Земля свободных людей

Слобожанщина – одно из самых замечательных слов в русском языке. Ведь в нём, как и в звуке «Москва», тоже «так много для сердца русского слилось, так много в нём отозвалось»! Даже для человека, впервые слышащего его и не разумеющего его значения, всё равно подспудно ощущается что-то заманчивое, привлекательное, хорошее. И то сказать: ведь «слободы – местечки, населённые людьми свободного состояния», - поясняет значение понятия самый популярный до революции 1917 года энциклопедический словарь Флорентия Фёдоровича Павленкова. Слобожане же - «жители слободы», каковое понятие напрямую происходит от этого сладкого слова - «свобода». Слобожанщина, стало быть, - «страна слобод», территория вольности, земля свободных людей.


Наверное, уместно начать с описания этой страны, сделанном митрополитом Киевским и всея России Пименом в 1388 году. Очень вскоре после «низвержения ига» ехал митрополит Пимен по реке Дону до Азова, а оттуда в Царьград. «Бысть же сие путное шествие печално и унылниво, бяше бо пустыня зело всюду, не бе бо видети тамо ничтоже, ни града, ни села; аще бо и бываше древле града красны и нарочиты зело видением, места точию, пустож все и ненаселено; нигде бо видети человека, точию пустыни велия и зверей множество, козы, лоси, волцы, лисицы, выдры, медьведи, бобры, птицы орлы, гуси, лебеди, жаравли и прочая, и бяше вся пустыни великия»

Хотя и была тут «пустыня», но в степях, окружавших Московское государство, везде был свой враг, считавший себя хозяином этих мест: севернее – швед, оттеснявший Русь от Балтики, с запада – литвин, позже поляк, пытавшиеся отрезать в свою пользу украинные западные города. А самым дерзким и алчным на века оставался татарин. «Общий характер отношений крымско-татарскаго юрта к соседям литовцам, полякам и русским, было хищничество и корыстолюбие, доходившее до жадности. Татары не вели правильных войн, а потому соседи боялись их не как врагов, с которыми сладить нельзя, а как огня, от которого трудно уберечься... Страх, наведенный ими на соседей, установил оригинальный обычай давать дань. Если кто из соседей не присылал условленной дани, то это принималось за вызов к набегу. Поэтому мирные отношения татар к кому бы то ни было представляют однообразный и длинный ряд посольств и переписки о подарках», - писал историк Дмитрий Иванович Багалей.

Его современник, учёный XIX века Феоктист Авраамович Хартахай характеризовал Крымский юрт в следующих словах: «Оно (крымское государство) по-прежнему было хорошо организованною шайкою разбойников, которую можно назвать государством лишь на столько, на сколько она отвечала запросам вновь сложившейся народной жизни. Имея под рукой большую часть населения северного Крыма и главным образом ногайские орды, готовые к набегу ежеминутно, эта шайка никогда не переставала тревожить соседей, насколько это ей удавалось».

Хуже всего, что татары ощущали себя в здешних степях (на исконных Русских землях!) именно хозяевами. Посол императора Священной Римской империи барон Сигизмунд фон Герберштейн в своих ««Записках о Московии» приводит в связи с этим такой характерный случай: «Однажды московиты взяли в плен одного жирного татарина. На слова Московита: «откуда у тебя, собака, такой жир, когда тебе нечего есть?» - татарин отвечал: «почему это мне нечего есть, когда я обладаю такою обширною землею от востока до самого запада; разве от нее я не могу получить всего в изобилии? Скорее тебе нечего есть, потому что ты владеешь такою маленькою частицею земного шара и ежедневно за нее сражаешься».

Степь, или по тогдашнему выражению – поле [отсюда полевая, или польская о(у)краина, к Польше как таковой отношения не имевшая] буквально кишела степными разбойниками. Если тот же Герберштейн свободно проследовал в Москву через литовские пределы и невозбранно вернулся обратно в Австрию с богатыми подарками Великого Князя Василия ІІІ, то первый турецкий посол Мангупский князь Феодорит Камал и выехавший с ним из Константинополя русский посол Алексеев добирались совершенно иначе: «Они были в пути около девяти месяцев (от августа до мая); терпели недостаток, голод в степях Воронежских; лишились всех коней, шли пешком и едва достигли пределов Рязанских, где ждали их люди, высланные к ним от Великого Князя».

Набеги «людоловов» на Русь следовали один за другим, иногда по нескольку раз в год. Общим местом в исторических исследованиях стало упоминание о восклицании некого нищего, сидевшего у ворот Кафы и непрестанно наблюдавшего нескончаемые вереницы пленников, ведомых на этот крупнейший рынок работорговли: «Остался ли хотя бы один человек в тех местах, откуда вы их ведёте?» И с этим, конечно же, надо было что-то делать.

