Местом рождения, воспитания и первоначальной деятельности Иоанна была Антиохия – город, издревле любезный Христу, где немало времени и с великим успехом подвизались в проповедании Евангелия свв. апостолы Павел и Варнава – город, "первый из всех городов украсившийся, как дивным венцом, наименованием христиан". Св. Иоанн родился около 344 года. Родители его, Секунд и Анфуса, принадлежали к лучшему антиохийскому обществу и исповедывали христианскую веру. Отец его занимал одно из почетных мест в ведомстве начальника сирийских войск. Вскоре после своего рождения Иоанн лишился отца, и единственною руководительницею его в жизни осталась мать, которая, при несчастии, ее поразившем, по своей молодости, сама, по-видимому, имела нужду в руководителе. Но Промысл, все устрояющий ко благу, даровал св. Иоанну в Анфусе не только нежнолюбящую мать, но и мудрую наставницу. Анфуса принадлежала к числу тех христианских жен, которые, по свидетельству самих язычников, были в то время опорою добронравия и истинного благочестия в христианских семействах. Слезами, увещаниями и собственным примером они отклоняли своих детей и мужей от скверн языческих и часто успевали разрушать все коварные обещания и козни Юлиана, старавшегося всех привлечь к язычеству. В молодых годах лишась своего супруга, Анфуса с покорностию Промыслу переносила свое тяжкое положение, подкрепляемая помощью свыше, она решилась не вступать вторично в брак и посвятить себя воспитанию сына. Он был для нее единственным утешением среди многих забот и горестей житейских, сокровищем ей от Бога дарованным, предметом ее попечений и пламенных молитв. Первые годы жизни св. Иоанн провел под надзором своей богобоязненной матери, и от нее получил первые спасительные уроки в христианском благочестии, которые имели сильное влияние и на всю последующую его деятельность. Анфуса старалась насадить в его сердце страх Божий, любовь к евангельскому закону и безропотную покорность судьбам Провидения. Думая приготовить сына к полезной общественной службе, она позаботилась дать ему основательное и обширное образование в различных науках. По ее распоряжению, Иоанн, достигнув почти двадцатилетнего возраста, стал слушать уроки красноречия у знаменитого в то время ритора Ливания.

Ливаний, софист, по выражению св. Иоанна "более всех преданный языческому суеверию", всегда был жарким и деятельным приверженцем Юлиана, называл его "питомцем, учеником и сообщником духов", и превозносил его действия и сочинения против христианства. Анфуса, без сомнения, знала, какие опасности угрожают юным детям в училищах языческих. Но она хотела, чтобы от ее сына "не ускользнуло ничто хорошее, и чтобы ему ни в чем не отстать от трудолюбивой пчелы, которая со всякого цветка собирает самое полезное". В отношении к наукам, входившим в состав светского образования, Ливаний был одним из лучших наставников того времени; он много содействовал к развитию личных умственных дарований и св. Иоанна. Вообще, чрез уроки языческих наставников Иоанн обогатил свой ум познаниями в различных науках, ознакомился с образцами древнего красноречия и приобрел искусство силою слова глубоко действовать на сердце человеческое. Уже первые опыты его красноречия были таковы, что им удивлялись опытнейшие учители и судии словесного искусства. Сам Ливаний удивлялся необыкновенным успехам своего ученика и в собрании софистов с восхищением читал его речь, написанную в похвалу императору.

По окончании образования Иоанн сначала решился вступить на поприще гражданской службы, и для этой цели стал изучать законоведение, ходил в судебные места, и там защищал дела, ему вверенные. Этот род занятий давал св. Иоанну средства и случаи ближе ознакомиться с нуждами и стремлениями современного общества и приобрести новые сведения о добрых и худых свойствах человеческого сердца, но вместе с тем был опасен для молодого человека и легко мог заразить его душу любочестием, ложью и своекорыстием. Св. Иоанну, действительно, предстояла опасность увлечься мирскими страстями. Он сам говорит, что в это время его юношеская мысль часто пленялась обманчивым блеском и разнообразными удовольствиями света, что он, следуя общему обычаю, посещал театры и другие публичные зрелища, коих вредное влияние на нравственность изображал впоследствии с такою силою. Оставаясь в гражданской службе, Иоанн, при своих отличительных способностях, при обширных сведениях и необыкновенном красноречии, без сомнения, мог со временем занять одно из важных мест в государстве. Но Промысл готовил его к высокому служению для блага Церкви. Благодать Божия часто возбуждала в нем внутреннее недовольство своею жизнию и стремление к жизни тихой, посвященной духовным подвигам и размышлению о предметах Божественных. Иоанн оставил занятия по судебным делам и светскую жизнь, и "переменив одежду и поступь, направил все внимание своего духа к изучению св. писания, и начал постоянно ходить в церковь для молитвы".

Предстоятелем Церкви антиохийской в то время был Мелетий, муж высокой добродетели. Своею кротостию, правотою, своим смиренномудрием Мелетий, по словам св. Иоанна Златоустого, так привлек к себе сердца антиохийских христиан, что "при одном его имени они приходили в восторг", "и каждый из них желал дать сыну своему имя Мелетия, думая чрез святое наименование как бы ввести святого в дом свой". В лице этого-то богомудрого мужа Бог даровал Иоанну руководителя в духовном просвещении и в духовной жизни. Узнав Иоанна и приметив прекрасные качества его души, Мелетий часто приглашал его к себе для духовной беседы. Следствием этих бесед было то, что Иоанн окончательно решился посвятить себя на служение Богу. Друг Иоанна, Василий Великий, еще прежде решившийся вступить в иночество и не желавший "ни на малейшую часть дня" разлучиться с Иоанном, в ежедневных беседах с настойчивостью любви убеждал его поселиться вместе с собою и в уединении предаться подвигам монашеского жития. Св. Иоанн, всегда питавший глубокое уважение к образу жизни иноков, скоро склонился на убеждения Василия, но хотел исполнить свое намерение не иначе как с согласия и благословения своей матери: он знал, что без ее согласия его горячая любовь к матери не даст ему покоя и в уединении, и всегда будет мучить его, куда бы он не удалился. Но когда Анфуса узнала о намерении сына своего оставить ее дом для иноческой жизни, мгновенно сердце ее исполнилось тяжкою скорбию, и из глаз ее полились горькие слезы. И еще более, чем слезы, поразили Иоанна горестию трогательные слова его матери, в которых она раскрыла пред ним заботы и скорби, ею перенесенные и снова ей угрожающие по разлуке с сыном.

