Все в земном мире относительно, и если россияне возмущались поборами Морозова, то жителям Украины они показались бы ничтожными. Впрочем, термин «Украина» в XVII в. еще не был обозначением страны, он употреблялся в прямом смысле — «окраина». Была Русская Украйна (все южное порубежье), Польская Украйна, Сибирская Украйна. В России украинцев называли «черкасами», «казаками», а сами себя они называли «русскими». Но чтобы не сбивать с толку читателя, я буду пользоваться словами «Украина» и «украинцы» в их современном значении. Польское государство тоже отличалось от нынешнего. Это была одна из самых крупных и могущественных держав Европы, включавшая в себя Польшу, Литву, Белоруссию, Украину, южную Латвию, Пруссию, запад России. Но принципы государственности во многом были противоположны московским. Русь шла по пути централизации власти, Речь Посполитая — децентрализации. Пост короля тут был выборным, а в сейме внедрилось право «liberum veto». Достаточно было одному депутату гаркнуть «Не позволяй!» — и решение не проходило. Все это привело к беспределу «шляхетских свобод», а короли стали марионетками в руках панов, способных запросто заблокировать любой их шаг.
Для народа же подобные «свободы» обернулись бедствием. По польским законам право владеть землей и недвижимостью имела только шляхта. А крестьяне, как крепостные, так и лично свободные, попадали в полную власть землевладельца — любой шляхтич обладал правом суда и расправы в своих имениях. Подати были самыми высокими в Европе. Если на Руси «десятая деньга» являлась чрезвычайным налогом, то в Польше крестьянин ежегодно отдавал 10% от всего имущества. А в дополнение еще платил очковое (с ульев), рогатое (со скота), ставщину (за ловлю рыбы), спасное (за выпас скота), желудное (за сбор желудей), сухомелыцину (за помол), дудок (при рождении ребенка), поемщизну (при заключении брака). И даже жизнь «хлопа» не была гарантирована. Современники упрекали помещиков, что они «мучат, уродуют и убивают без всякого суда своих людей». Папский нунций Руггиери отмечал, что паны, «казня крестьян ни за что, остаются свободны от всякой кары... можно смело сказать, что в целом свете нет невольника более несчастного, чем польский кмет».
Как и для России, для Польши существовала постоянная крымская опасность. Но в условиях шляхетской анархии Речь Посполитая не могла организовать таких оборонительных систем, как Москва. Единственной пограничной защитой были поднепровские и запорожские казаки. Поднепровские, как и донские, жили в укрепленных местечках и городах— Каневе, Чигирине, Киеве, Черкассах. А запорожские были «лыцарским братством» — самой отчаянной и забубенной вольницей, стекающейся в Сечь. Сюда, в отличие от донского казачества, принимали всех желающих вплоть до «ляхов» и татар, если они принимали православие и выражали готовность биться с «басурманами». А промышляла эта вольница в основном морскими набегами на турецкие берега. В Поднепровье бежали и крестьяне из центральных районов Речи Посполитой. Земли тут лежали бесхозными из-за татарской угрозы, но даже и такая угроза блекла по сравнению с панским произволом. Одни крестьяне сами становились казаками, другие заводили хозяйство под их защитой. На боевые качества казаков обратили внимание и короли, Стефан Баторий решил превратить их в регулярное войско, ввел реестр — записанным в него платилось жалованье. А выборный казачий гетман (атаман) получил государственные «клейноды» — булаву, знамя, бунчук и войсковую печать.
Но в XVII в. на восточные вольные земли, освоенные казачьими саблями и плугами переселенцев, тоже стали коситься магнаты. И короли принялись раздавать их в собственность как «пустующие». Причем главные богатства нахапали вельможи, русские по крови. Потомки тех, кто первыми организовывал и возглавлял казачество: Вишневецкие, Лянцкоронские, Заславские, хотя внуки прежних казачьих гетманов уже перешли в католицизм, ополячились, порвали со своим народом. Им доставались воеводства, староства (административные единицы). И опять отметим разницу — в России воеводы назначались на 2—3 года, после чего обязаны были дать строгий отчет, а в Польше такие посты становились наследственными. Поэтому многие магнаты были богаче и могущественнее короля. Вишневецкому принадлежало 40 тысяч крестьянских хозяйств на Полтавщине, Заславскому — 8о городов и местечек, 2760 сел, Потоцкому — все Нежинское староство, г. Кременчуг, Конецпольскому 170 городов и местечек и 740 сел на Брацлавщине. Столь же богатыми были Жолкевские, владевшие значительной частью Львовщины, не уступали им и Сапеги, Радзивилы — хозяева литовских и западнорусских земель.
