
- Я хотел тебя позвать, чтобы ты посмотрела, а потом пожалел.
- Спасибо, - сказал жена.
Наутро Локас отправился в «Сolins», где ему после небольших формальностей дружелюбно вернули его деньги. Освобожденный Локас еще побегал по магазинам, но, так ничего и не найдя, остановился у уличного развала, на Сенной, то есть у стола, на котором лежали кошельки. Кошелек у него старый и потрепанный и Локас решил купить новый, помня, что на развале это как минимум на треть дешевле.
Выбирал он долго, хотя сразу ему приглянулся только один конкретный – черный, толстокожий, с магнитным замочком, жаль, без отделений для банковских карточек, которых у Локаса целых три.
Продавщица –таджичка предлагала ему разные кошельки, в том числе и с отделениями для карточек, но Локас как положил глаз на тот черный, так все время к нему возвращался. Он даже достал из своего старого кошелька банковскую карточку и засунул ее в прорезь, которую можно было считать отделением для таких карточек. Карточка отлично вошла.
Тут ему продавщица стала предлагать другие кошельки, подороже, но чем больше Локас возился с ними, тем меньше ему хотелось покупать, так что он решил, что пока обойдется и старым. С легкой душой, оттого что не потратил на себя ни копейки, Локас отправился домой.
Дома, уже переодевшись в домашнее плюс тапочки, он вдруг похолодел и с дурным предчувствием открыл свой кошелек – так и есть: банковской карточки, той самой, по которой он получает пенсию, не было.
Что сделалось с Локасом, нетрудно себе представить, тем более что когда он вернулся на Сенную, то не нашел ни кошельков, ни таджички.
Дома на все вопросы жены он отвечал, что просто заболела голова, ночь, разумеется, не спал, а утром помчался на Сенную. И чудо! Тот же развал, тот же столик под зонтом, та же таджичка, те же кошельки, и среди них – тот же черный, с магнитным замочком.
С замиранием сердца Локса взял его и заглянул в прорезь. Карточка – его любимая родная пенсионная банковская карточка - была на месте.
На радостях он тут же купил кошелек. В тот же день на тех же самых радостях он сделал подарок и жене – купил ей хрустальную люстру, о которой она мечтала последние двадцать лет.
И, главное, сам повесил и включил.