Слова матери, соединенные со слезами, удержали св. Иоанна в доме отеческом. К трогательным мольбам Анфусы может быть присоединялись советы св. Мелетия, который, узнав прекрасные умственные и нравственные качества Иоанна, желал приготовить его не к уединенной жизни иноческой, но к обширной деятельности пастырской, и потому определил его чтецом в антиохийской Церкви. Вступив в число чтецов, св. Иоанн еще более сблизился с Мелетием, и в самой должности своей находил новые средства, новые побуждения к изучению св. писания и к нравственному самоусовершенствованию. Оставаясь в доме своей матери, он вел строгую иноческую жизнь. Вскоре после того, как поставлен был на степень чтеца, св. Иоанн лишился своего мудрого наставника и руководителя епископа Мелетия. Валент, нечестивый ревнитель Ариевой ереси, прибыв в Антиохию, начал преследовать православных христиан, которые не соглашались с арианами и не хотели иметь общения с ними. Одною из первых жертв его ослепленной ненависти сделался св. Мелетий, который за верность свою православию, по проискам ариан, был сослан в заточение. Та часть антиохийской Церкви, которая признавала епископом Мелетия, осталась под руководством своих пресвитеров, из коих особенно известен Диодор, бывший впоследствии епископом Тарса в Киликии. Муж "апостольской жизни", исполненный пламенной ревности к делу Божию, твердый в защищении евангельской истины, обладавший обширными сведениями, особенно в богословии, Диодор пользовался всеобщим уважением и искреннею любовию в обществе антиохийских христиан. Не имея никакой собственности, ни даже пристанища постоянного, он, в отсутствие Мелетия, ходил из дома в дом, всех ободряя, утешая и вразумляя. Во время гонений на православных он один стоял за всех, как некая "скала высокая" и несокрушимая, с силою разрушал все хитросплетения и ковы еретиков и охранял мир Церкви.

Несмотря на уединенную и скромную жизнь св. Иоанна, слава о дарованиях и добродетелях его распространилась далеко за пределы Антиохии. И скоро его душевное спокойствие было нарушено разнесшеюся в народе молвою, что его хотят поставить епископом. Св. Иоанн говорит о себе, что, как скоро услышал он об этом, страх и недоумение объяли его душу. По смирению не видя в себе ничего, что могло бы внушить предстоятелям Церкви и народу столь высокое о нем мнение, он считал себя недостойным степени епископства и боялся, чтобы его против воли не заставили принять сан епископский. Под влиянием своих расположений он твердо решился уклониться от избрания и скрылся в нагорном монастыре, находившемся не в дальнем расстоянии от Антиохии.

Пред этим Златоуста постигла было необычайная и могущая иметь роковые последствия опасность, освобождение от которой он всегда считал за знамение особенного милосердия Бога. Императорами Валентином и Валентом был объявлен самый жестокий декрет против тех, которые владели книгами с магическим содержанием. Этот декрет обладал в то время еще большею силою вследствие непреклонной строгости и жестокости, царивших в Антиохии. Обвиняемые, часто весьма произвольно, в сообщничестве с магами подвергались истязаниям и смертной казни. Солдаты были заняты тщательным обыском подозреваемых лиц и привлечением их пред судейскую трибуну. Доносчики кишели во всех углах. И не только солдаты и шпионы, но даже судьи горели желанием заслужить императорское расположение суровым и жестоким исполнением декрета. Не щадили ни пола, ни возраста. Тюрьмы не только в столице, но и в Антиохии были наполнены лицами всех классов и профессий, обвиняемыми в совершении тайных обрядов, или обличенными в укрывательстве книг, касающихся магии. В виду таких ужасов, многие уничтожали свои богатые книгохранилища, лишь бы избежать подозрения.

Когда в Антиохии господствовало подобное настроение, случилось однажды Златоусту с своим другом гулять по предместию города, в садах по берегам Оронта, вблизи гробницы мученика Вавилы. Проходя по самому берегу реки, они заметили несколько листов от книги, плывших вниз по течению. Сильно заинтересованные, они бросились за плывшими листами, в надежде извлечь их с поверхности воды. И действительно, им удалось схватить некоторые из этих листов, но каков же был их ужас, когда они увидали, что те были заполнены магическими знаками и символами, а, между тем, в этот именно момент один из солдат заметил их приближение. Что оставалось им делать с злополучными листами: спрятать у себя или бросить назад в реку? Если они оставят их при себе, солдат может произвести обыск, и открытие их повело бы к самым роковым последствиям, если бросят обратно в реку, солдат может заметить это действие, достать листы и привлечь бросивших к суду за укрывательство запрещенных книг. Полные ужаса, они колебались в выборе, что предпринять им, с быстротою молнии взвешивая и обсуждая в уме возможные последствия того или иного поступка. Наконец, они решили еще раз пустить страшные листы по реке. К счастию для них, их движение не было замечено солдатом, который, проходя мимо, не обратил внимания ни на их страх, ни на то, что они делали. Таким образом, им удалось избежать беды, но опасения Златоуста за исход были возбуждены в сильнейшей степени, и он не мог не приписывать своего спасения особому милосердию к себе Провидения.

