Русская деревня, которую мы потеряли... Надоели ура-патриоты, до сих пор рыдающие о том, какую Россию мы потеряли в 1917 г., Россию якобы кормилицу Европы. И рыдают они о кулаке, который составлял в разных районах России от 2 до 3% крестьянского населения. Надоели либералы, тоже рыдающие: ах, какую Россию в 1917 г. мы потеряли, кормилицу Европы.
Разговаривала на митинге с молодым человеком из группы обманутых дольщиков. Поговорили и на общеэкономические темы, и вдруг от него слышу фразу: «Россия до революции была житницей Европы». Да, подумала, второе поколение оболванивают оранжевые писаки. Третье десятилетие оранжевые оппозиционеры, демократические журналисты, так называемые национал-патриоты и лукавые политики озвучивают мифы о сельском хозяйстве царской России: мол, Россия была житницей Европы до революции и производила такой избыток зерна, что была главным экспортером хлеба за границу. А потому даешь фермерское хозяйство!
Лукавых политиков нет смысла убеждать, и потому моя дореволюционная цифирь предназначена в большей степени для второго (с 1989 г.) поколения ура-патриотов, которые продолжают твердить: Россия – житница Европы.
Великий знаток человеческих душ мой любимый Чехов! Вспоминаю его «Попрыгунью». Как наглядно Чехов показал, что в погоне за мифами мы не замечаем то хорошее, что было рядом с нами. Вот гоняются (мода нынче такая) за значительными юбилеями, а настоящий юбилей и прозевали. В Ярославской губернии прозевали настоящий 100-летний юбилей – 26 января 2013 г. исполнялось ровно 100 лет со дня первого съезда кооперативных учреждений Ярославской губернии. Но кто ж из нынешних ярославских властей знал, что такой юбилей надо отмечать с помпой! Ветры в паруса кооперации задули тремя месяцами позднее, когда президент высказался о пользе кооперации в сельском хозяйстве, а наши местные промахнулись.
Миф о крепком хозяине
В Ярославской областной библиотеке им. Некрасова хранится 39 выпусков земской статистики, которая наглядно характеризует состояние производительных сил в сельском хозяйстве Ярославской губернии в конце XIX и начале XX века. Перед началом реформ Столыпина надворная перепись 1902 г. свидетельствует, что безлошадных крестьянских хозяйств в Ярославской губернии было 35,2%, а без наделов земли было уже 7,3% хозяйств. Последняя цифра говорит о полном разорении крестьянского двора. В 1902 г. на отхожие промыслы ушло 202 тыс. крестьян, в основном это было мужское население – именно такое количество паспортов было выдано. Такая цифра говорит о том, что фактически 25 крестьянских хозяйств не справлялись с нуждой, не могли прокормиться на земле. Общая доходность десятины (1,09 га) составляла всего 4 рубля.
Какой образ рисовала вся демократическая пресса в отношении бедняка – лентяй, пропойца, не хотел и не умел работать. Не забыли еще эти демократические побасенки? Получается, что в Ярославской губернии среди крестьян таковых было – каждый третий! Но в кого превращался любой справный хозяин, если у него градом побило посевы, заморозило ранними заморозками лен, снесло наводнением заготовленное сено? А градобития, ранние заморозки, наводнения в Ярославской губернии (до строительства Рыбинского водохранилища) были ежегодными. Об этом тоже есть сведения в земских справочниках-опросниках. Еще более тяжелые условия по подворной переписи 1902 г. были в Рыбинском уезде. Безлошадных крестьянских хозяйств – 5073 двора (41%), с одной лошадью – 6691 двор (54%), с двумя – 374 двора (3,1%), с тремя и более – 68 дворов.