Если вкратце, то сперва Москва, спасаясь от набегов, отгораживалась от Крыма засеками. Позже появились Поросская и Посульская оборонительные линии, ещё позже – Большая засечная черта, получившая также название «Государева заповедь», ещё позже - Царицынская сторожевая линия, Украинская линия, Днепровская оборонительная линия и т. д., пересекавшие Бакаев, Кальмиусский, Муравский (доходивший до Тулы), Ново-Кальмиусский шляхи и Ногайскую дорогу – основные, магистральные дороги, по которым татары совершали опустошительные экспедиции на Русь. Увы, быстрые и маневренные татарские отряды умели всегда находить слабые незащищённые места в таких пассивных, главным образом, оборонах и через них продолжали просачиваться к русским городам.

Попыткой активного пресечения татарских набегов стала организация русской полевой стражи (которая, как историки полагают, должна была существовать ещё в дотатарский период против половцев; не к тем ли временам отсылает картина Виктора Васнецова «Три богатыря»?).

Три богатыря. Художник Виктор Васнецов

Первые же документальные упоминания о сторожах относятся к XIV столетию. В это время русская стража была на Дону, Быстрой и Тихой Сосне; позже, в первой половине XVI столетия, она действовала уже на всём пространстве от Алатыря и Темникова до Рыльска и Путивля, то есть от бассейна Волги до бассейна Днепра. До 1571 г. было 73 сторожи, которые разделялись на 12 разрядов. «Находились они в степи впереди самых украинных городов на 4 или 5 дней пути, а одна от другой отстояли на день, полдня, редко два дня пути». Именно «они составляли как бы боевую границу России», - пишет историк.

Однако по большому счёту ни засеки, ни разъезды полевой стражи в корне решить проблему не могли. «Только постоянное население могло прочно утвердить за государством эти степи и вместе с тем оградить его от татарских орд, а станичники и сторожа были только временными путешественниками в этих местах; достаточно, например, вспомнить, что они всё время должны были проводить на лошадях, огня не раскладывать, два раза на одном и том же месте не останавливаться; их главная обязанность состояла в наблюдении за татарскими шляхами и перелазами; между тем количество тех и других, как мы знаем, было весьма значительно; каждая станица на пути к месту своего назначения должна была переехать несколько сакм; направление дороги определялось исключительна реками, речками, колодезями, перевозами, городищами, курганами и разными урочищами; это, конечно, служит убедительным доказательством того, что край этот в то время не был еще заселен; в нем были только развалины прежних населений - городища, да русския названия многих рек и урочищ свидетельствовали о том, что места эти в древности принадлежали русичам», - пишет исследователь.

Заселение степной украйны Московского государства активно начинается в пятидесятых годах XVI века, при царе Иоанне IV Грозном. Уже в это время здесь было два ряда городов. Переднюю линию укреплений, за которыми лежала степь, составляли Алатырь, Темников, Кадона, Шацк, Ряжск, Данков, Епифань, Пронск, Михайлов, Дедилов, Новосил, Мценск, Орёл, Новгород-Северский, Рыльск и Путивль. Заднюю внутреннюю линию обороны как бы прикрывали Нижний Новгород, Муром, Мещера, Касимов, Рязань, Кашира, Тула, Серпухов и Звенигород. Позже (в 1576 году, но при том же правителе Иоанне Грозном) в состав пограничной линии вошли также Почеп, Стародуб, Серпейск, Калуга, Новосил, Болхов, Одоев, Плова, Солова, Венев, Мокшанск и Оскол.

В следующее правление, как повествует Никоновская летопись, «царь Феодор Иванович виде от крымских людей своему государству войны многие и помысля поставить по сакмом татарским городы и посла воевод своих со многими ратными людъми, он же… поставиша на степи городы Белъгород, Оскол, Валуйку и иные городы; а до тех городов поставиша на украине городы: Воронеж, Ливну, Курьск, Кромы и насади ратными людьми казаками и стрельцами и жилецкими людьми городы его праведною молитвою укрепишась и ныне стоят».