Очень немного времени прошло между этим тревожным приключением с Златоустом и его посвящением себя монашеской жизни. Охотно подчинился он в сем правилам строгой монашеской жизни, ревностно и с непоколебимою твердостию переносил все тяжкие труды, с ней соединенные.

Четыре года провел св. Иоанн в сообществе антиохийских монахов. Слава о великих дарованиях и подвигах его распространилась по всем областям, смежным с Антиохиею, и привлекла к нему многих посетителей. Настоятель и все благочестивые иноки монастыря, в котором жил св. Иоанн, боялись лишиться его, и, видя в нем избранника Божия и славу своей обители, без сомнения, искренно желали, чтобы он навсегда остался с ними. Но стремление к высшему, духовному совершенству, пламенная любовь ко Христу и желание скрыться от многочисленных посетителей побудили св. Иоанна оставить общество монахов и удалиться в пещеру, дабы там, в совершенном уединении и ненарушимом безмолвии, еще более укрепить свою душу в великих подвигах самоотвержения. В течение двухлетнего пребывания своего в пещере он почти все время проводил без сна, и днем и ночью стоя, или совершал молитвы, или читал слово Божие, и непрестанным бдением и трудами так изнурил свою плоть, что принужден был, для поправления сил, возвратиться в Антиохию.

Св. Мелетий, в то время снова занимавший епископскую кафедру в Антиохии, опять приблизил к себе прежнего своего ученика и собеседника и посвятил его во диакона. В 381 году Мелетий отправился в Константинополь для присутствования на втором Вселенском соборе и вскоре скончался. Св. Иоанн, питавший сыновнюю привязанность к Мелетию, душевно скорбел о его смерти, с ревностию продолжал свое служение в антиохийской Церкви и при новом епископе Флавиане, избранном на место Мелетия.

Строгая подвижническая жизнь в монастыре и потом в пещере, украсив душу Иоанна новым духовным благолепием, еще более возвысила его в глазах христиан. Народ из ближних и дальних областей стекался во множестве к Иоанну, желая видеть и слышать его, – и слова и дела св. Иоанна многих из мирян расположили принять монашество и назидали самих иноков.

В 386 году Иоанн был рукоположен во пресвитера епископом Флавианом. Вступление Златоуста в сан пресвитера было замечательным событием для Антиохии. Ариане скорбели, а православные благословляли Бога за столь сильного защитника православия. Вскоре после рукоположения во священника Флавиан возложил на Иоанна обязанность говорить поучения к антиохийскому народу. Св. Златоуст с покорностию воле Божией вступил в многотрудное служение, к которому был призван: онпроповедовал ежедневно во время постов и два, и три раза в неделю в обыкновенные дни, не считая праздников св. мучеников и особенных случаев. Православные и заблуждающиеся, иудеи и язычники, все собирались слушать его поучения. В своих поучениях св. Златоуст не оставлял ни одного заблуждения, ни одного уклонения от пути святости без обличения; но особенно вооружался против суеверия, скупости, богохульства, клятвопреступления, клеветы, гордости, роскоши и сладострастия. Суеверий в Антиохии было очень много во времена Златоуста. Он укоряет православных за то, что они, выходя из дому, наблюдали с кем в первый раз встретятся, с здоровым или больным, с бедной женщиной или знатной, – и по этой встрече определяли добрый или худой день, укорял он их и за то, что зажигали множество свечей восковых при рождении детей и этим свечам давали разные имена, чтобы потом дать дитяти имя той свечи, которая долее горела, как предзнаменование долголетней жизни. Сильно огорчали Златоуста игры, которые происходили в первый день месяца января (новый год), игры эти он называет распутными и нечестивыми, потому что занимающиеся этими играми замечают дни, гадают и думают, что если первый день года им удастся провести в удовольствии и веселии, то и весь год будет то же, затем на самом рассвете и женщины, и мужчины наполняют чаши вином и напиваются без меры.

Достойное внимания и в высшей степени памятное событие в период деятельности Златоуста в Антиохии произошло на втором году его пресвитерства. Это был знаменитый мятеж, вызванный императорским декретом Феодосия, от 26 февраля 387 г., объявлявшим новые обременительные для населения налоги, которые предназначались на уплату значительных издержек по устройству дворцовых празднеств (между прочим, по случаю десятилетнего царствования императора), на войну с западным узурпатором Максимом и на другие государственные нужды.

С целью избежать лишних расходов Феодосий даже решил заранее справить десятилетний юбилей своего царствования, приходившийся на 388 г., воспользовавшись для этого празднованием дня рождения своего старшего сына, Аркадия, и исполнением пяти лет со времени дарования ему титула Августа. Издержки в таких случаях были, действительно, огромны. Одна армия ждала подарка в пять золотых монет на каждого солдата. Страшным бременем ложилось это на императорскую казну, пополнением дефицита которой и был вызван новый налог на восточные города.

Всеобщая паника воцарилась в Антиохии по объявлении императорского декрета. Граждане всех званий, с высших до низших, стекались к церквам, взывая к божественной помощи. Низшие классы, вместе с иностранцами и забитым пролетариатом, собравшись у театра, были возбуждены до неистовства. Эта раздраженная, разгневанная толпа прежде всего, по обычаю, искала епископа, чтобы заявить ему свои неудовольствия, о которых епископы того времени по особому представлению императора имели попечение. Не имея возможности найти епископа, они вернулись к преториуму и, произведя разные бесчинства в общественных банях, совершив нападение на дворец префекта, стали разбрасывать раскрашенные портреты императора, смешивая последние с грязью и изрыгая страшные проклятия на Августа и потом, в полном безумии и ярости, сбросили с пьедесталов статуи императора и даже его горячо любимой умершей жены, Флациллы, и с бесчестием влачили их по улицам.