А вот далее я стану называть цифры, от которых должно стать стыдно тем, кто посмел называть крестьян-бедняков лентяями. Стыдно было и мне, потому что целых два года, пока не стала учиться в ВЗФЭИ и не освоила статистику, я тоже пребывала с промытыми демократической прессой мозгами. Вдумайся, читатель, в эти цифры! Без земельных наделов в Рыбинском уезде в 1902 г. было 10% хозяйств, а не сеяли хлеб всего 7% хозяйств. Это же получается, что и безлошадные, и даже безнадельные крестьяне старались посеять хлеб?! Следовательно, как минимум 3% крестьян арендовали чужую землю и работали на чужой лошади, чтоб только посеять хлеб. А 38% крестьян арендовали чужую лошадку, чтоб посеять хлеб на своих десятинах земли! И как после этого какая-то оранжево-белоленточная либеральная публика смеет поганить трудягу-крестьянина, обвиняя его в лени?!
А дальнейшие цифры еще более укрепят вас, читатель, в мысли, что наше крестьянство вгрызалось в земельку до последнего и работало до седьмого пота. В том же Рыбинском уезде сделали перепись о размерах засеваемых наделов. Засевали: до одной десятины – 24% хозяйств; от 1 до 2 десятин – 33%; от 2 до 3 десятин – 19%; от 3 до 6 десятин – 12%.
А теперь попытаемся представить себе положение крестьянина без надела. За аренду земли он отдавал иногда половину урожая. А за аренду чужой лошади что он мог отдать? Только свой труд! И потому за чужую лошадку приходилось потрудиться в хозяйстве «крепкого хозяина».
Чтобы выявить уровень обеспеченности хлебом, в том же Рыбинском уезде было обследовано 3339 хозяйств. Большинству крестьянских хозяйств выращенного на собственном наделе хлеба хватало на 7 месяцев, то есть до Пасхи. Получается, что у крестьянина и с наделом, и с собственной лошадкой хлеба тоже не хватало. И только 10% крестьян обходились без покупного хлеба. Вот те самые «крепкие хозяева». Но вот только ли своим трудом они пахали, сеяли, убирали? Не за просто так отдавались внаем наделы и лошади. И не за просто так потом, после Пасхи, они ссужали односельчан хлебом до нового урожая. Больше половины крестьян покупали хлеб, но покупали хлеб не за деньги, а за свой труд. Получается, что у «крепкого хозяина» батрачило как минимум полдеревни.
Демократическая пресса никогда еще не называла цифру налогов крестьянина за надел. А царские налоги были поистине царскими. Как писал Михаил Павлович Чехов – инспектор Ярославской казенной палаты в течение 6 лет, брат великого Антона Павловича, крестьянин за десятину земли уплачивал налог 1 рубль 97 копеек. Это притом что доходность десятины (при благоприятных условиях) была вычислена в 4 рубля. Кто там орет про огромные налоги при Советской власти? Фактически уже половину урожая вынь да положь в царскую казну в виде налогов. Вот потому и не хватало хлеба своего даже у тех хозяйств, у которых и надел свой, и своя лошадка были. И к кому же опять-таки пойдет на поклон тот крестьянин-труженик, у которого хоть и лошадка есть, но и хлебца не хватает, да и налоги заплатить надо (подати, как тогда они именовались)? Правильно, он на поклон пойдет всё к тому же «крепкому хозяину». Так что про семь шкур с русского мужика не зря говорилось в дореволюционной прогрессивной свободолюбивой прессе, каковой она была до революции, в отличие от нынешних демократических времен.
С мужика драли именно семь шкур. А дворянин платил в царскую казну с десятины земли податей 2 копейки. Да-да, две копейки.
Так что те 3,1% крестьянских хозяйств, коим и хлеба хватало, и лошадок было больше чем надо, были каплей в крестьянском море. Но они были очень устойчивы в экономическом отношении. Зададимся вопросом: почему? А потому что фактически это были коллективные хозяйства, но только батрацкого типа. В таких «крепких» хозяйствах трудилась за малым исключением почти вся деревня. За каждую арендованную десятину, за лошадку на пашню, за лошадку на уборку урожая, на перевозку дров, за хлеб от Пасхи до сентября, за ссуду на выплату податей… Так что товарными крестьянскими хозяйствами (что производили хлеб не только для самообеспечения, но и на продажу) и до революции были не фермерские, где трудится только семья крестьянина, а именно коллективные хозяйства батрацкого типа, а проще – кулацкие хозяйства.