Засечная черта. Южный рубеж. Художник М. Пресняков

О том, что отвоевание исконно-русских земель у степных разбойников шло с праведною молитвою, сказано не всуе. Исследователь пишет: «Церкви появлялись в городах уже в момент их основания - иногда одна, а иногда сразу даже две, как это было в Цареборисове. С течением времени количество их постоянно возрастало». А где церковь – там уже хутор, который с увеличением населения уже «ничем не отличался от слободки»; при этом, по мнению исследователя, «слободка ничем почти не отличалась от владельческого хутора», а «хутор иногда ничем почти не отличался от владельческой деревни; сотенный город (местечко) - от села (козацкого) или слободы», пишет Д.И. Багалей. При этом, замечает он, «религиозное чувство тогдашнего русского человека было столь сильно, что на отдаленных окраинах государства, на самом пограничье со степями, стали возникать монастыри», каковое (монастырское) «землевладение стоит в тесной связи с их колонизаторской деятельностью…». В них «находили себе тихое пристанище все те, которые желали почему либо удалиться от мира. Старый воин, проведя всю жизнь в боях и походах и не нашедши там смерти, лишившись жены и детей, естественно стремился провести остаток дней своих в монастыре; жены лишившись своих мужей устремлялись туда же…». В монастырях укрывались не для того, чтобы отсиживаться: «Слободско-украинские монастыри играли видную роль в деле заселения и даже, обороны края. Наиболее важное значение имеют в этом отношении монастыри: Святогорский, Дивногорский, Шатрищегорский, Троицкий, Ахтырский, Куряжский, Змиевский, Николаевский, Острогожский, Пятницкий, Краснокутский и Сеннянский». Часть из них уцелела до наших дней, частью они были закрыты в разное время по разным причинам и даже разрушены.

«Первое место между всеми монастырями в Слободской украине по праву принадлежит Святогорской обители, - говорит историк, указывая, что немаловажную роль в этом случае играет необыкновенно живописное место - положение монастыря на правом нагорном берегу Донца (в Изюмском уезде, ныне Изюмском районе Харьковской области). Преосвященный Филарет (Гумилевский) так описывал его: «Донецкая скала, дивное создание дивного художника природы. По правому берегу Донца идут высокие горы, покрытые вековыми дубами, изредка соснами или кленовыми и ясеневыми деревьями. Из кряжа этих гор возстает перед вами живой великан, весь белый. Величаво оперся он на горы и спокойно смотрится в струи Донца непокойного - это меловая скала Донецкая с 5 конусами, едва приметно скрепленная несколькими рядами кремней. Смотрите на нее с Донца или из-за Донца десять, двадцать раз в день - и не скажете: довольно! Невыразимо красив вид ея. А если взойдете на вершину скалы, или соседней с нею горы - перед вам даль, изумительная по разнообразию и картинности видов... В скале Донецкой по длине 200 сажен идет подземный ход все выше и выше; в верхних его частях уклоняется он то налево, то направо, и по сторонам его - темные келии, точно как птичьи гнезда. Нелегкий ход выводит наконец на тесную площадку, украшенную пятью меловыми конусами. Здесь подвижники устроили себе храм. Алтарь его высечен в скале. В других конусах и под церковью устроены келии».

Свято-Успенская Святогорская лавра

К этому прекрасному описанию Святогорского монастыря, этой православной твердыни на тогдашнем рубеже Москвы и Крыма, трудно что-либо прибавить. Разве уточнить, что первые упоминания о Святых горах относятся к первой половине XVI века. Русские служилые люди рассказывали Герберштейну (бывшему в Московии в 1517-м и 1526 году), что около устьев Малого Танаиса (Донца), в 4 днях от Азова, близ места Великий Перевоз у Святых гор, они видели статуи и какие-то каменные и мраморные изображения… Да развивая мысль прежних русских авторов о том, что заселение Слобожанщины шло с Божьей помощью, отметить, что по молитвам насельников святых обителей им были дарованы во укрепление их чудотворные иконы Слобожанские: Молченская икона Божией Матери (Софрониевская пустынь Курской губернии, недалеко от Путивля, ныне Сумская епархия, 1405 год); Курская Коренная икона Божией Матери «Знамение» (1597 год); Озерянская икона Божией Матери, XVII век); Казанская-Каплуновская икона Божией Матери (1689 год); Владимирская икона Божией Матери (во Владимирской пустыни, у села Кочеток близ Чугуева, в конце XVII столетия); Песчанская икона Божией Матери (1754 год, в Изюме); две Святогорские иконы Божией Матери, одна из которых очень древняя; Ахтырская икона Божией Матери (1739 год)... Перечислены здесь, конечно же, далеко не все чтимые образы. А преобладание среди чудотворных икон на Слобожанщине именно икон Богородичных ясно указывает, что сей край находился под особым покровительством Царицы Небесной, являясь, как и Россия в целом, Её уделом. Это многое объясняет и в прошлом, и в сегодняшней жизни Слобожанщины. Особенно тем, кто обладает верным духовным глазомером.