На Украину панское землевладение принесло все тот же гнет, который в связи с принятием Брестской унии дополнился наступлением на православие. Казаки и крестьяне отвечали восстаниями. Их было много. В 1595 г. — восстание Косинского, в 1596 — Наливайко и Лободы, в 1601 — в Добровнице, в 1602 — в Остре, в 1607 — в Брацлаве и Корсуни, в 1625 — восстание Жмайла, в 1630 — Тараса Федоровича (Трясило). Все они жестоко подавлялись. Гетман Сагайдачный в 1621 г., Перемышльский епископ Копинский в 1622 г., повстанцы Жмайло и Трясило засылали гонцов к царю, просясь в подданство. В Москве такие обращения обычно приветствовали, оказывали некоторую поддержку, но принимать «под государеву руку» не спешили. Во-первых, избегая войны с Польшей, а во-вторых, имея основания не совсем доверять украинцам. Потому что и во время Смуты, и Смоленской войны они, несмотря на притеснения, активно поддержали поляков, отметившись на Руси грабежами и кровавыми погромами.
И действительно, идея воссоединения с Россией была далеко не всеобщей. Среди украинского простонародья еще жила вера в «доброго короля», который, по примеру царя, обуздает панское хищничество. А казачью старшину вполне устраивали польские «вольности» — но только если их самих допустят в число шляхты и магнатов. И нередко борьба украинцев за свои права разворачивалась по частным вопросам. Например, за право казачьих депутатов заседать в сейме. За «обеспечение веры». За увеличение реестра. Потому что, по польским законам, если человек не был реестровым казаком, то он был «хлопом» со всеми вытекающими последствиями. Но все потуги украинцев улучшить свое положение легитимными средствами поляками категорически пресекались.
Мало того, паны решили прижать и Запорожскую Сечь. Ведь морские походы казаков провоцировали войны со стороны Турции и набеги татар. Прежде это поляков не очень волновало — удары-то обрушивались на самих украинцев. А теперь набеги оборачивались убытками для магнатов. На войну им тоже требовалось раскошеливаться. К тому же в войну король возглавлял армию. А паны всегда опасались его гипотетического «усиления». Ну а если турок и татар не задевать, если покупать мир с ханом ежегодной данью в 15 тыс. злотых, то она выплачивалась не магнатами, а королевской казной. Да и для самих поляков Сечь была рассадником оппозиции. И в Запорожье началось строительство крепости Кодак, означавшее окончательное уничтожение остатков казачьих свобод.
Илья Репин, «Запорожцы» Это вызвало в 1635—38 гг. цепь мощных восстаний Сулимы, Павлюка, Остряницы, Полторакожуха. Но полякам удалось переманить на свою сторону реестровых казаков, вбить клин между ними и «нереестровыми». Мятежников разгромили и учинили жесточайшие репрессии: повстанцев вешали на крюках под ребро, сажали на кол, забивали насмерть палками. Чтобы избежать расправы, многие бежали в Россию. А сейм принял «Ординацию» о новом режиме на Украине. Реестр ограничивал число казаков шестью тысячами, они теряли право выбирать гетмана и старшину — все должности становились назначаемыми. На Украине размещались коронные войска, местное управление передавалось польским чиновникам. Восстанавливалася Кодак, а в Сечи расположился польский гарнизон.
Затерроризированные казаки и крестьяне вынуждены были эти порядки принять. Но и покорность ничего хорошего им не принесла. Напротив, поляки теперь уверились в своем всесилии и безнаказанности. И распоясались совершенно. Паны привыкали вести широкий образ жизни, для чего требовались деньги. И их выжимали. Польский публицист Старовольский в работе «Перемена нравов» писал: «Никто не хочет жить трудом, всяк норовит захватить чужое; легко достается оно, легко и спускается; всяк только о том думает, чтобы поразмашистее покутить; заработки убогих людей, собранные с их слезами, иногда со шкурой, истребляют они, как гарпии или как саранча: одна особа съедает в день столько, сколько множество бедняков заработают в долгое время, все идет в дырявый мешок — брюхо». Кстати, в качестве образца «добрых нравов» и отношения к подданным, Старовольский указывал на Россию. Положительным примером в области хозяйства и политики считал Россию и польский анонимный автор «Дискурса об улучшении монеты». А такие сопоставления из уст постоянных противников Москвы, согласитесь, говорят о многом.
