1914 год, восточная Украина. Канун Первой мировой войны.

Вообразите, дорогой читатель, следующее: вы молоды, красивы, полны сил и честолюбивых надежд на прекрасное будущее - карьера, семья, успех и все как у людей. И вот однажды вы оказываетесь в одном уважаемом доме и там знакомитесь с представителем противоположного вам пола, и этот представитель, тоже молодой и даже красивый, то есть юноша или девушка, – прикованный к коляске инвалид с парализованными ногами. И поскольку вы желанный гость в этом доме и часто его навещаете, этот юноша или эта девушка влюбляется в вас, тогда как вы уже имели неосторожность проявить знаки внимания к тому, кто ухаживает за инвалидом.

Тут и начинается жизненная драма, в которую вы попадаете, как кур в ощип. Вроде, вы ни в чем не виноваты, к инвалиду в коляске испытываете только дружеские чувства, только симпатию и, разумеется, сострадание, но вас уже любят всей душой, и чем больше любят, тем требовательней к вам относятся, исподволь начиная предъявлять вам счет. И получается, что ответствен не только любящий, но и тот, кого любят. Это подчас трудно осознать, еще труднее это принять и с этим примириться. Ненужный вам дар чужой любви, хотите вы того или нет, делает вас заложником обстоятельств почти непреодолимой силы.

Вы, вроде, чисты перед тем, кто любит вас, не позволили себе ничего лишнего, ну, разве что один опрометчивый поцелуй. Но любящий понимает все на свой собственный лад и с каждый днем все прочнее опутывает вас тонкой невидимой сетью обязательств. Вы становитесь его пленником, узником совести, ибо нормальный человек устроен так, что всегда чувствует себя виноватым перед теми, кому хуже, кто в беде. Отсюда желание поддержать, помочь. Однако сердцу не прикажешь. Вот вам и дилемма: или - или. А сюжет развивается, и вот вас уже убеждают, что если не разделите судьбу с инвалидом, не станете его законной половиной, то этому инвалиду не жить. Влюбленный шантажирует вас угрозой самоубийства. Если он приведет свою угрозу в исполнение, виноваты в этом будете только вы.

Вы, конечно, догадались, что речь идет о романе Стефана Цвейга «Нетерпение сердца» (1938 г.), на удивление современном по актуальности поставленных в нем моральных проблем, современном еще и потому, что они не имеют и не могут иметь однозначного решения.

Самопожертвование ради чужого блага… Это огромная тема. Жертвуют собой на войне, жертвуют и в мирное время, жертвуют ради своих или чужих детей, ради своих близких и дальних, ради какой-либо идеи. Жертвуют как инстинктивно, так и вполне осознанно. Всегда это некий духовный акт преодоления инстинкта самосохранения. Но есть жертвы, правомерность которых так и остается под вопросом. Это жертвы на почве любви. Ведь любовь проходит. И хотя сегодня, похоже, раскодирована психофизиология любви, отнесемся здесь к ней как к абсолютной ценностной данности. Ибо «только влюбленный имеет право на звание человека» - А. Блок. Но вот беда: один любит - другой нет или лишь позволяет себя любить. А если не позволяет - он кто? Преступник? И «никакая вина не может быть предана забвению, пока о ней помнит совесть» - Стефан Цвейг.

Но почему он виноват, и его до конца дней должна мучить совесть? Только за то, что он не любил, не мог себя заставить полюбить? Впрочем, чувства вины вполне достаточно, чтобы заменить любовь долгом. Что и происходит в романе Цвейга. Увы, его герой в порыве раскаяния не успевает вернуться к своей несчастной героине - она кончает с собой.