Слобожанщина прирастает: «конно, людно и оружно»

После преодоления Смуты и воцарения представителя боярского рода Романовых колонизация Слобожанщины продолжилась. По жалованной грамоте Михаила Федоровича 1622 года Микуле Ивановичу Маслову с племянниками было отдано два юрта на Северском Донце - Салтовский и Киткоский, с маленькими озерами - Амартоветею, Печенагами и Константиновским затоном, «и со всякими угодьями - рыбными и звериными ловлями и речками». Пространство, занимаемое этим юртом, было весьма значительно.

Третий юрт, расположенный на юг от первого по течению Северского Донца и по реке Удам от впадения в неё реки Харьковы до устья Угрима Колодезя был пожалован беломестному (получившему «обеленные», свободные от податей, наделы земли) атаману Ореху Федорову. Четвертый - Жерейсанский – беломестному же атаману Михаилу Старикову, и находился он по обоим берегам реки Уды до Северского Донца, то есть на юг от предшествующего. Пятый юрт – «Талдыковский да Булыклейский», расположенный в южной части нынешнего Змиёвскаго района Харьковской области на реке Балаклее, где еще в конце XVI века стояла московская сторожа, – был закреплён за Михаилом Роговым и его племянником Сенькой по ввозной государевой грамоте 1620 года. Шестой и седьмой юрты - Бабкинский и Тетленский - принадлежали белгородскому черкашенину Ятцку Зарубину; они находились по рекам Бабке и Тетлеге недалеко от Чугуева. «Но кроме этих поместий, принадлежавших воинским людям, было еще несколько других, которыми владела Савинова Пустынь; в 1617 г. Царем Михаилом Федоровичем ей, пустыни, дан был на Северском Донце Чепелевский юрт, а в 1626 г. - на свечи и ладан из пустых юртов - Изюмский, принадлежавший ранее атаману беломестных козаков Михаилу Старикову», - добавляет исследователь.

А Святогорскому Успенскому монастырю принадлежал некогда Репный юрт на 30 верст к югу от села Маяков на реке Северский Донец, смежный с казачьими юртами.

Русская конница в XII - XIV веках. Худ Андрей Рябушкин. 1895 г.

Юрт как совокупность нескольких слобод, станиц или городков представлял собой уже достаточно сильную оборонительную единицу: татары городов старались не брать, предпочитая грабить незащищённые селения. Отсюда был лишь шаг к появлению поселений-крепостей, каковыми стали учреждённые в царствование Алексея Михайловича и по его указу Сумы и Острогожск (1652 г.), чуть позднее (в 1654 г.) – Харьков. Несколько раньше (в 1641 г., при царе Михаиле Фёдоровиче) была основана Ахтырка, много раньше – ещё при царе Иоанне IV Грозном – Чугуев, несколько позже – в 1681 г., при царе Фёдоре Алексеевиче - Изюм. Эти города стали центрами тогда же образованных полков, получивших своё название по имени этих поселений: Ахтырского, Сумского, Острогожского, Харьковского, Изюмского, Чугуевского. По слову историка (Д.И. Багалея), именно тогда начинается «настоящая совместная работа двух народностей - великорусской и малорусской на общую пользу», началась она, по мнению исследователя, «только при Алексее Михайловиче».

Пути набегов татар на Русь и засечные черты Русского государства в XVI веке

Весьма существенное замечание! Конечно, переход не только отдельных казаков, но и целых «черкасских партий» в Московское государство начался много раньше, ещё со времён Иоанна Грозного. Однако партии эти «являются в качестве союзников, помощников русских служилых людей в степной службе», а сами «переходы» отличаются в начале «каким-то неопределенным характером». И то сказать: «Дмитрий Вишневецкий, например, вступив на службу к Иоанну Васильевичу, скоро снова оставляет его».

Мягок дореволюционный историк. Достаточно вспомнить в связи с этим посольство гетмана Петра Кононовича Конашевича-Сагайдачного в Москву в феврале 1620 года, выразившего готовность запорожских казаков служить царю, «как они прежде служили его предшественникам» (под «прежней службой» подразумевались походы Дмитрия Байды-Вишневецкого против крымских татар в 1550-е годы).

Да, но незадолго до этого, летом 1618 года, 20 тысяч запорожцев во главе с Сагайдачным, под польскими знамёнами, ходили через Ливны на Москву, захватив по пути Путивль, Рыльск, Курск, Валуйки, Елец, Лебедянь, Данков, Скопин, Ряжск и другие города. Поход этот, и в частности «Ливенское разорение», нашёл отражение во многих исторических источниках. В Бельской летописи, к примеру, сказано: «А пришол он, пан Саадачной, с черкасы под украинной город под Ливны, и Ливны приступом взял, и многую кровь християнскую пролил, много православных крестьян и з женами и з детьми посек неповинно, и много православных християн поруганья учинил и храмы Божия осквернил и разорил и домы все християнские пограбил и многих жен и детей в плен поимал». За разорение земель Русского царства запорожские казаки получили тогда от польского короля истинно иудину плату - 20 тысяч золотых и 7 тысяч штук сукна - по одному злотому, то есть по 30 сребреников-грошей «на рыло» (так делился в то время польский «злотый»).