И 90% крестьянских хозяйств Ярославской губернии хлеб не продавали, а наоборот покупали у «крепких мужиков» или у крупных землевладельцев, что переводили свои бывшие помещичьи усадьбы на капиталистический лад – применяли наемный труд батраков.
Предвижу возражения, что Ярославская губерния не показатель, так как находится в зоне рискованного земледелия. Но дело в том, что в зоне рискованного земледелия находилось 80% посевных площадей Российской империи. Обратимся к свидетельству смоленского помещика А.Н. Энгельгардта. Смоленская губерния, где находилось имение Энгельгардта, имела более благоприятные условия для земледелия, но там уже с Рождества крестьяне начинали покупать степной (привозной) хлеб или покупали хлеб у местных помещиков. К концу весны хлеб покупали все крестьяне, у кого же денег не было, а по состоянию здоровья не могли идти в батраки (сильная конкуренция на найм), шли в «кусочки» – так называлась сложившаяся практика взаимопомощи в крестьянском мире. И об этом Энгельгардт пишет в первом письме из деревни. Вот как там было «прекрасно» до революции: крестьянин, имевший свой надел и хозяйство, вынужден был идти побираться, чтоб не умереть с голоду. А.Н. Энгельгардт в журнале «Отечественные записки» напечатал 11 писем «Из деревни», которые затем в течение 100 лет неоднократно переиздавались отдельным изданием. В Ярославской областной библиотеке есть также отдельное издание «Письма из деревни».
О кооперации
«Письма из деревни» А.Н. Энгельгардт писал на рубеже XIX и XX веков. Но в своих взглядах он был не одинок. Начало XX в. ознаменовалось началом кооперативного движения в России вопреки намерению царского правительства во главе со Столыпиным вырастить в деревни новый класс – кулаков, чтоб опираться именно на них, кровососов, чтобы они стали социальной опорой тогдашних реформаторов.
А теперь поговорим насчет второго мифа, который раздувают оранжевые белоленточники, – насчет якобы чужеродности кооперации в крестьянской среде. Вопрос о дореволюционной кооперации в крестьянской среде неудобен всем – и красным пропагандистам, и белым. Красным, потому что доказывает, что кооперацию придумали сами крестьяне, а большевики лишь использовали дореволюционный опыт крестьян. Белым эта правда о кооперативном движении снизу неудобна потому, что им кооперация вообще не нужна – им более по душе кулацкое или помещичье крупное хозяйство, использующее труд полностью бесправных батраков.
22–26 января 1913 г. в Ярославле состоялся первый съезд кооперативных учреждений Ярославской губернии. Перед съездом был подготовлен ряд справочных материалов.
Чем же занимались сельскохозяйственные общества крестьян до революции? Имеются печатные издания, которые анализировали деятельность таких объединений крестьян.
– Снабжение своих членов орудиями и материалами производства: создавались склады для продажи машин, орудий, удобрений, создавались зерноочистительные пункты – их было 29.
– Улучшение техники сельскохозяйственного полеводства, луговодства – в 21 обществе были заложены опытно-показательные участки.
– Улучшение скотоводческого хозяйства своих членов: устройство случных и племенных пунктов, создавались контрольные союзы по ветеринарному обслуживанию и наблюдению за скотом.
– Сбыт и переработка произведенной в крестьянских хозяйствах продукции, устройство маслоделательных артелей, льноотделочных пунктов, картофелетерочных заводов.
И агрономическое губернское совещание, признавая работу кооперативов делом огромной важности в экономическом благосостоянии, решило созвать первый съезд кооперативных учреждений в нашей губернии. От этого знаменательного события нам, потомкам, остались «Труды первого съезда». Прочитайте в библиотеке, может, встретите знакомые фамилии. Мы в реформаторское время всё более дворянскими фамилиями увлеклись – об их жизни рассказывают и исторические журналы, и газетные статьи. Но при этом забываем, что дворян в царской России было всего 5% населения. А настоящими делами в сельском хозяйстве были заняты первопроходцы земств, кооперативного движения.