В отечественной телеверсии романа, показанной на этой неделе по Первому каналу под названием «Любовь за любовь», действие перенесено на нашу родную почву, и герои, соответственно, русские. Если русификация содержания не вызывает особых претензий (почему бы и нет?), то режиссура и актерские работы далеко не оптимальны. Разве что Максим Матвеев вполне на своем месте, да еще как не отметить камеру оператора... В финале камера останавливает время в секунде от падения героини с балкона, что дает столь желанный сердцу хэппи энд. И тут тоже нет возражений, если не…

Если не поразмышлять над тем, что будет дальше. А ведь дальше, то есть впереди целая жизнь, где наш физически и душевно абсолютно здравый герой, что называется, красавец-мужчина, совершивший подвиг самопожертвования, обязан будет этот подвиг подтверждать и впредь - каждым днем совместного существования с женщиной, которую он не смог полюбить. Французская киноверсия романа, вышедшая в 1979 году, называлась «La Pitié dangereuse», то есть «Опасная жалость». Значит, жалость опасна? Или мы навсегда виноваты перед теми, кому хуже, и потому должны смиренно нести рядом с ними свой крест?

Я знаю несколько таких историй. А вы?

                      
                       © warsh

Есть писатели, которых всю жизнь перечитываешь, а есть такие, которых "проходишь" лишь в школе.

К первым у меня относится Александр Сергеевич Пушкин, а ко вторым, Фёдор Михайлович Достоевский. Возможно потому, что от первого идёт светлая, здоровая энергия, а от второго, тёмная, больная. Не замечали?

+ 8... + 19° .

В своем «Дневнике писателя» за январь 1877 года Достоевский рассказывает «о мученической смерти унтер-офицера 2-го Туркестанского стрелкового баталиона Фомы Данилова, захваченного в плен кипчаками и варварски умерщвленного ими после многочисленных и утонченнейших истязаний, 21 ноября 1875 года, в Маргелане, за то, что не хотел перейти к ним в службу и в магометанство. Сам хан обещал ему помилование, награду и честь, если согласится отречься от Христа. Данилов отвечал, что изменить он кресту не может и, как царский подданный, хотя и в плену, должен исполнить к царю и к христианству свою обязанность. Мучители, замучив его до смерти, удивились силе его духа и назвали его батырем, то есть по-русски богатырем».

Похожая история произошла и в наше время на территории самопровозглашенной Ичкерии, когда рядовой пограничных войск РФ Евгений Родионов 13 февраля 1996 года попал в плен вместе с группой сослуживцев и затем 23 мая 1996 года после жестоких пыток был убит, а точнее - обезглавлен. Бригадный генерал Ичкерии Руслан Хайхороев рассказал о рядовом Родионове: «…У него был выбор, чтобы остаться в живых. Он мог бы веру сменить, но он не захотел с себя креста снимать. Бежать пытался…».

Синодальная комиссия РПЦ отказалась канонизировать Евгения Родионова «по причине отсутствия достоверных сведений о мученической в церковном смысле кончине и о том, что Родионов вёл сознательную церковную жизнь». Вопрос был отложен до лучших времен. Не в том ли дело, что канонизация новомученика христианина, сложившего в Чечне свою голову, могла бы оскорбить чувства мусульман?

Видимо, закон о защите чувств верующих действительно будет принят Думой - нас уже заверили, что Кремль заинтересован в этом. Хоть я и не разделяю взглядов протодиакона Андрея Кураева, часто выступающего на Эхе, на сей раз хочу его процитировать. Говоря о вышеупомянутом законе он пишет: «Неужели нельзя было обойтись просто защитой храмов, святынь и символов? Так что, с одной стороны, я за то, чтобы Дума сократила, сузила область действия своих поправок, забыв о "чувствах", а с другой стороны – расширила эти поправки, распространив их на святыни гражданские, национальные, исторические, например, на памятники воинам Великой Отечественной войны».