Послов Сагайдачного приняли 26 февраля 1620 года в Посольском приказе. Царь выдал по такому случаю особый указ, в котором говорилось, что «черкасам руки подавать» (бояр, ведших переговоры и не желавших этого делать, вполне можно понять). Сам государь к посольству не вышел: сказано было, что в пост приёмов не бывает. В вежливых тонах их, послов, поблагодарили за желание служить, пожаловали «лехкое жалованье» 300 рублей и пообещали в будущем дать больше. Пока же, как объяснялось в царском письме, Россия находилась в мире с крымскими татарами, и службы от казаков не требовалось.

Источники просто пестрят сообщениями и о иных приходах воровских черкас на Слобожанщину: к примеру, под 1643 годом (когда татары трижды приходили в окрестности Чугуева и далее, опустошая всё вплоть до Курска) сюда же наведывался из Миргородка и атаман Грыцько Торский с 500 человеками, для того, чтобы «громить государеву казну, которая будет отправлена из Валуйки в Крым» (то есть отнять деньги, собираемые по копеечке для выкупа православных, угнанных на продажу в Кафу и другие центры работорговли). Другой вор, «атаман Абакумка», отправился в это время «разбивать на Донце государевых людей, приходивших туда для рыбной ловли». А около Святых Гор ходил атаман Безперстой с 70 человеками, чтобы «разбивать царских и крымских послов».

«Видим мы воровских черкас и на р. Нетриус, и против Борисова городища», - добавляет, в частности, Д.И. Багалей. А то ещё и «… к Коломаку приходили каневские черкасы и громили сторожей». И прочих, подобных им, было «без числа».

В то же время нет смысла всех чохом малороссиян записывать в разбойники: «довольно много», как считают исследователи, на Дону и Северском Донце было казаков, пришедших сюда ещё в царствование Иоанна IV Васильевича и объявивших себя «верными», прямо противопоставляя себя «воровским». Золотыми буквами вписаны в историю Слобожанщины действия отрядов «черкасских атаманов Гаврила Слепецкого и Семена Высоцкого», которые в 1580-е годы сражались против крымских татар со стороны Оскола и Северского Донца, громили много раз крымские улусы после московской рати. Эти военные мероприятия оказались настолько успешными, что довели татар до ужасной паники. «С тех пор как водворился крымский юрт на Таврическом полуострове, - говорит летописец, - русская сабля впервые обагрялась кровью поганых в жилищах самих неверных».

Резко же ситуация в лучшую сторону начинает меняться только после смерти Сагайдачного (1622 год). Положение казаков на родине стало заметно ухудшаться. Поляки щемили их со страшной силой. И к 1625 году относится любопытная их челобитная к Московскому государю о принятии в подданство, одна из первых. Тогда же от киевского митрополита Иова Борецкого приезжал в Москву луцкий епископ Исаакий и ходатайствовал о том, чтобы государь взял Малороссию под свою высокую руку. В документе содержится просьба, чтобы «… государь их пожаловал бы отринуть не велел, а им, кроме государя, деться негде».

В этом же году вспыхивает на южной Киевщине восстание Марка Жмайла, далее – выступление под Корсунем и под Переяславом Тараса Трясила, Павлюка в Юго-Западной Руси и наконец Якова Острянина-Дмитрия Гуни на Левобережном Приднепровье. В итоге на Слобожанщину перемещается с Правобережной Украины порядка 20 тысяч человек - казаков бывших заднепровских полков (Чигиринского, Красницкого, Паволоцкого, Браславскаго, Могилевскаго, Белоцерковского, Каневского, Черкасского, Уманского и Тарговицкого). Наблюдается исход сюда же, на Слобожанщину, и с Левобережья (пришли гетман Яков Острянин, войсковой есаул Иван Гордеев, войсковой подъячий, то есть писарь, Филонко Юрьев, с сотниками Михаилом Переяславцем, Богданом Матюшенко, Мокейком Володимеровым, Разсохой, пятидесятники и десятники и 865 рядовых казаков). Кроме них, из Азова пришли атаман Михаил Карпов с 43 казаками, а из литовских городов - атаман Васильев с 43 человеками. Они-то и основали город Чугуев. Новых прибывающих размещали здесь и далее на восток, где вскоре возникнет крепость Острогожск, а также в Белгородском и Воронежском краях.