Есть интересное издание, рассказывающее о потребительском обществе села Макарова. В нем автор писал: «Тревожные времена переживало общество на первых порах своего существования. Все были против новой организации и почти ничего за нее. Равнодушное отношение к новому делу, бессознательность большинства, насмешки и издевательства ревнителей старого уклада, кичливые похвальбы местных богатеев: «Разотрем в порошок…» И, заметьте, всё это происходило до революции, когда местные богатеи чувствовали поддержку царского правительства в своем стремлении обобрать крестьянский мир и самим нажиться. Стать новым русским помещиком, скупая наделы у обедневшей части крестьян.
А о том, как действительно поступали кулаки с первыми кооперативными лавками, рассказал М. Горький в повести «Мои университеты». Припомните, как кооперативную лавку сожгли кулаки, да еще пытались взвалить вину на пострадавших от пожара кооператоров. Наш будущий знаменитый писатель чудом уцелел на том пожаре – ему удалось выпрыгнуть со второго этажа горящего дома.
Так что кооперация снизу была крестьянским движением, пусть и осуществлялась под руководством активных земских деятелей. И эта деятельность повсеместно сопровождалась сопротивлением кулачества и, заметьте, в царское время. В Ярославской губернии объединение шло и между кооперативами. Например, Первое Ярославское товарищество кооперативов состояло из трех кредитных товариществ и четырех сельскохозяйственных обществ. Только в период 1915–1916 гг. оно собрало у крестьян 11 600 пудов льняного семени и продало его на сумму 177 648 рублей. Огромная сумма по тем временам, а прибыль шла на общественные интересы членов-пайщиков. Вот отсюда, из прибылей первых кооперативов, и строились новые здания, где были библиотеки.
О продразверстке
Во время Первой мировой войны уже к 1916 г. в Ярославской губернии разразился продовольственный кризис. Что вовсе было неудивительно. Для примера скажем, что к 1916 г. безлошадными уже были 50% крестьянского мира. В нашей губернии, в зоне рискованного земледелия, даже в хорошие годы урожайность была такова: 58 пудов на десятину ржи. Переводим в центнеры, как считается сейчас, – это означает 9,28 ц. с 1,09 га. А в обычные годы средняя урожайность единоличных крестьянских полей была 45 пудов с десятины, а это – 7,2 ц. с 1,09 га земли. В крупных помещичьих усадьбах, где работали батраки, урожайность была выше в среднем на 10–14 пудов, то есть 60–65 пудов с десятины земли. Опять переводим в центнеры: 9,6 ц. зерна с 1,09 га.
Этот показатель уже явствует, что крупное хозяйство дает и более высокую урожайность, но следует иметь в виду, что в помещичьем, в кулацком крупном хозяйстве в дореволюционное время работали бесправные наемные работники – батраки.
А вот показатели урожайности зерновых уже при советском коллективном хозяйствовании в Ярославской области, которая высокой урожайностью, понятно, из-за погодных условий не отличалась, но тем не менее: 1975 г. – 15 ц. с гектара, 1985-й – 12,2 ц., 1986-й – 17,4 ц., 1987-й – кстати, неурожайный – 12,8 ц. с 1 га. Даже в неурожайные годы в коллективных хозяйствах урожайность была гораздо выше, чем у крепких мужичков. Так что результаты коллективизации были налицо – общий рост урожайности в два раза даже в таких несельскохозяйственных губерниях, как Ярославская. Но потом, с началом перестройки, показатели пошли вниз и в урожайные, благоприятные годы… Цифры сами отвечают на вопрос, какой вид собственности на землю и все средства производства предпочтительнее: кулацко-помещичье хозяйство – с трудом бесправного батрака или хозяйство коллективное – с государственной и кооперативной собственностью.
