Теперь расскажу о суде по продлению ареста для Даниила Константинова.



Напомню, что Даниил Константинов, русский националист, активист протестного движения, сын известного национал-патриотического политика 90-х Ильи Константинова, с 22 марта сидит в СИЗО по обвинению в бытовом убийстве. Сидит, несмотря на доказанное алиби, которого следствие просто "не замечает". Несмотря на то, что о его причастности к убийству не свидетельствует ничто, кроме очень сомнительного "опознания", а против - свидетельств все больше. Несмотря на то, что следственные действия с ним не проводятся уже три месяца. Человек просто сидит. Сидит, потому что зимой не поддался на предложение сотрудников Центра "Э", отказался стать осведомителем - за это ему пообещали "большой срок" и теперь, по всей видимости, выполняют обещание.

На суд поддержать Даниила пришло около 20 человек - его родные и друзья, а также журналисты и представители общественности. Были здесь Елена Денежкина (ЭПО "Русские"), Алла Горбунова ("Новая сила"), мы с Михаилом Нечаевым - от ПЦ РОД. Был Владимир Милов, лидер "Демократического выбора": он, кстати, приходит к Даниле уже не в первый раз, не говоря уж о поддержке его другими способами - необычный и прекрасный пример отношения к политзаключенным для наших политических лидеров.

К сожалению, фотограф наш сегодня не смог прийти, так что иллюстрировать буду фотографиями из прошлого.



До начала суда мы с Ильей Владиславовичем и Владимиром Миловым обсуждали возможность создания некоего сообщества против политических репрессий, которое объединяло бы политические силы разных направлений в борьбе с этим страшным для всех злом. Сошлись на том, что это актуально и необходимо.
Суд начался, как водится, с опозданием на полтора часа - это для российских судов обычное дело. А вот дальше началось нечто необычное.

Почти все места в зале вдруг оказываются заняты. Помимо пятерки здоровенных и мрачных судебных приставов (хорошо хоть, на этот раз без масок и автоматов), в зале сидит десяток молодых людей и девиц студенческого, но не слишком интеллектуального вида. Оказывается, это практиканты (из какого вуза - не признаются). У них здесь практическое занятие. Да-да, у всех сразу, и именно на этом судебном заседании.
(В перерыве из их разговоров выяснилось, что это действительно практиканты, причем из двух разных учебных заведений. Что собрало их всех здесь и заставило провести жаркий летний полдень на проходном заседании по продлению меры пресечения - осталось загадкой.)
Итак, практиканты заняли почти все места, предназначенные для публики. Родители и жена Константинова, вместе с парой общественников, прорываются в зал с боем. Очень долго не пускают старушку-тещу и еще одну родственницу, глубоко беременную женщину - видимо, они кажутся суду особо опасными.
В первом же ходатайстве адвокаты просят удалить из зала суда посторонних или, хотя бы, поинтересоваться их паспортными данными - не окажется ли впоследствии кто-то из этих людей "новым свидетелем", который, посмотрев на Константинова, затем "опознает" его в каком-нибудь криминальном контексте? Судья отказывает.
Сам Данила уже здесь. Он сильно похудел (почему - см. далее). Женщины-родственницы, глядя на него, ахают и плачут. Но держится он бодро и мужественно. Очень рад нас всех видеть. Приставы, не желавшие нас впускать, теперь уже не мешают нам с ним общаться - видимо, чувствуют, что обстановка накалена, и "иначе будет хуже".



Следователь Алтынников, ведущий дело, на суд не явился. Такое с ним уже не в первый раз - но на этот раз он прислал своего помощника, второго члена следственной бригады Гадаева. Этот гламурного вида молодой человек, как выясняется очень скоро, материалы дела не читал, да и о самом деле имеет самое смутное представление. Но это ему нисколько не мешает. Он выучил две волшебные фразы: "Поддерживаю позицию прокурора" и "Обоснования есть в материалах дела" - этого оказывается достаточно.
Прокурор тоже, мягко говоря, не красноречив, к тому же страдает дефектами речи, из-за которых его слова трудно разобрать. Но и его сила не в красноречии.