«Полками» продолжали приходить и впредь: есть мнение, что именно значительная часть ушедшего на Слобожанщину какого-то заднепровского полка под командованием Якова Черниговца стала основой для создания Балаклейского слободского казачьего полка; другой «полк черкасов» был поселен близ Воронежа, где вышедшие с ним из Гетманщины монахи основали около 1650 года Дивногорский в честь Успения Пресвятой Богородицы православный пещерный монастырь; черкасский Черниговский полк в 1000 человек (численность одних мужчин, без семей) во главе с полковником Иваном Николаевичем Дзиньковским и со всей полковой и сотенной старшиной был поселен на пустынных берегах Тихой Сосны и Острогощи, став основой для формирования одноименного (Острогожского) слободского казачьего полка.

Полки переходили, понятное дело, не с пустыми руками, а именно «конно, людно и оружно». От казны российской шли денежные средства, артиллерия, пороха и другое «материально-техническое снабжение», необходимое для оборудования крепостей. Но переход именно целыми воинскими подразделениями, пожалуй, и подсказал русскому правительству новую форму организации казачества на этих землях – сведение их в Слободские казацкие полки, коих было учреждено семь: Ахтырский (появился между 1655 и 1658 годами, первый полковник Иван Гладкий), Сумской (между 1651 и 1655 годами, полковник-основатель Герасим Герасимович Кондратьев; затем полковниками здесь последовательно были его сын, внук, правнук и праправнук), Харьковский (между 1651 и 1659 годами, первые полковники неизвестны, а в 1660-х годах его возглавлял запорожский кошевой атаман Иван Дмитриевич Сирко, который поднял в 1668 году мятеж и «воевал украинные города», но полк, что примечательно, за спятившим командиром не пошёл), Острогожский (в 1651-м или 1652 году, полковник Иван Николаевич Дзиньковский, или Дзинковский, Дзиковский, Зеньковский и даже Дзик – в разных документах встречается по-разному), Чугуевский (1749 год), Изюмский (1688 год, Григорий Ерофеевич Донец), Балаклейский (основан в 1670 году, упразднен в 1677-м, Яков Степанович Черниговец). Эти шесть устойчивых полков составили мощную, глубоко эшелонированную оборону России с юга и запада, откуда традиционно шла угроза набегов и вторжений. Что и ставилось изначально целью колонизации этих степных окраин (украин) Московского государства.

Карта слободских полков 1764 г.

Слободские казачьи полки по отношению к подобным малороссийским полкам имели свою особенность: в полковых городах непременно проживал воевода, представитель русской центральной власти. Он был обязан следить за состоянием крепости. Ему подчинялись российские служилые люди (в отличие от «черкас», которые не были в его ведении). Полковой воевода в свою очередь подчинялся воеводе Белгородского разряда, охватывавшего своей властью разрядные и слободские казачьи полки, располагавшиеся на территории современных Орловской, Курской, Белгородской, Сумской, Харьковской и Воронежской областей (до 18 декабря 1708 года).

Слободским казакам была предоставлена значительная автономия, правительство не находило необходимым регламентировать всех деталей и подробностей их жизни, считалось, что все должно было происходить по их «черкасским обыкностям». «Государство оставило за собою то, что было связано с государственными интересами в Слободской украине, а местные интересы предоставило самому обществу и отдельным его членам», - отмечает историк. То есть в известной мере тут веками действовал тот же принцип, что был заложен ещё в наказе Богдану Бельскому и Семену Алферьеву, относящемуся к 1599 - 1600 годам. Там было сказано: «...а когда они укрепятся и начнут строить город (Царёвоборисов), то пусть пригласят к себе атаманов и лучших казаков с р. Донца и Оскола и объявят им, что государь пожаловал их - велел отдать им эти реки, чтоб они жили там по своим юртам и владели всяческими угодьями безданно и безоброчно, только б служили государеву службу - проведывали о татарах и черкасах, присылали в Царевоборисов выезжих людей и пленников, побивали б воровских черкас и являлись на помощь Бельскому и Алферьеву в случае нападения на них татар; те, которые будут служить такую службу, получат сверх того денежное и хлебное жалованье».

Полковники (по крайней мере острогожский Иван Дзинковский, сумской Герасим Кондратьев и харьковский Григорий Донец) были в то же время осадчими, закликая на свободные земли вольных людей и щедро наделяя их землёй. «Вообще можно сказать, что при тогдашнем обилии земли недостаток ощущался всегда [только] в людях, - пишет историк. - К слободе Непокрытой, например, в которой было 100 дворов, принадлежало земли на 25 верст в окружности».