Столыпинские переселенцы в Сибири возле своего временного жилища Но вернемся к продразверстке. Столыпинская реформа – прообраз нынешней приватизации – не могла решить аграрного кризиса. Частная собственность, дробление общинной земли не улучшили положения в деревне: посевные площади сокращались, товарными оставались всё те же 10% крестьянских хозяйств. Мало кто знает, а если даже историки и знают, но без экономическо-юридической привязки к нынешним политическим баталиям до конца не осознают следующее: во время войны (Первой мировой) царское правительство, безуспешно пытаясь обуздать спекулянтские наклонности частной торговли и крупных землевладельцев, ввело продразверстку. В 1915 г. по каждой губернии был назначен уполномоченный по продовольствию. Работу по централизованным закупкам по твердым ценам в Ярославской губернии начали после 17 октября 1915 г., когда Ярославское земское управление созвало совещание о закупочных операциях по приобретению предметов первой необходимости и семян для населения. К январю 1916-го закупок было сделано уже на 1,5 млн рублей, но предпринимаемых мер было явно недостаточно в условиях продолжающейся войны. 25 января 1916 г. было созвано Особое совещание по продовольственному делу, о чем имеется специальное издание в фондах областной библиотеки им. Некрасова.
Очень интересно читать стенограммы выступлений, в которых отражаются интересы, принадлежность докладчиков к тем или иным классам. Докладчик Казнер высказался весьма откровенно по ситуации с продовольствием во время Первой мировой войны: «…В отношении будущих закупок следует признать, что закупить большие запасы на рынке невозможно. Можно получить только принудительным путем…»
В материалах того совещания мы находим итоговое решение: учитывая, что Ярославская губерния, нуждаясь обычно в привозном хлебе, в переживаемое время не может рассчитывать на обеспечение населения торговцами, она должна иметь особую общественную организацию. Было принято решение и о создании такой организации, и об общественных заготовках 13 наименований предметов первой необходимости. И ввиду малой надежности на частную торговлю совещание решило до навигации закупить 1 млн пудов ржаной муки и столько же во время навигации.
Самые интересные пункты постановления Особого совещания:
«п. 23. В переживаемое время кредитные кооперативы должны взять на себя задачу снабжения предметами продовольствия не только своих членов, но и всего населения района.
п. 24. Необходимо, чтобы кооперативы посредством скупки залоговых операций удерживали на месте предметы, необходимые для продовольствия скота, населения и для обсеменения, организуя размол зерна и заготовку местного доброкачественного посевного материала».
Так что факты истории – упрямая вещь: кооперация до революции была, и объединение крестьян шло снизу. В кооперативном движении общественные деятели видели спасение от алчности торговцев, перекупщиков, оптовиков. Народная кооперация сыграла роль открытого противостояния нарождающемуся кулаку, который стремился экономическими способами подчинить крестьянство и превратить его в бесправную рабочую силу – батрака.
А после революции кооперация шла сверху. Согласимся, что в наиболее хлебородных районах страны сопротивление кооперации было. Апологеты капитализма объясняют данный факт тем, что кооперация чужеродна для крестьян. В действительности это сопротивление имело иные корни. Если до революции крестьяне объединялись, съезды проводили, – это неоспоримый факт: кооперация – крестьянское явление. Но после революции кулаков прижали, помещиков выгнали, цены на промышленные товары были твердыми, торговая кооперация расправила крылья. Крестьянам стали давать кредиты, а кулаку не позволяли взвинчивать цены. У кулака была отнята сама экономическая возможность эксплуатации середняка и бедняка. И наш крестьянин наивно подумал: коль нет эксплуатации, нет кулацкого давления, то теперь можно, не опасаясь никого, вести единоличное хозяйствование. Но товарность единоличного хозяйства была мала – если вспомним, только 10% крестьян продавали хлеб, при этом себестоимость, трудозатраты на сельскохозяйственную продукцию в единоличном хозяйстве были большими, чем в крупных хозяйствах. Много земли пустовало, «гуляло» в бороздах между крестьянскими единоличными наделами. А страна проводила индустриализацию, был нужен хлеб, нужны рабочие руки из деревни. И они должны были высвободиться благодаря применению машин. А применять машины можно было только в крупных хозяйствах. Так что коллективизация нужна была стране, чтобы построить основу индустриальную и для города, и для села.
