Британская журналистка Ирна Кареши, дочь мигрантов из Пакистана, в детстве часто страдала из-за своей непохожести на других детей. Сейчас ее семилетняя дочь сталкивается точно с таким же отношением к себе, и Ирну это ранит даже больше, чем саму девочку. Она задается вопросом, кто "e;назначает"e; цвет кожи "e;неправильным"e; — инстинкты или общество?

"e;На прошлой неделе моя семилетняя дочь подверглась дискриминации из-за своего цвета кожи. И я расстроилась больше, чем она. Я росла в Брэдфорде, мое детство пришлось на 1980-е, и я также сталкивалась с проявлениями расизма. Это был глубоко ранящий опыт. До такой степени, что он оказал влияние на меня и на мои ценности как родителя.

Я родилась в семье мигрантов из Пакистана, работавших на мельнице. В школе в Брэдфорде мне приходилось нелегко. У меня не было ничего общего с одноклассниками. Если в столовой они не говорили, что у меня изо рта воняет чесноком, значит, порция издевательств ждала меня на детской площадке.

Я чувствовала, что мое пакистанское наследие и британское воспитание не могут ужиться вместе. Мне пришлось выбирать, на какой стороне я должна быть. И я мечтала о том, чтобы быть нормальной английской девушкой. Я хотела выбелить свое смуглое лицо, покрасить волосы в светлый цвет, сделать стильную стрижку и поменять свое имя на какое-нибудь попроще. Конечно, тогда бы я была, как все — я хотела выглядеть как все, пахнуть как все, я хотела вписаться, я хотела, чтобы меня приняли.

Старший брат, видя, что со мной происходит, напомнил мне сцену из нашего любимого фильма "e;В джазе только девушки"e;, когда герой Джека Леммона пытается успокоиться, оказавшись один на один с героиней Мэрилин Монро. "e;Я девушка. Я девушка. Я девушка"e;, — повторял он в отчаянии. Отметив, что я теряю связь с корнями, брат посоветовал мне каждое утро вставать перед зеркалом и повторять на протяжении нескольких минут: "e;Я пакистанка, я пакистанка, я пакистанка"e;.

Существовать на стыке двух культур было сродни жизни в приюте. Мы не могли самовыражаться дома, поскольку у нас были другие занятия. Только после 30-ти я поняла, что мой дом на самом деле — это Великобритания. Маме потребовалось на это больше времени: она трудилась тут больше 30 лет, чтобы заработать пенсию, и уехала в Пакистан, чтобы быть рядом с родными и близкими. Любопытно, что по приезде оказалось, что те, по кому она так скучала, скончались или переехали. Так что мама, разменявшая к тому моменту седьмой десяток, вернулась обратно в Брэдфорд.

Я не желаю того же моей дочери. Хотя я надеюсь привить ей сильное чувство самоуважения и национальной принадлежности, я бы хотела, чтобы в Англии она чувствовала себя как дома, а не существовала бы на периферии, как я порой. Моя дочь не должна выбирать между "e;нами"e; и "e;ними"e;. Может, поэтому я не стала учить дочь урду, своему родному языку, несмотря на протесты мамы. И я не хочу, чтобы она росла, чувствуя себя привязанной к Пакистану и думая о возможном возвращении в ту страну, которая, по сути, для нее — лишь место, где родились ее бабушка с дедушкой. Я хочу, чтобы ее корни были в Великобритании, там, где она появилась на свет.

Именно поэтому я ценю то, что дочь получает образование в Средней Англии. В отличие от других школ, ее — мультикультурная. Школа расскажет ей об Иисусе Христе раньше, чем я — о пророке Мохаммеде.

Дочь никогда не задавалась расовыми вопросами. Однако, когда она впервые столкнулась с этим, все произошло довольно органично. Я помню тот момент, когда дочь поняла, что ее кожа темнее, чем у большинства ее одноклассников. Она стояла с другими детьми на детской площадке, ожидая, пока откроют класс. У ее подруги был с собой постер с героями фильма High School Musical. Девочки выбирали, кем бы они хотели быть.

"e;Я буду Шарпеем!"e;, — сказала моя дочь. "e;Нет, ты должна быть Габриелой, потому что у тебя такой же цвет кожи, как у нее"e;, — серьезно ответила ей одноклассница. Я видела, как дочь подняла руку к лицу и внимательно осмотрела ее, будто видела в первый раз.

Конечно, та девочка не сделала ничего плохого. Он просто отметила цвет кожи моей дочери. Но на прошлой неделе одноклассник дочери сказал, что не пригласит ее на свой день рождения, потому что у нее кожа "e;неправильного цвета"e;. Она рассказала мне об этом сразу же, когда я приехала забрать ее после уроков. До этого она пожаловалась учителю, и тот сказал, что цвет кожи не важен. Моя дочь и так это знает — в прошлом году ее классу рассказали о Нельсоне Манделе и его борьбе с дискриминацией.

Учитывая возраст одноклассников дочери, я не знаю, мог ли учитель сделать больше в такой ситуации. Должна ли эта проблема обсуждаться с родителями именинника? Кто должен поднять этот вопрос — я или учитель? Если честно, я не уверена, что делаю из мухи слона, хотя и понимаю, что на моем отношении к проблеме сказывается мой собственный опыт. Мне и в голову не приходило пожаловаться на что-либо подобное учителю или родителям. Возможно, именно поэтому я и не стала ничего делать. И осознала, что до сих пор не знаю, как вести себя в таких ситуациях.

Конечно, это был просто случайный эпизод детской жестокости, но я не могу с уверенностью утверждать, что семилетний ребенок не может быть расистом. Меня беспокоит, что кто-то считает цвет кожи моей дочери "e;неправильным"e;. Интересно, как другие родители отреагировали бы на это. Предрассудки — это не инстинктивная реакция, это то, чему человек учится. В противном случае как семилетний мальчик определил бы, что одни цвета кожи "e;правильные"e;, а другие — нет? Я пытаюсь учить свою дочь тому, чтобы она ценила и отмечала разнообразие, а не боялась его. Но как я могу быть уверенной в том, что ее одноклассников учат тому же?"e;.

Читайте также:

Что манит подростков в торговые центры?

Распалась самая красивая пара нашего кино

Регулярные завтраки повышают успеваемость