Возмущенная чернь еще подожгла одно публичное здание, но мятеж вскоре был подавлен префектом, вызвавшим для усмирения бунтовщиков отряд стрелков. Схваченные на месте восстания были осуждены и казнены префектом, который боялся гнева оскорбленного величества. Феодосия через курьеров известили и о возмущении, и о поругании, лично ему при этом нанесенном.

Но прежде чем масса могла опомниться от этого неистовства, как ее уже охватил ужас при мысли о гневе императора. Наступившее паническое отчаяние было страшнее безумной ярости. Гнетущая тишина воцарилась по всему городу.

Неизвестность пригнетала более, чем какая бы то ни была страшная действительность. Форум был покинут, школы не посещались, театры пустовали, всякий с подозрительным страхом смотрел на другого, высшие классы покидали город, философы уходили, учащаяся молодежь бежала. Вскоре из Константинополя пришли известия: император постановил отнять у города все привилегии, митрополией Сирии объявить Лаодикию и сравнять с землею их возлюбленную Антиохию.

После этого пораженные тем, что готово было совершиться и что ранее давило лишь неопределенным ощущением ужаса, даже ни разу доселе не переступавшие церковного порога теснились теперь в старой Антиохийской церкви, получившей это название оттого, что она стояла в более древней части города, вблизи Оронта, приведенные сюда страхом, и возносили молитвы и мольбы, звучавшие для них так ново и странно. Тогда-то ораторский гений Златоуста, как и его благочестие, явились во всем блеске. В течение недели он хранил молчание, но к концу этого времени обратился к народу со словами увещания и успокоения.

Он живо рисует перед ними их обычные грехи – роскошь, самоугождение, богохульство, клятвы и, чтобы побудить их к покаянию, объявляет милосердие Божие тем, кто с сокращенным сердцем повержется пред Ним в смирении. Все же слезы их и скорбь будут тщетны, если они не принесут истинных плодов покаяния, именно, если не укрепятся в добре и святой жизни.

Когда слушатели громом рукоплесканий приветствовали его слова, он в негодовании вскричал, что церковь не театр, куда они приходят только для наслаждения и забавы, но что истинный предмет его забот составляет их духовное воспитание и их преуспеяние в жизни и деятельности.

Многие виноватые в мятеже были схвачены и, после произнесения приговора императорским судьею города, преданы казни. Это еще более усилило панику. Граждане большими толпами в страхе покидали город и удалялись на соседние горы; страх был так велик и безумен, что можно было ожидать поголовного выселения жителей из осужденного города. Из Константинополя, к тому же, приходили печальные слухи о том, что намеревался предпринять император, и эти слухи уже обращались в действительность в их возбужденном тревогою воображении.

В это время влияние Златоуста на народ сказалось во всей силе. Он не оставлял своего поста. Воскресенье за воскресеньем, день за днем, его можно было видеть в церкви прилагавшим все усилия к тому, чтобы успокоить объятых унынием жителей и убедить их не покидать города. Он представлял им в пример ап. Павла, заключенного в темницу и готового принять за своего Учителя не только страдания, но и смерть.

Флавиан не успел предупредить посольства вестников императорского гнева. Пред прибытием епископа в Константинополь Феодосием были посланы в Антиохию уполномоченные для объявления указа. Их было двое, Цезария и Геллебик. Уполномоченные поспешно приступили к исполнению возложенного на них поручения. Была половина Великого поста. Рыдающей толпе они объявили, что их город лишается всех привилегий, что их бани, где они предавались неге, их театры, в которых они наслаждались, и все места общественных увеселений, составлявшие их гордость, – все это теперь прекращало свое существование. Виновные были отысканы и заключены в тюрьмы, лица высших сословий в оковах были ведены по улицам города к зданию суда, список обвиненных был велик.

Около этого времени сошли с своих горных уединений монахи, чтобы ходатайствовать за город, "когда он уже окончательно был подавлен и готов был погрузиться в волнах, чтобы совершенно и навсегда погибнуть" (Бес. XVII). Странным должно было представляться, когда эти одичавшие отшельники в неуклюжих и грубых одеждах, в течение многих лет не выходившие из своих келий, даже ни на один собор (говорит Златоуст), покинули свои пещеры и хижины, как только заметили надвигавшуюся на город тучу. Один из этих монахов, по имени Македоний, человек неученый, но просвещенный Святым Духом, схватил одного из уполномоченных за мантию, когда те однажды ехали к трибуналу, и попросил их спешиться. Они первое время колебались, но, услыхав, кто это был, повиновались и обняли его колени. "Скажите императору, мои возлюбленные, что он не только император, но и человек, что, будучи человеком, он господствует над теми, кто имеет общую с ним самим природу, и что человек сотворен по образу Божию. Пусть же он запретит такое немилосердное и жестокое истребление подобий Божиих. Пусть он подумает о том, что вместо одного разбитого изображения мы легко можем произвести несколько, но что совершенно вне его власти – восстановить хотя бы один волос умерщвленных жертв".

Уполномоченных поразило выражение, с которым Македоний произнес это, хотя они ничего не поняли из сказанного им (он говорил по-сирски), когда же его слова были переведены им на греческий язык, они согласились с тем, что один из них должен идти к императору, рассказать ему о положении дел в Антиохии и ожидать дальнейших распоряжений.

Таким образом, воззвание монахов не было тщетно. Окончательное приведение приговора в исполнение было отложено. Цезарий сам отправился в Константинополь, имея при себе письмо с ходатайством о помиловании, подписанное монахами.

Златоуст в высшей степени был восхищен мужеством монахов, поведение которых он противопоставлял малодушию цинических философов Антиохии, которые, при наступлении опасности, покидали город, спешили прочь от него и скрывались в пещерах.