Эксплуатация крестьян приняла совершенно невыносимые формы. В Галиции барщина была ежедневной, не исключая праздников — католические праздники шляхта на православных не распространяла, а с православными праздниками не считалась. В Поднепровье, как сообщает Боплан, крестьянин со своей лошадью должен был трудиться на землевладельца три дня в неделю. Барщина дополнялась многочисленными поборами натурой — хлебом, гусями, курами, разовыми уплатами по тому или иному случаю. «Но это еще менее важно, чем то, что их владельцы пользуются безграничной властью не только над имуществом, но и над жизнью своих подданных... положение их бывает хуже каторжников на галерах».
Разорялись и города. Историки - «западники» Костомаров, Соловьев и иже с ними, восхищавшиеся «магдебургским правом» в украинских городах, предпочли «забыть», что большинство из них (в Киевском и Брацлавском воеводствах — 261 из 323 городов и местечек) были в частном владении у тех же магнатов. Ну а там, где существовали свои промыслы, мещане не могли конкурировать с панами. Поскольку шляхта обладала правом беспошлинной торговли и массой других льгот. Винокурение, пивоварение, добыча руды, производство поташа считались монополиями короны, но бессильные короли, покупая расположение магнатов, давно отдали им эти монополии.
Разумеется, паны не сами вытрясали подати, торговали, курили вино. У них хватало других дел — балы, пиры, охоты, заседания в сейме и сенате. А для управления своими хозяйствами они нашли оптимальный выход — сдавать их в аренду евреям, которые были для православных чужаками, стало быть — сговор и поблажки подданным исключались. И образовывался взаимовыгодный симбиоз. Пан получал наличные и мог пускать их на ветер. А евреи-арендаторы благодаря покровительству пана могли добывать прибыль в окружении враждебного населения. Естественно, не забывали и собственный «гешефт». Под защитой хозяев они чувствовали себя неуязвимыми И наглели. Там, где пристраивался один, вскоре оказывались десятки его сородичей, знакомых, клиентов. В общем, сочли, что пришло их время наживаться. Как писал современник, «жиды все казацкие дороги заарендовали и на каждой миле понаставили по три кабака, все торговые места заарендовали и на всякий продукт наложили пошлину, все казацкие церкви заарендовали и брали поборы».
Ужесточались и гонения на православие. Реальными правами в Польше обладали только магнаты. И легитимные попытки отстаивать веру могли предпринимать лишь православные магнаты — Острожские, Кисели. Их покровительством обеспечивалась и деятельность православных братств. Это допускалось, это тоже входило в круг «шляхетских вольностей». Но одни, как Константин Острожский, умирали, а дети их уже были обращены в католицизм. А Адам Кисель и митрополит Могила вырабатывали проекты «новой унии» о подчинении Риму, в 1644 г. начались переговоры на эту тему. Хотя даже такой вариант католических иерархов уже не устраивал — зачем «новая уния», если старая есть? На Западной Украине православных запрещалось принимать в ремесленные цехи, на них налагались ограничения в торговле, им запрещалось участвовать в суде и местном самоуправлении, строить дома в городской черте. А родной язык не признавался официальным. То есть политика религиозной дискриминации уже перерастала в политику национальной ассимиляции.
Ну а церкви, построенные на «панской земле», как и вся прочая «недвижимость», попадали под контроль арендаторов-евреев. И в качестве источника дохода, и в качестве польской издевки над православными. Да и сами евреи, ощущая ненависть со стороны обираемых крестьян, мстили им, оскорбляя национальные и религиозные чувства. Кочевряжились и торговались, открыть ли церковь для службы и за какую сумму? Тешили самолюбие, заставляя прихожан поунижаться перед собой.