В имперских боях и походах

Так воспитывался тот особый «слобожанский характер», благодаря которому местные казаки выказали «непоколебимую верность» во время смут, поднятых на Гетманщине Выговским и Брюховецким. За это они удостоились особой царской похвалы. Далее, в 1708 году, казаки Харьковского и Изюмского полков получили специальные «похвальные грамоты» за выказанную ими верность в измену Булавина и Мазепы. И другие «похвалы» за отсутствие «шатости», столь характерной для их соседей, живших западнее – в Малороссии.

Бой казаков Харьковского полка со шведами

Казачий полк, как известно, носил дуалистический характер (военный и территориальный). Поэтому его правопреемниками стали, с одной стороны, провинции (административные единицы Слободской Украинской губернии, существовавшей в 1765-1780 годах) – Харьковская, Ахтырская, Сумская, Изюмская и Острогожская, с общим числом населённых пунктов 675. C другой же стороны, полки (как воинские подразделения) – все, как один, гусарские, сохранившие в своих названиях территориальные имена (Харьковский, Ахтырский, Сумской, Изюмский и Острогожский), помимо Чугуевского, ставшего 11-м уланским Её Величества Государыни Императрицы Марии Феодоровны полком. В то же время 17 казачьих полков Малороссии по миновании надобности в их существовании (после присоединения Крыма и, соответственно, ликвидации угрозы татарских набегов) были расформированы и как территориальные, и как воинские подразделения. Потенциал здесь был таков, что с их участием удалось сформировать лишь три пикинерных полка – Днепровский, Донецкий и Елизаветградский. Пикинеры суть вид пехоты и лёгкой конницы, известной с античных времён под разными именами: велитов, гипаспистов, гоплитов, пельтастов и сариссофоров, а на Руси именовавшихся попроще – копейщиками. «Форма пикинеров приблизилась к казацкой: черкески, полукафтаны, шаровары, четырехугольные шапки у рядовых пикинеров и белые кафтаны, чакчиры, шляпы у офицеров. При новом пикинерном обмундировании, [каждому] полку сохранена расцветка приборного сукна», - пишет исследователь. Указанные три полка не явили стойких примеров долгой жизни. В 1783 году на их основе создали три легкоконных полка: Мариупольский (из Луганского и Полтавского), Павлоградский (из Днепровского и Екатеринославского) и Елизаветградский (из Херсонского и Елизаветградского). Часть Днепровского пикинерного полка стала основой создания 46-го пехотного Днепровского полка (который с 1801 по 1811 г. носил наименование мушкетёрского)…

Для полноты картины отметим, что во время наполеонова нашествия было сформировано почти два десятка казачьих полков — 4 украинских и 15 малороссийских. Некоторые из них действительно дошли до Парижа, но ввиду слабости использовались преимущественно «для несения гарнизонной и караульной службы в Киеве» (5-й полк), из них «содержали сторожевую цепь на границе Черниговской губернии для зашиты её от вторжения неприятельских отрядов со стороны Могилёвской и Смоленской губерний» и т.п. вспомогательные подразделения.

Здесь мало сыщется имён славных военачальников либо просто «известных людей, служивших в полку». Исключение составляет разве что Александр Иванович Куприн, в 1890 году в чине подпоручика выпущенный в 46-й Днепровский пехотный полк, стоявший в Подольской губернии (в Проскурове) и ведший в нём на протяжении четырёх лет офицерскую жизнь, да Михаил Илларионович Кутузов, в 1777-1783 годах состоявший в качестве командира Луганского пикинерного полка, который в том же 1783 году был объединен с Полтавским пикинерским полком в Мариупольский легкоконный полк.

Совершенно не то наблюдаем мы на Слобожанщине. Ахтырский полк (ещё казачий) в 1718 году участвует в строительстве Царицынской сторожевой линии. Преобразованный в гусарский, он принимает участие в русско-турецкой войне 1768-1774 годов, в том числе под Измаилом. В декабре 1788 года мы видим его под Очаковом. Он занят в кампаниях 1806 года (против Турции), 1807 года (против наполеоновской Франции), в Отечественной войне 1812 года и заграничных походах русской армии, в подавлении польского восстания 1830-1831 годов… Был ликвидирован в начале 1918 года, но восстановлен тогда же в составе Вооруженных сил Юга России в виде двух эскадронов (дивизиона) ахтырских гусар, влившихся в 1919 году в 12-й Сводный кавалерийский полк, которым командовал бывший офицер Ахтырского полка Георгий Николаевич Псиол. Последний ахтырский гусар - корнет Николай Георгиевич Тимченко (вступил в полк в 1916 г.) - умер в Стамбуле 31 декабря 1999 г. в возрасте 102 лет.

