Сегодня приснилось, что мы с Карлой Бруни сидим в каком-то кафе на левом берегу и болтаем на литературном французском языке, причём я-то в полной уверенности, что говорю по-русски, но окружающие всё равно восхищаются моим парижским выговором и отличным вкусом в выборе женщин; Бруни мне кажется старой старухой (ещё бы, на четыре года меня старше).
-- Мой червячок, помоги старушке пописать, - подмигивает моя спутница, и мы оказываемся в каком-то замызганном туалете, где пахнет мочой и рыбой, но зеркала во всю стену.
-- Может, не надо, рыбка?
-- Надо, мой зайчик, - шепчет Карла (одежды на ней мало, и та мокрая). Она снимает себя в зеркало на золотой (вне всякого сомнения) айфон, а я никак не могу вспомнить, где я видел снимки такого формата - "туалет-зеркало-огрызок-я-такая-красивая-вся".

Мы сломали унитаз.

-- Знаете, кто это молодой человек? - Пьяно кричит Бруни по возвращению из туалета. - Это мой любовник и сын от Сержа Гензбура.
-- О-ля-ля, - восхищаются окрущающие, - Твоя красота, Карла, смягчила гензбуровское уродство. Порода, порода! Как тебя зовут, Эдип?
-- Станислав Сергеевич. Как Говорухин.

Карла снова захотела сделать туалетный снимок, а я уже знал, что всё, что происходит, это сон - дурной, однообразный, но с претензией, как песня моего новоявленного отца Comme Un Boomerang; впрочем, после равелевского Болеро критерий однообразности был расширен до бесконечности.

art ma-zaika

Жизнь (LifE) =)

 

 

Врага надо СТРЕЛЯТЬ, а не ПУГАТЬ. На лошади СКАКАТЬ, а не СИДЕТЬ. Вина надо ИСПИТЬ, а не БУХАТЬ. Друзей нужно ЛЮБИТЬ, а не ИМЕТЬ. Дитя надо РОДИТЬ, а не ЗАЧАТЬ. За друга УМЕРЕТЬ, а не БОЛЕТЬ. Жену надо ЛЮБИТЬ, а не ТЕРПЕТЬ. Ночь нужно ПРОВЕСТИ, а не ПРОСПАТЬ. Уверенно ДЫШАТЬ, а не ПЫХТЕТЬ. И жизнь нужно ПРОЖИТЬ, а не ПРОСРАТЬ.

Фото: © Copyright Alexandr Hunt

В те времена, когда время ещё не кончилось (году примерно в 94) Староверов любительски играл в "Театре имени Кристины Орбакайте", где заправляли братья П., вечная надежда российской драматургии. Второй постановкой братьев была "Варвара-краса - длинная коса" - невольная интерперетация "Мелкого беса" Фёдора Сологуба, а Варварой ради пущего эффекта был Староверов - без красы, без косы, с длинными сальными волосами, рыжими на солнце, и очками a la Джон Леннон: двусмысленность тогда была в моде. Первой кульминацией спектакля были пьяные пляски героев сообразно их амплуа и характерам: Ардальон Передонов топтался на месте, Володин скакал козлом, тряся рыжей бородой, Варвара танцевала старинный русский танец "маструба", слизанный у Мадонны, только куда Мадонне было до маструбационных вывертов Варвары.

Тогда же одна знакомая (дама с интересным прошлым и пятнадцатью годами старше) сказала Староверову: "Ты бы себя видел, это была лучшая иллюстрация тому, как хорошо быть женщиной". Староверов долго думал, радоваться ему или огорчаться. Решил огорчиться. Тем более, что разногласия с братьями П. шли к своей кульминации, Староверов не любил филологический театр, справедливо считая, что одними словами сыт не будешь, вы вот сделайте нам игру одними глазами, разбавьте пластикой и чем там ещё нужно для варки драматургического супа. Братья П. были филологи и в пример приводили Пазолини: вот Медея (страшно красивая Мария Каллас) говорит Ясону :"Бесполезно. Теперь это невозможно" и - без перехода - слово fine. В пример приводился Станиславский, но, как известно, Станиславский - это театральный миф, а Пазолини был позорный филолог - к его чести, стремящийся вырваться из мира, органиченного только словами.

Альмодовар - не Пазолини.(Вот тут бы и закончить, с этой фразой не поспоришь; но раз пошла такая пьянка, скажем пару слов о новом фильме испанца "Кожа, в которой я живу" как бы с точки зрения филолога - перескажем фабулу, забудем о киношных прибамбасах, пока не забудем о том, что мы о них забыли). Вместо кожи получится рожа, с которой я живу - поверхностное описание срединного мира мелких бесов, мнящих себя творцами реальности.

Где-то под Мадридом во дворце Сигаралль живёт себе безумный профессор Роберт Ледгард (постаревший Бандерас, ничего себе мужчина) с мамкой-нянькой и загадочной красоткой Верой (Елена Анайя). Раскроем карты сразу - мамка-нянька оказывается просто мамкой, а красавица - чудовищем, хуже этого чудовища только сам профессор Ледгард.