Однако первая искра пожара возникла не на Украине, а в Варшаве. При Владиславе ГѴ роль короля оказалась низведена вообще до позорного уровня. Сейм не давал ему денег, паны считали чуть ли не хорошим тоном вытворить что-нибудь в пику монарху. Но и мелкие шляхтичи больше не котировались. Если они пробовали вести себя самостоятельно, пан мог разорить их судами, погромить вооруженными «наездами». Так, подручный Конецпольского Лащ с бандой нападал на соседей, убивал их, калечил, бесчестил жен и дочерей. Суд 273 раза приговаривал Лаща к банации (изгнанию) и инфамии (лишению чести). А он заявился в королевский дворец в шубе, обшитой этими приговорами! Потому что управы на магнатов не было, и Конецпольский с помощью разбойника округлял свои владения. В результате такого положения мелкая шляхта раскололась надвое. Одни смирялись и шли в «оршаки» к панам, тем более что при их дворах жилось сытнее и веселее, чем в собственном бедном хозяйстве. Другие видели выход в усилении центральной власти. В результате образовались две партии — «королевская» во главе с Владиславом и канцлером Оссолинским, и «панская».
Турки в это время теснили на Крите венецианцев, заняв столицу острова г. Ханью. И Венеция обратились к Польше с предложением союза, обещая щедрое финансирование. Владиславу и Оссолинскому идея понравилась. Появлялся шанс освободиться от дани Крыму. Мелкой шляхте война сулила жалованье и добычу, а король, опираясь на армию, мог упрочить свои позиции. Однако было ясно, что сейм подобное предложение заведомо провалит. Поэтому Владислав начал тайные переговоры с казаками. На них прибыли полковники Барабаш и Ильяш и войсковой писарь Богдан (Зиновий) Хмельницкий. За участие в войне король пообещал увеличить реестр казаков до 12—20 тыс., убрать с Украины коронные войска, вручил знамя и велел строить в Запорожье «чайки» для набегов на турок, выдав на это «привилей» (грамоту). Хотя скреплен он был не государственной, а только личной печатью короля — что являлось нарушением сеймовой «ординации».
Но и среди украинцев единодушия не было. Барабаш и Ильяш предпочли подстраиваться не к слабому королю, а к панам. И, вернувшись домой, заложили планы Владислава Чигиринскому старосте Конецпольскому. А по другим каналам магнаты узнали, что король на венецианские деньги исподволь начал вербовать солдат. Сразу же были приняты ответные меры. Замыслы Владислава пресекли даже до созыва сейма — на региональных сеймиках, где были приняты постановления распустить набранные отряды. И только один из участников переговоров, Хмельницкий, остался сторонником «королевской партии». Он был человеком состоятельным, унаследовал от отца богатый хутор Субботов. Получил блестящее образование, учился в школе Киевского братства, затем окончил иезуитскую коллегию в Ярославе. Участвовал в нескольких войнах, в восстаниях 1637—1638 гг. Имел трех сыновей от первого брака, а после смерти жены взял в сожительницы красавицу-полячку, особу весьма легкомысленную. В сложившейся ситуации Богдан решил схитрить. Устроил с Барабашем соревнование, кто кого перепьет, обманом выманил у захмелевшего полковника «привилей» и попытался действовать самостоятельно.
Это вызвало раздоры в казачьей верхушке, были даже попытки убить Хмельницкого. Сварой не преминул воспользоваться Чигиринский подстароста Чаплинский. Он давно положил глаз и на Субботов, и на красотку. И обратился к старосте с просьбой передать хутор ему. Правда, Субботов был пожалован отцом Конецпольского отцу Хмельницкого за верную службу, и молодому магнату не хотелось столь откровенно преступать «фамильную честь». Однако Чаплинский заверил его, что сам справится. Дескать, Хмельницкий — казак, права на владение землей не имеет. А официальных документов на собственность у него наверняка нет. Поэтому от старосты требуется всего лишь закрыть глаза на действия своего помощника. В таком варианте «совесть» Конецпольского оказалась спокойной, и он дал «добро».
Чаплинский с отрядом слуг налетел на Субботов. Богдан успел сбежать, помчался к Конецпольскому искать защиты. Его 10-летний младший сын осмелился протестовать — подстароста приказал его высечь. Да так, что мальчик умер. А сожительницу Чаплинский увез и обвенчался с ней. В общем, произошел вполне заурядный для Польши «наезд», какими шляхта обычно сводила счеты друг с другом. Обычным было и то, что помощи у старосты Хмельницкий не нашел. Конецпольский лишь пожал плечами — мол, судись законным порядком. А Чигиринский суд, подконтрольный пану, вынес решение: Субботов принадлежит староству, а стало быть, староста и подстароста вольны распоряжаться им. Богдан вызвал Чаплинского на поединок — тот не принял вызов от «мужика» и натравил на него троих вооруженных слуг. Хмельницкий уцелел лишь благодаря панцирю, который носил под одеждой. Но когда он после драки, взбешенный, стал выкрикивать угрозы, его арестовали и бросили в тюрьму. Скорее всего, прикончили бы. Однако, на его счастье, молодая жена Чаплинского еще не забыла объятий казака и упросила мужа освободить Богдана.