Адвокаты представляют свою позицию. Еще в апреле, говорят они, алиби Даниила было проверено, и следователь убедился в его достоверности - однако в материалах дела это никак не отражается. Алиби, подтвержденного пятью свидетелями и фотографиями, по-прежнему просто "нет". Однако за эти два месяца проведены несколько экспертиз - и все они свидетельствуют о невиновности Даниила. Компьютерная экспертиза фотографий, где он запечатлен в ресторане в кругу семьи и друзей - именно в то время, когда якобы убивал случайного прохожего на другом конце Москвы - показала, что на этих фотографиях нет признаков монтажа. Экспертиза четырех ножей, кухонных и сувенирных, изъятых дома у Даниила и его родителей, показала, что ни одним из этих ножей не могла быть нанесена смертельная рана. (Однако обвинение утверждает, что Константинов "убил Темникова принадлежащим ему ножом".) Наконец, медико-биологическая экспертиза не обнаружила ни биологических следов Темникова на одежде, изъятой у Константинова, ни биологических следов Константинова на одежде убитого Темникова и раненого Сафронова. В случае, если бы дело происходило так, как описывает следствие (якобы Константинов плюнул на куртку Темникова, затем они начали драться, затем Константинов ударил его ножом в упор) - такое было бы невозможно.
Здесь судья начинает нервничать и требует, чтобы его "не втягивали в обсуждение виновности или невиновности обвиняемого".
Ходатайство о продлении ареста подано (уже не в первый раз) с грубыми процессуальными нарушениями. Мало того: оно по сути бессодержательно и бессмысленно.
- Объясните мне, - обращается сам Константинов к следователю Гадаеву, - как я могу "выйдя на свободу, продолжить свою преступную деятельность", если мне вменяется единичное и случайное преступление? Что я, по-вашему, буду "продолжать"? Каждый день резать случайных прохожих?
Следователь потеет, моргает и отвечает:
- Все обоснования есть в материалах дела.
- Тогда скажите, на каком листе дела можно найти это обоснование?
- Э-э... гм... все обоснования есть в материалах дела.
Адвокат Зацепин:
- В ходатайстве вы пишете, что вам требуется два месяца на производство дальнейших следственных действий. Каких?
- Это тайна следствия.
- Но в ходатайстве вы указали, о каких действиях идет речь. Это: амбулаторная психолого-психиатрическая экспертиза, получение ответов на поручения сотрудникам ОВД, и наконец, вынесение юридической оценки действий Константинова и его алиби. Не вдаваясь в тайны следствия, объясните мне, сколько времени займет каждое из этих действий?
Ответ Гадаева прекрасен:
- Ну смотрите. Сначала мы проведем психиатрическую экспертизу - это требует времени. Потом получим ответы на поручения - это тоже займет какое-то время. И вынесение юридической оценки - это тоже время. Вот и получается два месяца!
Слушая все это, публика зло смеется. Слышатся гневные возгласы. Когда же Гадаев совсем затрудняется с ответом, и судья Гуров начинает отвечать за него - один из друзей Данилы вскакивает и выходит, хлопнув дверью, со словами: "Да что это за гребаный цирк!"

В перерыве все мы собираемся вокруг "клетки". Данила говорит несколько слов каждому из нас, а затем произносит небольшую речь.
Вот что он сказал: я записываю это близко к тексту и прошу распространить, потому что он говорит очень важные вещи:





- То, что происходит со мной - не исключение, а яркое выражение общей системы. Фабрикация дел, связанных с "политикой", распространяется все шире. Выбивание признаний пытками - уже правило.
Мне повезло: я достаточно известен, и мои родные и друзья подняли шум сразу после задержания - так что мне лишь угрожали насилием, но пытать не решились. Но в СИЗО я встретился с "политическими" узниками, которых пытали, заставляя давать показания на себя и других. Обычные методы пыток - избиение, удушение с помощью противогаза или пакета на голове, воздействие электротоком на гениталии. Так, электротоком пытали моего сокамерника Тихомирова. Как правило, пытки применяются в первые дни, даже часы после задержания: даже не в изоляторе, а в машине по пути в изолятор - там, где никто не может этому помешать. Еще один прием - угрозы в адрес близких людей задержанного или пытки, применяемые к ним. Так (продолжает он), девушку другого моего сокамерника, Ивана Асташина, у него на глазах били по голове пластиковой бутылкой с водой, пока она не потеряла сознание - после чего он подписал все, что от него потребовали.
Истинность показаний, добытых таким образом, никого не интересует. Дальше, опомнившись, человек отказывается от показаний, данных под пытками - но поздно: дело строится на тех признаниях, что из него выбили, и на показаниях подготовленных полицией "свидетелей".
Я прошу правозащитников и общественность ставить каждое громкое дело, особенно с "политическим оттенком", на индивидуальный контроль. Независимо от того, кто оказывается под судом, в каких преступлениях они обвиняются, насколько нам приятны или неприятны их взгляды - просто помогите сделать так, чтобы их не пытали. Обращайте внимание на "громких" обвиняемых немедленно после задержания. Выясняйте, где они. Налаживайте связь с ними и с их родственниками, посещайте их в тюрьме, подавайте запросы об их судьбе. Вы, правозащитники, лучше меня знаете, что надо делать.
И еще одно: нельзя "бросать" людей после того, как им вынесен приговор. Для многих здесь начинается самое страшное. Во многих зонах новичков "ломают", по тем или иным соображениям. Многодневные избиения, постоянный карцер, поистине страшные условия... и при этом человек совершенно одинок, потому что после суда общественность теряет к нему интерес.
Необходимо связываться с правозащитниками и общественными комиссиями, имеющими право посещать тюрьмы в регионах, налаживать с ними сотрудничество, добиваться, чтобы они посещали новоприбывших на зону "политических" и следили за их судьбой.
Из-за решетки многое видится иначе. Разногласия, которые на воле казались очень важными, здесь теряют смысл. Люди, объединенные общей бедой, уже не делят друг друга на "правых" и "левых", "наших" и "ненаших", не выясняют, кто "настоящий политзек", а кому "так и надо, пусть сидит". Все мы в одной лодке. И я прошу наших политических лидеров не забывать о нас - и оставить распри и научиться действовать заодно, хотя бы когда речь идет о нас, политзаключенных.


Вот что сказал Даниил Константинов - человек, который, безвинно попав в тюрьму, думает не о себе, а о тех, кому приходится еще хуже.

Потом мы спросили, как ему самому живется в тюрьме.
Оказалось, живется не очень. Еда в "Матросской тишине", прежде плохонькая, но терпимая, в последний месяц почему-то стала совершенно несъедобной - ее невозможно взять в рот, и из тарелок узники отправляют ее сразу в унитаз. За этот месяц Данила похудел на семь килограмм (ему идет - но вот дальше худеть не надо :-)).
Кроме того, сейчас "политические" заключенные "Матросской Тишины" ведут борьбу за свое человеческое достоинство. Дело в том, что по возвращении из суда зека подвергают тотальному досмотру - полностью раздевают, ощупывают, заглядывают ему во все естественные отверстия, чтобы он не пронес с собой чего запрещенного. Политзеки считают эту процедуру унизительной и раздеваться отказываются. За это их скручивают и отправляют в карцер. Так что сейчас, когда я все это пишу, Данила, скорее всего, кукует в карцере.

Вышел судья Симоновского суда Андрей Гуров, деревянным голосом зачитал решение. На словах "оставить под стражей" послышались возгласы: "Позор!", а затем люди просто встали и пошли прочь. Выходя, каждый подходил к Даниле, прощался с ним за руку, просил держаться - а на судью и приставов никто не обращал внимания. Только теща Даниила подошла к судье и со слезами в голосе воскликнула: "Есть Бог на свете! Бог вас накажет за эту подлость!" Пристав попытался схватить ее и вытолкать, но люди вступились за пожилую женщину, и он отступил. Обстановка была накалена, люди не боялись и не стеснялись открыто выражать суду свое презрение и ненависть, и чувствовалось: будь нас хотя бы немного больше, или будь среди нас больше молодых мужчин - это судебное заседание могло бы окончиться не мирно. С каждым актом этого судебного фарса люди ведут себя все смелее - терпению приходит конец.

Буду благодарна за распространение этого репортажа.