Протодьякон прав: святыни надо защищать, но защита якобы поруганных чувств может стать предметом самых откровенных спекуляций со стороны якобы пострадавших, как то было с несколькими якобы православными из далеких областей России, потребовавшими через суд денежную компенсацию за моральный ущерб, который якобы нанесли им девушки из Pussy Riot. Тогда, к счастью, суд отказал «оскорбленным» в их иске, но теперь, когда закон будет принят… Этот закон, как бы его ни поправляли, только усилит столкновение интересов и мировоззрений, окончательно перессорив всех со всеми. Глубокие трещины, тектонические разломы… вот что получит наш и без того раздраенный отечественный социум.

В готовящемся законе весьма смущает слово «публичность», то есть формула: «публичное оскорбление». Что означает в контексте религиозной веры понятие публичности? Является ли, скажем, озорная и антибиблейская пушкинская «Гаврилиада» публичным оскорблением чувств христиан – ведь это издано миллионными тиражами и доступно в таких публичных местах, как книжные магазины и библиотеки… Или антиклерикальная книга величайшего философа ХХ века Бертрана Рассела «Почему я не христианин», или публицистика Льва Толстого, писавшего про РПЦ:«Я убедился, что учение церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающее совершенно весь смысл христианского учения»? А кинокартины, театральные постановки, которые в силу специфики своего времени оказывались непочтительными к богу и церкви?

Не далее как неделю назад человек, от которого, как говорят, все у нас сегодня зависит, с большим сочувствием отзывался о проблемах российских буддистов и обещал им помощь и поддержку. Респект! Но только как эту разнонаправленную разность втиснуть в понятие религиозного чувства, за оскорбление которого закон будет сурово карать? Вер, религий в нашей стране гораздо больше, чем официальных конфессий, так что традиции, обряды, символы и эмблемы верований теперь могут с подачи Думы стать причиной перманентной взаимооскорбленности.

А что делать с нашими музеями, экспонирующими артефакты различных религиозных культов, от зороастризма до шаманизма? Ведь музей это публичное место. Запрещается «осквернение» религиозной литературы. В каком смысле? Она не подлежит критике? Или нельзя из такой книги вырывать страницы? За газетный портрет Сталина, случайно использованный, пардон, вместо туалетной бумаги ( таковой вообще тогда не было) можно было угодить в тюрьму. Допускается ли теперь критика религии в научной, светской литературе? Или отныне любой прихожанин может счесть себя оскорбленным, прочтя в тексте писателя: «Христос был исторической личностью, человеком, а не сыном божьим».

Не лучше ли верам, каковы бы они ни были, иметь конкретную территориальную прописку? Церковь, мечеть, дацан, синагога, святилище… И чтобы то, что вовне, за священным порогом, не давало бы религиозному чувству права на оскорбленность. Ведь издавна живет на Руси народная мудрость: «Не лезь со своим уставом в чужой монастырь».

Единственный залог целостности нашего государства - это его равноудаленность от всех религий.

Малоизвестные публикации М.К.Гудзия на страницах крымских газет 1919 — 1920 годов 11 (24) февраля 1919 г. Книги имеют свою судьбу; имеют свою судьбу и писатели и мыслители, в своих книгах писавшие и учившие. Не только продукты материальной культуры, но и ценности человеческого духа подвержены непреложному закону спроса и предложения. Дух времени, смена поколений, политические, социальные Далее...

Запись Статья Н.К. Гудзия «Памяти Н.К. Михайловского» впервые появилась Крым сквозь время.

Гулял в выходные вдоль Смоленки. Лед кое-где уже растял, в большой полынье плавают утки. Особей c полсотни. То и дело раздается хлопанье крыльями и всплески воды — это селезни гоняют селезней. Отгоняют от намеченных подруг. Жесткая борьба за продолжение рода. Некоторые уже победили - сидят со своими самочками на кромке льда. Куда уточка — туда и селезень. Не отпускает на расстояние больше полметра. Интересно, все ли находят себе пару. Или остаются и безродные холостяки... А у таких-то что за судьба?
Ведь творчеством они не занимаются. Куда деть драйв подаренной жизни?