С историей этого полка связано множество известных имён: в частности, графа, с 1836 года светлейшего князя, генерал-фельдмаршала (1826), в апреле - мае 1813 года - главнокомандующего русско-прусской армией в Германии; в начале русско-турецкой войны 1828 года - вновь главнокомандующего русской армией Пётра Христиановича Витгенштейна, бывшего в 1799 году командиром полка именно ахтырских гусар. Командирами этого полка в разное время были также князь Иван Семёнович Жевахов, Денис Васильевич Давыдов - русский поэт, наиболее яркий представитель «гусарской поэзии», будущий генерал-лейтенант; Егор Петрович Врангель, будущий генерал-лейтенант и директор Полтавского Петровского кадетского корпуса и многие другие известные военные деятели. Награды полка говорят сами за себя: это георгиевский штандарт за войну 1651-1681 годов и за кампанию 1814 года, серебряные трубы за 1812 год, георгиевские трубы за 1828-1829 годы, знаки на шапки «За отличие 14 августа 1813 года», «петлицы за военное отличие» за войну 1877-1878 годов.

Портрет Давыдова

Следующий Сумской слободской казачий полк принял участие в многочисленных схватках с крымскими татарами, в Чигиринских походах, в Северной войне, Персидском походе и в Семилетней войне 1756-1763 годов. Его боевые отличия: полковой георгиевский штандарт за войну 1814 г.; георгиевские трубы с надписью: «Сумскому полку за отличие при поражении и изгнании неприятеля из пределов России в 1812 году»; знаки на шапки за отличия во время войн 1812-1814 гг., особенно в сражении под Лейпцигом. За Польскую кампанию 1830-1831 гг. всему полку - специальный крест; петлицы за военное отличие на мундирах штаб- и обер-офицеров, пожалованные за русско-турецкую войну 1877-1878 гг.

Харьковские гусары особо отличались в Аустерлицком сражении (1805 г.), в Тарутинским бою (1812 г.) — первой победе русских войск в Отечественной войне 1812 года после Бородинского сражения. Успех укрепил тогда дух русской армии, перешедшей в контрнаступление. Боевые отличия харьковских гусар: георгиевский штандарт за отличие в сражении при Кацбахе в 1813 г.; георгиевские трубы за войну с Турцией 1877 - 1878 гг.; знаки на шапки за войны с Персией 1826- 1827 гг. и с Турцией 1828- 1829 гг.

Не менее славен и боевой путь Изюмского 11-й гусарского полка, переформированного 3.03.1765 года из Изюмского слободского казачьего полка (учрежденного в 1651 году). Его боевые походы: Азовские 1695-1696 годов (вместе с другими Слободскими полками, в составе вспомогательной армии Шереметева действовавшей на Днепре против крымских татар), участие в осаде крепости Газы-Кермена и расположенных рядом с ней других укреплений, строительстве крепости Тавань, Северной войне 1700-1721 годов, подавлении Булавинского восстания 1708 года, экспедиции в Низовой корпус 1725-1727 годов, строительстве Украинской линии 1731-1732 годов, войне за польское наследство 1733-1735 годов, русско-турецкой войне 1735-1739 годов, и в частности во взятии Перекопа; взятии, а затем обороне Очакова, сражении при Ставучанах, Семилетней войне 1756-1763 годов, и в частности сражении при Гросс-Егерсдорфе, русско-турецкой войне 1768 -1774 годов. А также в подавлении во

Компания Wacom решила отказаться от обычных для умных ручек встроенных камер и особых типов бумаги, анонсировав уникальный смартпен Bamboo Spark. Изделие легко оцифрует рукописный текст и изображения, причем сохранит в своей собственной памяти до сотни страниц в случае, если во время работы связь со смартфоном отсутствует. Так же возможна передача записей через смартфон прямо в бесплатное облачное хранилище Wacom Cloud.

Когда приходит идея, её хочется поскорее изобразить самыми удобными способами, а именно ручкой и бумагой. Возможно вы уже используете планшет Wacom для своих цифровых каракулей. Теперь, полагаясь на их технологию, у вас появилась возможность захватить и реальные. Умный фолиант формата А4 с умной шариковой ручкой позволит написать вручную и сохранить записки на планшет или в ...

The post Умная записная книжка «Бамбуковая искра» от Wacom appeared first on Goodsi.ru - Интересные товары со всего мира.

Фестиваль музыки Forest Quest выбрал себе восхитительную поляну над рекой Тьма, которая есть на картинах Левитана, в заслуженном сосново-мшистом лесу Тверской области. С обрыва взгляд плывёт далеко над лесом на другом берегу внутрь синего неба с облаками. Аппетитные черничники кустятся вокруг богато, а мы здесь собрались в качестве команды Mystic Sound Records строить музыкальную чиллаут-поляну.