Заботы и отеческое попечение Златоуста о своей пастве не остались без награды. Бог благословил его труды. Несмотря на беспорядки, обычные большим городам, в Антиохии праздничные и воскресные дни проводились с надлежащим торжеством: воспевалась хвала Богу в церквах, божественная литургия совершалась неопустительно, семейная жизнь благоустроялась, многие из родителей, желая научить детей благонравию и благочестивой жизни, отсылали детей своих к пустынникам, жившим в горах. Св. Златоуст был душою, радостию, жизнию Антиохии.

В 397 году скончался архиепископ константинопольский Нектарий. По смерти его стали заниматься избранием и назначением ему преемника. Много было предложено лиц, достойных этой кафедры; но граждане Константинополя умоляли императора найти на епископскую кафедру человека, сведущего в св. писании и способного назидать других святостию своей жизни. Министр императора Аркадия Евтропий указал государю на Иоанна Златоуста, святость жизни и проповедничество которого известны были повсюду. Как только было указано на Иоанна, все – народ и духовенство – единогласно избрали его. Народ был в чрезвычайной радости по случаю этого избрания, но недоумевали, как привести в исполнение этот выбор, потому что знали глубокое смирение этого святого мужа, по которому он мог отказаться от такого сана, с другой стороны, не знали, как взять его из Антиохии, из его любимого города и отечества, не возбудив всеобщего ропота, или даже восстания в народе, который смотрел на св. Иоанна, как на своего мудрого наставника, как на заступника и утешителя во время бедствий. В таких обстоятельствах признано было необходимым похищение: Златоуст тайно, и сам не зная зачем, был отвезен послами императора в Константинополь. Здесь с нетерпением ждали нового пастыря, чтобы рукоположение совершить с большею торжественностью. Император созвал собор, на котором был и патриарх александрийский Феофил. Этот последний старался препятствовать избранию Златоуста, потому что желал видеть на константинопольской кафедре своего любимца, некоего пресвитера Исидора. Но император, весь двор и народ так сильно желали иметь Иоанна своим пастырем, что Феофил не мог сопротивляться. Весь город радовался, но Златоуст скорбел о случившемся. Сначала он жаловался на насилие, сделанное ему, на слабость сил своих, на свое недостоинство, но когда увидел, что ни слезы, ни возражения его не приносят никакой пользы, покорился избранию епископов, в действиях которых он видел определение Божие, и со смирением и благоговением принял посвящение 26 февраля 398 года.

Первою заботою новопоставленного архиепископа было исправление духовенства. Клир церковный, особенно же в самом Константинополе, отличался многими дурными наклонностями. Так, многие духовные лица были в высшей степени сребролюбивы, другие были заражены страстию к роскоши: приобретали богатые поместья, носили богатое платье, имели изысканный стол, иные предавались пиршествам не только в своем доме, но часто являлись на пиры в дома знатных лиц.

Против таких болезней духовенства сильно восставал св. Иоанн Златоуст. Особенно сильно огорчало святого архипастыря честолюбие духовенства. В константинопольском клире было много лиц, которые стремились к получению высших иерархических степеней: низшие клирики искали священства, а пресвитеры простирали свои замыслы на сан епископский. Обличая таковых честолюбцев в частных беседах, Златоуст вразумлял их и при общественном собрании – в церкви.

Но где не действовали ни увещания, ни убеждения, там св. Иоанн для искоренения зла употреблял решительные меры и подвергал непослушных церковным наказаниям. Некоторых из клира, уличенных в тяжких преступлениях и пороках, лишал он степеней и даже отлучал от Церкви.

Изобличая подчиненных ему духовных лиц, св. Иоанн подавал им живой пример скромности и простоты в собственной жизни. Имея самую простую одежду, пользуясь самою простою пищею, он хотел видеть ту же простоту и во всем его окружающем. Нектарий оставил ему богатую мебель и различные комнатные украшения, но смиренный архипастырь все это продал и заменил вещами самыми простыми и необходимыми. Простота и скромность его жизни, удивительный порядок в распоряжении имуществом церковным составили весьма значительные суммы на вспоможение бедным и больным. Он не только улучшил больницу, с давних времен существовавшую в Константинополе, но и основал несколько других, которые вверил надзору четырех священников, известных по своему благочестию. Как и в Антиохии, св. архипастырь вооружался постоянно в своих проповедях против общего развращения нравов, против злоупотребления богатством, чрезмерной роскоши в одежде и домашнего убранства, вообще против всех пороков, которые служили разрушительным ядом для общества. С особенным красноречием и убедительностью говорил св. Златоуст, когда касался в своих беседах цирка и театров. В его время сцена была, можно сказать, училищем самой возмутительной безнравственности, там слышались слова и раздавались песни самые бесчинные, актеры и актрисы являлись на сцене почти обнаженные, их костюмы, походка, телодвижения – все непреодолимо возбуждало страсти.

Прошло около четырех лет со времени вступления св. Златоуста на константинопольскую кафедру. Его труды не остались без благих последствий. Духовенство было устроено, ереси стеснены, бедные больные снабжены посильным вспоможением, господствовавшие страсти в обществе теряли прежнюю силу, и, как выражается Палладий, любители народных зрелищ, благодаря неутомимой ревности и увлекательному красноречию св. Златоуста, перестали ходить в театры – в эти училища диавола, и вместо того с радостию посещали храмы Божии. Вообще, Константинополь совершенно изменился. Но такие мудрые преобразования не могли совершиться беспрепятственно: ревность святого архипастыря к истреблению нравов возбудила против него множество врагов во всех слоях общества.