А теперь самый главный вопрос – о революции
Попался мне как-то в руки интересный сборник – о рабочем движении против войны 1914–1918 гг. в странах Европы. В главах сборника по каждой стране – ссылки на газеты того времени, что рассказывали об антивоенных манифестациях рабочих, требовавших прекратить мировую бойню. И во Франции, и в Англии, и в Италии буржуазные газеты утверждали, что левые бунтуют «на деньги кайзера Германии». А газеты в Германии, наоборот, подстрекателей антивоенных выступлений – германских рабочих… объявляли агентами Антанты.
Но разве буржуазия была иной в России, когда рабочие тоже принялись бастовать? Поэтому обвинения были такими же, как в Англии и Франции: русские рабочие, все левые партии бунтуют на деньги кайзера, германского генштаба.
О клевете на французских, английских левых уже давно забыли. А про русских большевиков до сих пор талдычат.
Для того чтобы понять, насколько тяжела была Первая мировая война для народа, обратимся вначале к царскому бюджету 1914 года. В расходной части его к началу войны 13% направлялось на обслуживание государственного долга перед французскими и своими банкирами. О материальной помощи республиканской Франции на подавление первой русской революции 1905 г. рассказывал в своих мемуарах посол Франции в России Морис Палеолог. Так что не надо песен насчет того, что Россия вступила в войну из собственных интересов. Она вступила в войну в интересах Франции.
Читала автобиографию де Голля – он был сторонником военного конфликта с Германией. Как следует из исследований жизни де Голля, Франция уже в 1912 г. начала готовиться к военному конфликту. Кстати, интересные цифры: Франция, имея армию в 300 тыс. резервистов, собралась воевать с Германией, у которой армия была в том же 1912 г. 850 тыс., из них большая часть – кадровые военные. Понятно, имея союз с Россией, Франция и воевать собиралась в основном руками русских солдат. Как никак Франция, ее банки были крупными кредиторами России. Французские банкиры прекрасно знали, что в случае развязывания войны здорово наживутся на кредитах для российского правительства.
И вот представьте себе ситуацию в дореволюционной деревне Ярославской губернии, где к 1902 г. уже было 37–41% безлошадных крестьян, где 25% семей вынуждены были в город отправлять своих кормильцев на заработки, чтобы было чем платить подати. А кормильца на войну? А жена с детками, без лошадки-трудяги! Думаете, когда гнали на войну, учитывали положение крестьянина? Как бы не так! В мемуарах Вершинина, командующего 4-й воздушной армией (уже во время Отечественной войны), рассказывается, как из семьи, где было шестеро детей и не было лошади, на фронт забрали кормильца восьми душ. Мать, оставшаяся с шестью детьми, отправила старшего из сыновей на заработки. А заработка первенца не хватало даже на хлеб для семи человек… В армию за весь период войны было призвано 20 млн солдат. Значит, вместо этих 20 млн на пахоту, за станок, на зыбкие плоты во время сплава, где трудился Вершинин, встали подростки. Но им по той, дореволюционной, практике платили вдвое меньше. Значит, денег в семью подросток приносил меньше своего отца. Разорение простого народа продолжилось не только из-за налогов и обирания кулаков, но и вследствие войны. Крестьянство разорялось быстрее, чем в мирное время. Неудивительно, что к 1916 г. ярославская деревня уже была на 50% безлошадной.
Вид русской деревни средней полосы империи Отец Вершинина через два года вернулся с подорванным здоровьем, но живой. Не всем семьям так везло. 2,3 млн погибших, столько же инвалидов – таков итог войны. А еще полнейшее разорение страны. Основной плательщик налогов, крестьянин, еще более разорен. А на общий долг бюджета России уже в размере примерно 6 годовых бюджетов – это сколько процентов приходится? Только фабриканты да купцы с крупными землевладельцами, да спекулянты-перекупщики радовались войне, вызванной ею дороговизне продуктов. Оттуда, с тех давних времен, и пошла поговорка: для кого-то война мачеха, а для кого-то мать родная.
