art ma-zaika

MelancholiA

в этом городе я по-прежнему умудряюсь видеть солнце. такое бергамотовое, похоже на дольку лимона в море чайного цвета. иногда тут идет сладкий снег, который я размешиваю раскаленной алюминиевой ложечкой в купе. а иногда солнце опускается на дно, потому что над морем идет сильный дождь, похожий на чьи-то слёзы. как будто осень или поздняя весна...

если я решусь надолго покинуть этот город, прописанный во всех подростковых драматических блокнотах колючими и дерзкими рифмами, то, скорее всего, просто променяю его на другую улицу. город Петербург держит меня на расстоянии, но где-то возле своего сердца. как настоящий мужчина.и как мужчина, он носит помятый цилиндр и черный блестящий фрак, взятый где-то напрокат, на голое тело. он пьет дешёвый коньяк и стреляет глазами из раскрытых настежь окон, лежа на спине и закинув ногу на ногу. иногда мужчина Петербург рифмует мое имя с какими-то сумасшедшими невероятными существительными.

мы с ним улыбаемся по утрам, а позже тихонько плачем под пуховым одеялом и непрекращающимся питерским полуджазом. вечно не выспавшиеся и уставшие после алкогольных променадов под низким небом и тусклым светом редких фонарей и светофоров. у нас с Петербургом под глазами синяки, что роднее всех шрамов и родинок.

Петербург - мужчина истеричка. ближе к утру, после случайного секса на холодных подоконниках, он взывает на контрабасах своей убогой души и умоляет остаться, шататься с ним по вытянутым зеленым набережным, где нервно плещутся окурки. тянет еще за руку, больно, до следов малиновых на бледной высохшей коже. если не уеду, то полетят мимо янтарные крепкие утра с кубиками сахара и пепельницами в чашках, бессонные ночи со звездами на асфальте, короткие дни, ржавые крыши, холодные маршрутки и поезда с блокнотом и ручкой, грязные туалеты, липкие барные стойки, чужие скрипучие паркеты, звонки полудрузьям-полупсихологам.

вот о чем орет на меня мужчина Петербург, висит на мне бременем неизбежной нежности и невской безбрежности. он тоже знает, как больно прощаться, потому что уже давно без слез, с каким-то сухим комком в пропитом или осипшем горле.

а нельзя здесь плакать: меланхолия уже заранее вбита в детские карточки и на оранжевые клеёночки в роддомах рядом с параметрами веса и роста. Да, да. 3 кг 53 гр, 54 см, меланхолия. Миша. или Наташа. ах, к чёрту. пойду опылять свои духовные деликатесы. доброго всем вечера

Марго Звездочётка

Фото: © Copyright . vezenin

Я готовилась к естественным родам.

Каждый день - зарядка, специальные упражнения и все такое. Я готовила себя рожать без эпизиотомии, разрывов и эпидуралки - я чо, не мужик, что ли?

Неделе на 30-й смутно забрезжила вероятность того, что рожать мне не придется. И я впала в панику. Операцию не хотелось - жизнь долгая, успела бы я еще себе шкурку попортить, Моя барышня упорно сидела зёпой вниз и знать не знала, что ей положено переворачиваться. И моя физкультподготовка сменила толк: теперь я стала делать специальные упражнения, чтобы дите совершило сальто у меня в животе.

Почему-то бытует мнение, что кесариться идут тетки, которым лень рожать. Это миф. Без особых на то показаний черта с два врач окажет тебе такую "услугу". На 36-й неделе я легла в Сеченовку на дообследование и последующее родоразрешение. 

В отделении патологии беременных чувствовала себя белой вороной - я была абсолютно здорова, молода и полна сил. У меня не было никаких показаний к операционному родоразрешению, кроме неблагоприятного расположения ребенка в утробе. Соседки по палате смеялись надо мной, потому что я в буквальном смысле стояла на голове, чтобы моя дочь соизволила перевернуться.

9 ноября мне огласили "приговор" - плановая  операция на 11 число. "Дочь, у тебя последний шанс самой выбрать время рождения", сказала я, а ночью того же дня меня уже везли в операционную со схватками.

 - Орут, - задумчиво произнесла врач, рассекавшая мое пузо. - Люблю, когда орут. А то непонятно, рожают, или как.

Я же не слышала почти ничего по сторонам. Вяло ведя беседу с сонным анестезиологом, я пыталась абстрагироваться от всех тех тактильных ощущений, которые были щедро оставлены мне спинальным обезболиванием. Это странно - чувствовать прикосновения и все манипуляции, но не чувствовать боли. Ребенка достали быстро, показали, потом помыли, показали еще раз, приложили к груди, сообщили метрические данные. Она как-то сразу была... Красивая, что ли. Бледненькая, но не синюшная, точеная, словно хрустальная.

Потом дали телефон, позвонила мужу. 

Когда зашивали, было чувство, что меня шнуруют, как армейские ботинки. Около трех часов ночи перевели в реанимацию. Постепенно начала отходить анестезия, двигаться было нечеловечески больно, словно от каждого движения разрывает пополам. Но ноги еще не "пинговались". Чувствуя, что мозг от такого расклада впадает в панику (посылая сигнал в ноги и не получая ответа), заставила себя забыть про ноги и попытаться поспать. Предупреждали, что будет хотеться пить, но пить не хотелось (может и потому, что не было сил тянуться за чашкой).

Вообще в реанимации положено проводить сутки. Меня перевели в палату в 13 часов, т. е. через меньше, чем 12 часов после операции. Каждое движение вызывало боль. В 16:30 принесли результат моих мучений. Думала, она будет спать, но дочь смотрела на меня кристальным взором, не отводя глаз. А я смотрела на нее и запоминала. Хотя главный мой дебильный страх, свойственный молодым мамашам, что мне перепутают ребенка, уже миновал - это без сомнений был тот же маленький человек, которого из меня извлекли.

А потом стало полегче. Муж принес бандаж, и я смогла нормально ходить, не сгибаясь от боли и не держась за шов. Я боялась, что шов разойдется, или что он будет совсем ужасен, но когда увидела - успокоилась совсем - он проложен так, что даже под самым минималистичным бельем его вряд ли будет видно. Ровный, тонкий, и внутри. Как сказала потом моя врач - "фирменный" Сеченовский.

Через неделю мы были дома.

Я по полной огребла послеродовой депрессии. Еще пару недель без бандажа не вставала вообще. К месяцу уже забыла обо всех своих страданиях. К полтора сходила на контрольный осмотр - врач сняла практически все запреты. Хотя обещали, что ограничения держатся до двух месяцев. И я в очередной раз поняла, что я в состоянии успешно пережить что угодно. Ну, кроме ядерного взрыва и концерта Ранеток, конечно.