Между враждовавшими против него епископами первое место занимал Феофил александрийский, завидовавший св. Златоусту и досадовавший на него за то, что не успел воспрепятствовать его посвящению в епископа. Между священниками и диаконами вооружались против него люди корыстолюбивые, люди с буйным характером, – вообще все те, для которых чистая жизнь и благочестивый пример св. Златоуста служили укоризною и пороки которых подвергались обличению ревностного архипастыря. В числе врагов святителя были некоторые из благородных и богатых женщин, которые своим богатством содействовали врагам святителя. Все эти лица, ненавидевшие Златоуста, изыскивали случаи, чтобы его оклеветали. Скоро они нашли себе сильную союзницу в лице императрицы. Евдоксия, жена императора Аркадия, была женщина необыкновенно сребролюбивая, и в то же время гордая и раздражительная; она наполнила свой двор доносчиками, которые клеветали на невинных людей, захватывали имения богатых по смерти их, не взирая на обиду детей и других законных наследников. А св. Иоанн постоянно восставал против сребролюбия в народе, а потому беседы его против сребролюбия и жестокости властелинов болезненно раздражали императрицу. Враждебные Златоусту епископы пользовались всяким случаем, чтобы возбудить императрицу против Златоуста. А так как не находилось ничего достаточного к обвинению, то они стали внимательно следить за его поучениями, имея в виду заметить что-либо к его осуждению.

Святой Златоуст в одно время сказал слово, в котором порицал всех вообще женщин за их хитрый и гордый нрав. Поняли это слово так, что Златоуст в нем намекал на императрицу, и донесли ей об этом. Императрица по этому поводу жаловалась императору и говорила, что если Златоуст оскорбляет ее, то, значит, оскорбляет и его. После этого события Евдоксия окончательно вооружилась против Златоуста, что доставило радость его врагам. Епископы, священники, диаконы и все вообще недовольные воспользовались этим случаем, чтобы соединиться и разом, со всею силою непримиримой ненависти, напасть на неустрашимого обличителя их пороков. Скоро составилось нечестивое соборище, нужен был только случай, чтобы исторгнуть святого епископа из среды любящей паствы. Этим случаем был приход в Константинополь монахов, изгнанных из пустыни Феофилом, патриархом александрийским.

Феофил, желавший некогда поставить на константинопольский престол вместо Златоуста Исидора, теперь гневался на него, и вот по какому поводу: одна богатая и благочестивая вдова дала Исидору тысячу золотых монет с тем, чтобы он на эти деньги купил разную одежду для бедных вдов и сирот, но вместе с тем просила его, чтобы он ни в каком случае не давал их Феофилу, так как она боялась, что Феофил, любя постройки, употребит деньги на них и таким образом не исполнит ее просьбы и оставит бедных без помощи. Исидор исполнил просьбу вдовы: раздал платье бедным. Вскоре Феофил узнал об этом и сильно рассердился на Исидора за то, что он не отдал ему денег. Феофил выдумывал на Исидора клеветы, подкупил лжесвидетелей против него, и Исидор был осужден и отлучен от св. таин. Лжесвидетели скоро раскаялись и говорили, что они ложно показали на Исидора, по наущению Феофила. Исидор, боясь за свою жизнь, недолго оставался в городе; он ушел в Нитрийскую пустыню, где провел свою юность. Его приход привлек и на пустынников гнев Феофила. Он ложно обвинил пустынников, будто они неправильно мыслят о Боге, созвав из своих епископов собор и произнес на них отлучение от Церкви. Монахи хотели найти защиту против Феофила в Константинополе, куда и прибыли. Иоанн Златоуст принял их, как того требовала христианская любовь, позаботился об их содержании в Константинополе, но до церковного общения, т. е. до причащения, не допустил, в силу церковных правил, как осужденных александрийским епископом. Он писал Феофилу о том, что пришедшие в Константинополь монахи право мыслят о Боге. Монахи, между тем, представили множество обвинений против Феофила императору: они просили передать дело на суд константинопольского столичного епископа.

Феофилу было послано приказание явиться в Константинополь. Но он счел за лучшее явиться не подсудимым, а судьею. Вступив в сношение с врагами Златоуста и созвав епископов разных городов, в числе которых были и низложенные Златоустом, он прибыл с ними в Константинополь для составления собора с целью суда над Златоустом. Отказавшись от гостеприимства Златоуста, он остановился в одном из царских домов.

Он не хотел даже ни видеться с Златоустом, ни говорить с ним, ни участвовать с ним вместе в молитвах. Святой Иоанн неоднократно посылал просить к себе Феофила, чтобы объясниться с ним о причине неудовольствия, но у Феофила далеко не было такой кротости и миролюбия, как у св. Иоанна. Феофил всячески старался низвергнуть Златоуста с кафедры. Для этого он старался сначала сойтись с его врагами, чтобы иметь в них себе поддержку. К этой цели он подходил всеми путями. Придворным и другим знатным лицам в Константинополе он сыпал деньги щедрою рукою, людей сластолюбивых он угощал пышными обедами, одних обольщал льстивыми словами, другим обещал высшие почести. Феофилу в этом случае помогали Севериан, епископ габальский, Акакий, епископ беррийский, и Исаак, епископ исаврийский.

Враги Златоуста боялись составить собор в Константинополе, опасаясь народа, любившего святителя. Поэтому обвинители составили собор в местечке, называвшемся "Дуб", и послали звать св. Златоуста для оправдания во взводимых на него обвинениях. Но св. Иоанн, видя в судьях своих одних врагов, не пошел к ним, требуя Вселенского собора для суда над собою. Собор, составившийся в Константинополе из 40 епископов для защиты Златоуста, отправил от себя трех епископов и двух пресвитеров святой жизни сказать Дубскому нечестивому собору, что никакой епископ не может быть судим вне своей епархии, и что их собор многочисленнее и большей важности, ибо он состоит из 40 епископов, между которыми находятся пять митрополитов. Но как скоро посланные епископы объявили свое мнение на соборе Дуба, то этот последний пришел в такое неистовство, что одного из посланных епископов подвергли биению, у другого истерзали одежды, а третьему по

Скончался престарелый александрийский епископ, св. Александр, первый борец против Ария. После никейского собора около трех лет он мирно управлял своею паствою и, наконец, почувствовал приближение смерти. При вести о близкой кончине своего епископа все его духовенство и почтеннейшие граждане города отправились поспешно в епископский дом, чтобы присутствовать при отхождении св. души на небо. В одну из минут торжественной тишины услышали замирающий голос старца, произносившего имя: "Афанасий". Это несколько удивило присутствующих, так как знали, что Афанасий в это время находился при дворе Константина с особенным поручением своего епископа.
Приблизился другой священник, носивший то же имя, и сказал:

– Я здесь, отче.