Хмельницкий поехал жаловаться в Варшаву, где в это время собрался сейм. Он был бурным, на короля и канцлера катили бочки за попытку самовольно начать войну. Приняли законы, еще больше урезающие самостоятельность монарха. Разумеется, Хмельницкий и тут правды не добился. Сеймовые «радные паны» развели руками — сам виноват, надо было запастись документами на владение хутором. Вызванный в качестве ответчика Чаплинский не отрицал, что велел высечь мальчика «за возмутительные угрозы», но утверждал, что умер тот не от побоев, а сам по себе, через три дня. А насчет женщины судьи подняли Богдана на смех — что ж за мужчина, если бабу увели? Ищи другую! Оскорбленный Хмельницкий встретился и с королем. Но тот смог посоветовать ему только одно — раз ты воин, то и разбирайся сам, польские «свободы» этого не возбраняют. Надежды на казаков Владислав все еще сохранял. Он послал на Украину Оссолинского, который подтвердил измену Барабаша и Ильяша. И король, витавший в собственных замыслах, весьма опрометчиво решил сделать ставку на Хмельницкого. Выдал крупную сумму на строительство лодок, выписал еще одну грамоту. Чтобы казаки все же устроили набег на Турцию. Глядишь, она разозлится, сама начнет войну, и тогда сейм никуда не денется...
Да только вот Хмельницкий был уже настроен иначе. И по пути из Варшавы, демонстрируя королевский «привилей», стал агитировать народ браться за оружие против панов. В Чигирине задержался, распродавая оставшееся у него имущество — и местные власти, узнав о его речах, снова арестовали Богдана, определив под надзор переяславского полковника Кречовского. Доложили коронному гетману Потоцкому, который распорядился казнить смутьяна. Если добыть правду в судах было в Польше делом нереальным, то лишить человека жизни по единоличному приговору вельможи — в порядке вещей. Но приказ о казни опоздал. Хмельницкий успел сагитировать Кречовского, и они с отрядом в 150 человек бежали в Запорожье.
Сечь считалась «усмиренной», там стоял польский гарнизон. Однако на островах обитало много вольницы, и Богдан укрылся в ее среде. Чтобы выманить и схватить его без лишних хлопот, Потоцкий попытался вступить с ним в переговоры. Но и Богдан был не промах. Контакты не отверг, выдвинул требования вывода польских войск с Украины, возвращения казачьих вольностей. А пока шли переговоры, его отряд разрастался и в январе 1648 г. внезапно напал на поляков в Сечи и изгнал прочь. После чего захватил Кодак. Дальнейшие переговоры продолжались уже чисто формально. Потоцкий не терял надежды усыпить бдительность и обмануть Хмельницкого. И получал ответы от лица Хмельницкого, хотя того в Сечи уже не было. Он тайно выехал в Крым. Предъявил хану королевскую грамоту, подбивавшую казаков на набег, и предложил заключить союз, согласившись оставить заложником старшего сына Тимоша. Хан Ислам- Гирей III отнесся к альянсу осторожно, в успех Хмельницкого он не верил. Но отпустил с ним перекопского мурзу Тугай- бея, как бы в частном порядке. По возвращении в Сечь запорожцы избрали Богдана гетманом, и он принялся рассылать универсалы с призывом к восстанию.
Владислав IV все еще был уверен, что Хмельницкий действует по его плану и готовит нападение на Крым, поэтому слал Потоцкому требования воздержаться от борьбы с казаками. Но украинские магнаты уже поняли суть происходящего. Постоянная армия в Речи Посполитой была небольшой. Она состояла из наемного «кварцяного войска» (содержавшегося на «кварту» — четверть доходов с коронных земель) и реестровых казаков. В войну добавлялись «частные» отряды панов. И только в случае крайней опасности, с обязательного согласия сейма, король мог созвать «посполитое рушенье» — общее ополчение шляхты. А главнокомандующих со времен объединения Польши и Литвы было два — великий коронный гетман (Потоцкий) и великий гетман литовский (Радзивилл). Соответственно у них было два заместителя, польных гетмана (эти посты занимали Калиновский и Сапега). И Потоцкий счел, что имеющихся у него сил для карательной экспедиции хватит.