За всё время войны через действующую армию прошло около 20 млн человек, из них большая часть – крестьяне. А это означало, что деревня осталась без рабочей силы. Да, Российская империя была велика, но не забывайте, что основным пушечным мясом были русак, хохол, белорус. Народности Севера на войну не брались, народы Азии тоже. Горские народы тоже с опаской призывались в действующую армию. Так что основную тяжесть войны на свои плечи приняло крестьянство.
И русские деревни, где на 80% забрали основную рабочую силу на фронт, действительно обезлюдели. Потому что вдвое больше пришлось посылать на дополнительные заработки молодежи непризывного возраста. Но если под ружье было поставлено 80% русских мужчин в возрасте от 18 до 45 лет, то разорение у страны было полнейшее. По той простой причине, что лишались рабочей силы промышленные центры и русская деревня – всё то, чем держались экономика страны и ее бюджет.
Теперь представим себе мироощущение крестьянских семей. Вот крестьянин на фронте. Он видит бардак, потерю управления, а еще вооружения не хватает, на каждый выстрел русского немец отвечает пятью, да еще газами травит, а вместо вооружения обалдуи из императорской семейки иконки на фронт шлют. Вот семья солдата в тылу перебивается с воды на квас, последние жилы из себя тянет, надрывается на работе. Кланяются в ножки кулаку, униженно просятся на заработки. Каждая богатая тварь старается воспользоваться моментом и чуть ли не задарма, только за похлебку, норовит нанять бедняка на работу. А кругом разгул казнокрадства. И кто-то с жиру бесится. Кто-то на тыловых должностях еще и оклады получает, и ордена, числясь якобы на военной службе, при этом не месит окопную грязь и не кормит вшей, как простой рабочий и крестьянин. И это продолжается год, два, три... И всё голоднее, дела на фронте всё хуже. А кругом воровство, даже бывший восторженный гимназист прозревает, а уж тем более быстрее прозревают из крестьянских и рабочих семей. И все солдатские семьи начинают понимать, что война эта им не нужна.
Сейчас, в XXI веке, мы не голодаем – «эффективные собственники» научились делать соевую колбасу и ускорять рост кур разными добавками, разбавлять молоко, а соусы и сметану наполовину делать из крахмала. Но, видя повсеместное казнокрадство, что испытывает рядовой русский в наше время по отношению к власти? Что сказал пенсионер с пенсией 8 тыс., когда узнал о том, что до 200–300 тыс. рублей в месяц повышены оклады чиновникам из правительства и администрации президента? Что подумали студенты со стипендией 2 тыс. рублей, когда прочитали в интернете о миллионных «золотых парашютах» для управленцев в государственных компаниях?
Не голодая, не умирая на фронте под немецкими снарядами, не умирая на госпитальной койке, не побираясь и не посылая за подаянием своих детей, мы тем не менее тихо ненавидим сегодняшнюю власть. Мы не голодные, но ненавидим.
А население Российской империи уже к 1915 г. столкнулось с угрозой голода, а солдатский народ погибал на войне. И у солдаток всё меньше оставалось сил на борьбу с нуждой и надежд «вот вернется муж, всё поправим…»
Голодный народ в 1916–1917 гг. всё больше ненавидел. А уж после разочарований правительством Керенского, который выдвинул лозунг «Война до победного конца», стал ненавидеть еще больше, и не только царскую власть, но и всё богатое жулье.
Так что никаких денег большевикам на революцию не надо было. Ни денег кайзера, ни английских денег, ни американских. Достаточно было ненависти разоренного войной народа. Вот оно, ракетное топливо революции.
Мы сейчас не голодаем, но ненавидим.
А каковы чувства были у того, кого травили газами, кого гнали на войну, чтоб убивать и калечить, над семьей которого глумились богатеи в тылу, кто возвращался (если возвращался) в разоренное село и голодал вместе с семьей? Он ненавидел. И во много раз сильнее, чем мы ненавидим сегодняшнюю власть.
Так что революцию делал сам народ.
Текст: Нелли ЦАПУРИНА, Ярославская обл.
ertata