Но умирающий ему не отвечал и продолжал звать:

– Афанасий, Афанасий.

Потом прибавил:

– Ты думаешь избегнуть, Афанасий, но не избегнешь.

С этим словом епископ скончался.

Из этого присутствовавшие поняли, что их умирающему епископу угодно было назначить своим преемником своего любимого диакона и мужественного поборника православия – св. Афанасия.

Предсмертное завещание св. Александра скоро сделалось известным народу, и, несмотря на противодействие многочисленных друзей Ария, общее народное мнение ясно высказалось в пользу Афанасия.

Когда, по обычаю, епископы египетской области, в числе пятидесяти четырех, собрались в Александрию для избрания нового епископа, они нашли весь город в большом волнении. Множество народа, собравшегося в церковь, единодушно кричало, что они не желают иметь никого епископом, кроме Афанасия. Многие из епископов, особливо из тайных приверженцев Ария, не были расположены в пользу Афанасия. Но народ настаивал и упрашивал их, он не хотел выйти из церкви и не позволял выйти из нее епископам, прежде назначения, по его желанию, епископом Афанасия. И так как никто не мог оспаривать ни добродетелей, ни епископских качеств Афанасия, то без больших затруднений он и был провозглашен, наконец, епископом Александрии. Так началось епископское служение св. Афанасия, продолжавшееся около полувека и имевшее такое великое значение в истории Христовой Церкви. Александрийский епископ показал в своем лице высокий образец того, до какой нравственной высоты может достигнуть человеческая природа, укрепляемая и совершенствуемая божественной благодатию.

С истинно пастырской ревностью св. Афанасий вступил в отправление своего нового служения. Можно было сказать, что он родился епископом: так он охотно исполнял, в цвете лет, все обязанности своего трудного звания. Будучи крепкого сложения, которого, по-видимому, не ослабляли ни всенощные молитвенные бдения, ни постоянные посты, он находил время для всех видов служения Богу. Из храма, где он воспевал хвалебные псалмы Богу, он переходил без устали на кафедру, где объяснял Евангелие, или к изголовью больных. Его простое красноречие было доступно для всех. Простой с человеком простым, глубокомысленный с богословами, нежный и целомудренный в обращении с женами и девами, прозорливый с деловыми и торговыми людьми, он производил всеобщее восхищение. об его увлекательном красноречии свидетельствуют его пастырские поучения, говоренные им в первые годы епископства, по случаю наступления четыредесятницы.

Но дни мира для него были непродолжительны. Первый случай, возмутивший их, было письмо от Евсевия никомидийского. Последний просил александрийского епископа принять в общение кающегося Ария. Письмо начиналось самыми дружескими выражениями, но посланный (без сомнения, какой-нибудь священник, поверенный Евсевия) имел приказание внушить в то же время Афанасию, что снисхождение с его стороны в отношении к Арию было бы благоразумно, и доставило бы удовольствие императору. Афанасий понял, что от него хотели: хотели испытать его твердость и узнали ее вполне. Дозволить войти в свою епархию хитрому врагу Церкви, возвратиться тому упорному ересиарху, который не хотел смириться даже пред определениями собора Вселенского – значило впустить в свое стадо хищного волка, который только принимал на себя вид смиренной овцы, св. Афанасий отвечал Евсевию совершенным отказом.

Ни Арий, ни епископ никомидийский не принадлежали к разряду людей, которые отказываются от своих планов при первой неудаче. К александрийскому епископу не замедлил явиться второй посланный с новым письмом от Евсевия и посланием вежливым, но повелительным от императора. Посланный, несмотря на вмешательство самого государя, снова возвратился ни с чем. Афанасий велел просто сказать императору, что то, чего он требует, невозможно исполнить.

Этот ответ оскорбил императора. Под влиянием минутного раздражения против непокорного епископа, и по совету Евсевия никомидийского, Константин поспешно написал к Афанасию второе письмо, очень строгое и наполненное угрозами против александрийского епископа, если он не исполнит императорской воли. "Так как тебе известно, – писал император, – каково мое желание, то ты должен оставить совершенно свободным доступ в Церковь для тех, кто просит позволения войти в нее. Если ты сделаешь им малейшее затруднение, я тотчас же пошлю моих служащих, чтобы устранить тебя от должности и даже выслать из города".

И на это второе письмо св. Афанасий с прежним спокойствием отвечал императору:

– Что кафолическая Церковь Божия не может иметь ничего общего с ересью, воюющею на Иисуса Христа.

После такого решительного ответа св. Афанасия император более не настаивал на своем намерении и сумел подавить в себе неудовольствие против александрийского епископа.

Но не успокоились неистовые богоборцы-еретики. Движимые злобою и яростию диавольскою на св. Афанасия, неусыпного и мудрого защитника православной веры, вымышляли они на святителя самые тяжкие преступления и, между прочим, донесли царю Константину, что Афанасий делал чары и чудеса рукою, которую будто бы отсек у одного церковника, именем Арсения. Дело началось, по-видимому, весьма выгодно для еретиков. Указом царским предписано было созвать собор в городе Тире, куда был призван и св. Афанасий. Царедворцы и почти все чиновники держали сторону еретиков, лжесвидетелей явилось довольно, для врагов нетрудно было представить собору и мертвую руку Арсения, которого незадолго пред тем в самом деле неожиданно в Александрии не стало. Но Бог, этот неложный Свидетель, живущий на небе, обличил неправду. Еще пред разбором дела о руке на суд явилась женщина, которая, не видевши святителя и не зная его, по научению врагов, клеветала на св. Афанасия, доказывая его насилие над собою. Когда бесстыдная женщина говорила это на соборе, один священник, именем Тимофей, друг святителя, стоявший с ним за дверями, вдруг вошел в собрание судей и, став пред клеветницей, спросил ее, как будто он был сам св. Афанасий:

– Я ли это?