5 тысяч реестровых казаков под командованием Бараба-ша были отправлены на лодках по Днепру. Сухопутный авангард в 5 тысяч возглавил сын Потоцкого Стефан. А основные силы в 7 тыс. под руководством Потоцкого и Калиновского выступили следом. В войске было много артиллерии, профессионалов-наемников, но паны были настроены легкомысленно. Надеялись легко разогнать мятежников, останавливались для пирушек и балов, поджидали отряды других магнатов. В результате главный корпус далеко отстал от авангардов. Хмельницкий, у которого было всего з тыс. казаков, 4 тыс. татар и 4 пушки, выступил навстречу. К реестровым, плывшим по Днепру, он послал агитаторов, казаки взбунтовались, убили Барабаша и Ильяша и перешли на сторону повстанцев. 6 мая объединенные силы обрушились у р. Желтые Воды на лагерь Потоцкого-младшего. Стефан пал в бою, было взято 27 орудий.
Известие о разгроме авангарда Потоцкий и Калиновский получили под Черкассами. Ошарашенное такой неожиданностью, войско начало отходить, а в отместку разграбило г. Корсунь, сожгло и вырезало несколько сел. Хмельницкий догнал поляков 15 мая, но они успели занять сильную позицию, укрепились шанцами и рвами, ощетинились батареями. Тогда Богдан направил к врагу казака-добровольца, согласившегося пожертвовать жизнью — он нарочно попался в плен и умер под пытками, сообщив, что у Хмельницкого 50 тыс. казаков и вся орда крымского хана. Переполошившись, поляки решили отступать, бросив позиции.
Кившенко А. Д. «Богдан Хмельницкий» Правда, действовали грамотно, двигались в каре, окружив его возами и пушками. Однако наперерез им Хмельницкий выслал отряд Кривоноса с легкой артиллерией. В удобном месте, где дорога спускалась в глубокий овраг, а потом поднималась в гору, ее перекопали рвом и перегородили завалом, а по бокам устроили шанцы, где разместилась засада. На спуске порядок польской колонны сломался — возы и пушки съезжали вниз, другие тормозили, создав пробку. И эту сбившуюся массу, очутившуюся в «мешке», казаки стали расстреливать с трех сторон, а сзади нажал Хмельницкий. Через четыре часа рубки все было кончено. Потоцкий и Калиновский попали в плен, их отдали татарам. Часть пленных перешла к повстанцам, в том числе шляхтич Выговский, ставший у Хмельницкого генеральным писарем.
Н. Ивасюк. Въезд Богдана Хмельницкого в Киев.
Хмелько М. И. Переяславская рада И заполыхало по всей Украине. Крестьяне брались за косы и вилы, составляли «загоны», били помещиков и грабили усадьбы. Подавлять мятеж на Левобережье взялся князь Иеремия Вишневецкий. Из своих слуг и сбежавшейся к нему шляхты создал отряд в 8 тысяч человек, громил села, уставив колами и виселицами всю местность от Лубен до Переяславля. Намеревался идти на помощь Потоцкому, но узнал, что против него повернул отряд Кривоноса, а в тылу восстал Переяславль. Прибыли и посланцы от Хмельницкого, известившие о разгроме поляков под Корсунем и передавшие требование прекратить кровопролитие. Вишневецкий посадил их на кол и ушел на Правобережье. А Богдан созвал в Корсуни раду, которая постановила обратиться к русскому царю о переходе под его власть. 8 июня 1648 г. Хмельницкий направил к Алексею Михайловичу первые письма с просьбами о помощи и о принятии Украины в подданство.
В.Шамбаров. Правда варварской Руси. (Оклеветанная Русь) 2006 г. Гл. VI Богдан Хмельницкий.. В.Шамбаров. Правда варварской Руси. (Оклеветанная Русь) 2006 г. Гл. I Эпоха авантюристов
В.Шамбаров. Правда варварской Руси. (Оклеветанная Русь) 2006 г. Гл. II На границах тревожно.
В.Шамбаров. Правда варварской Руси. (Оклеветанная Русь) 2006 г. Гл. III Государь Алексей Михайлович
В.Шамбаров. Правда варварской Руси. (Оклеветанная Русь) 2006 г. Гл. IV Москва Златоглавая.
В.Шамбаров. Правда варварской Руси. (Оклеветанная Русь) 2006 г. Гл V Дела церковные и мирские.
ertata