Клеветница подтвердила, что это он, услышав это, судьи засмеялись, а противники и клеветники святого были посрамлены. После сего стали судить Афанасия за отсечение руки. Арсений же, который скрывался единственно от страха, чтобы не понести наказания за некоторое тайно содеянное им преступление, услышав о клевете, его рукой подкрепляемой, почувствовал глубокое сокрушение об участи отца и благодетеля. Он пришел тайно в город Тир и явился к св. Афанасию с сердечным раскаянием в своем грехе. Святитель возблагодарил Бога, его спасающего, и приказал Арсению до времени жить скрытно. Между тем, царедворец Архелай и князь финикийский Нон открыли суд о руке. Внесли в суд мертвую руку и, показывая ее св. Афанасию, все в один голос воскликнули:

– Вот безмолвная на тебя свидетельница, она обличает тебя, она держит тебя: ни велеречием, ни хитростию не вырвешься от нее. Все знают Арсения, у которого ты, лицемерный святотатец, отсек ее; скажи, для чего она тебе потребна?

Св. Афанасий отвечал:

– Кто из вас лично знает Арсения? И все ли уверены, что эта рука именно ему принадлежит?

И когда обвинители начали клевету свою подтверждать клятвою, тогда из среды защитников св. Афанасия вышел Арсений и снял с лица своего покрывало.

Святитель с гневом посмотрел на клеветников и сказал:

– Не Арсений ли это? Не он ли это, которого знают все александрийцы? Не тот ли церковнослужитель, у которого, как утверждаете, я отсек руку?

За сим св. Афанасий повелел Арсению поднять вверх обе его руки и потом кротко сказал своим врагам:

– Здесь обе руки, покажите же мне вашего Арсения и скажите, чью руку здесь показываете. Она обвиняет вас в том злодействе, в котором, единственно по ненависти, меня обвиняете.

Закрывая лица свои от стыда, клеветники и противники в безмолвии вышли из судилища.

Не успокоились и теперь еретики. Указав на ложных свидетелей, они говорили, что Афанасий угрожал остановить подвоз хлеба из Александрии в Константинополь, если двор и на будущее время будет его преследовать. Такое обвинение возмутило Константина. Хотя он, как надо полагать, и подозревал врагов Афанасия в клевете, но, видя их настойчивость в преследовании Афанасия и опасаясь еще больших смут в Церкви, счел за лучшее на время удалить Афанасия из Александрии, почему в 336 году и отправил его в Галлию в Трир. Сын Константина Констанций несколько раз лишал Афанасия кафедры. Преемник Констанция Юлиан, как известно, по своим расчетам, дал свободу вероисповедания всем христианским партиям. Афанасий возвратился в Александрию, занял свою кафедру и начал приводить в порядок церковные дела. Торжественно утвердив на Александрийском соборе православное учение, он постановил, чтобы обращающиеся в православие ариане были принимаемы в тех же иерархических степенях, какие имели до обращения. Это постановление, полное христианской любви, было весьма полезно для прекращения церковных смут. Многие полуариане, учение которых близко подходило к учению православному, обратились к Церкви. Император Юлиан скоро заметил благотворную деятельность Афанасия для Церкви и решился его сослать, как возмутителя общественного спокойствия. Афанасий должен был спасаться бегством в пустыню.

Изгнанничество это было, однако, непродолжительным. Будучи однажды в Антиное, как он сам рассказывал своей пастве, он подвергался опасности быть арестованным и преданным смерти. Тогда к нему прибыли аввы Феодор и Паммон и убедили его бежать в закрытой лодке Феодора и скрыться в Тавенне. Монахи тавенские начали тащить лодку бечевой, а архиепископ изливал свою душу в горячей молитве.

– Я спокойнее, – сказал он Паммону, – в гонении, чем в мире. Если я буду убит ...

При слове "убит" оба старца, улыбнувшись, переглянулись друг с другом:

– Что вы смеетесь? – спросил архиепископ. – Неужели думаете, что я боюсь смерти?

– Нет, – отвечал Феодор, – в этот самый час твой враг Юлиан убит в своей персидской войне.

И это действительно было так. Преемник Юлиана Иовиан был другом Афанасия и сразу же отправил ему письмо с предложением вновь вступить в отправление своих высоких обязанностей. Афанасий уже находился, хотя и скрытно, в Александрии, и после этого он спокойно явился опять на своей архиепископской кафедре, как будто ничего не бывало.

Источник: http://vsemolitva.ru

comments

Члени виконкому вже підтримали рішення «Про організацію та проведення традиційних народних гулянь «На Масляну» згідно з яким 13 березня з 11.00 до 18.00 год. у гідропарку відбудеться народне гуляння.

Менты посмотрели - компьютер чертей гоняет, посмеялись и ушли. Грят, ты мать, видать нагрешила много, раз компьютер у тебя в квартире бесов изгонять принялся

Италия – прекрасная страна, каждый человек кто любит отдыхать или путешествовать мечтает хотя бы один раз в жизни увидеть её красоты. Это страна богатейшая своими памятниками всех исторических времён. В Риме нужно бросить монетку в фонтан Треви и ваши мечты сбудутся. Обязательно посетите собор св. Петра Ватикане, в Венеции площадь св. Марка. А как- же не […]