Профессор выступает на конференциях, где хвалит себя - изобретателя искусственной кожи, которую даже москиты не кусают, потому что кожа, по правде говоря, свиная, только немного генетически модифицированная.

Но кто же эта Вера в мехах (хотя мехов нет - так, розовый комбинезон, обтягивающий маленькую грудь и аккуратную попку)? Рояль она в кустах или скелет в шкафу? Правда скрыта от нас до появления тигра.

Тигр действительно появляется у ворот замка во время мадридского карнавала.
-- Не пущу, - говорит мамка-нянька, - мы тигров не приглашали.
-- Я не тигр, - отвечает тигр, срывая всяческие маски и показывая родимое пятно на заднице.
-- Боже ж ты мой! - Кричит мамка-нянька, - Пятно на жопе! ты не тигр, ты мой сын Рамакришна (хотя с Рамакришной Староверов поспешил, не было никакого Рамакришны, а имя было вполне себе испанское).

Да, любезный зритель. У мамки-няньки было два сына: один - хирург, другой - пролетарий. Только отцы у них были разные - в Испании и не такое встречается.

-- Я тут банк ограбил, - продолжает не-Рамакришна, - сховаюсь у тебя на пару деньков? Как нет? А я вот тебя к стулу привяжу да в рот кляп засуну. Ой, а кто это? Так похожа на покойную жену профессора, которую я оставил догорать во взорвавшейся машине... Пойду-ка я её трахну.

Акту любви помешал вернувшийся не вовремя герой Бандераса - маму развязал, Веру успокоил, а брата, натурально, застрелил, а потом сжёг, конечно.

И работал ещё в комиссионом магазине "Бутик "Последняя коллекция" вместе с напарницей-лесбиянкой паренёк Висенто - бабник и токсикоман. Хотя о Висенто чуть далее.

Избавившись от брата-пролетария, профессор Ледгард даёт пленной до того Вере свободу, и та узнаёт, что шесть лет назад супруга профессора почти сбежала с его братом (тот, который тигр и Рамакришна), но по дороге попала в аварию, машина вместе с женой сгорела. Жена, впрочем, сгорела не полностью - волшебные руки мужа-хирурга спасли жизнь даме, но не внешность - так, сплошной ходячий шрам в комнате без окон-без дверей и без зеркал (зачем зеркала покойнику?) Но однажды сгоревшая жена услышала за окном песню дочери, вспомнила что-то, открыла окно и уведела себя в оконном отражении такой страшной без макияжа, что выпрыгнула на улицу и разбилась. Дочь после этого жила в психушке на одних таблетках.

Но как-то раз отец-профессор решает взять уже половозрелую, но не вполне нормальную ещё дочь на свадьбу: говорят, свадьбы - отличный способ социализации.

И как раз на свадьбе дочь Бандераса (свежая Бланка Суарез) знакомится с Висенто из комиссионки.
-- Ты какие таблетки пьёшь, красотка?
-- Я всё больше по нейролептикам и трициклическим антидепрессантам. Штук двадцать в день. Как надоели эти каблуки, выброшу я туфли, как мне жарко, сниму-ка я кофту, - говорит безумная дочь безумного профессора.
-- Да мы сладкая парочка! Дай-ка я тебя быстренько изнасилую.
Но то ли таблетки Висенто пил не те, то совесть проснулась - изнасилования не вышло. А дочь опять в дурку загремела - она не была склонна к сексу и скоро, как мать, выбросилась из окна.

Роберт Ледгард решился на Страшную Месть - он крадёт Висенто, держит его в подвале на цепи, а потом делает вагинопластику. Гормональной терапии профессор не проводит, но у бывшего Висенто выпадают волосы и вырастает грудь. Чистый Франкенштейн.

Да, господа, Вера - это Висенто. А вагину новому человеческому существу разработали при помощи разновеликих деревянных фаллосов.

Профессора пытаются шантажировать бывшие коллеги, которых он отлучил от скальпелей из зажимов, но на помощь приходит Вера-Висенто: "Да я баба и всегда ею была! Идите вы на фиг, хирурги хреновы и не мешайте моему женскому счастью!" Бывшие коллеги (почему-то с рожами барселонских докеров) стыдливо уходят ("ну да, хотел парень сделать дырку, да ведь все мужики хотят дырку"), а Висенто-Вера становится, скажем так, сексуальным партнёром Ледгарда.

Тут Староверов очень хотел бы рассказать об эстетике фильма, о цитатах из Фритца Ланга, о настороении Хичкока, о выстроенном кадре и актёрской игре Бандероса, о том, что картина очень многоплаговая и на самом деле очень грустная и вообще из разряда must see, но он обещал этого не делать. Зря, наверное.

Как зря огорчился в своё время, когда его решение роли Варвары было признано удачным. Наверное, хорошо быть женщиной - но это в случае, если ты действительно женщина. Можно и подурачиться, конечно, изображая на сцене Мадонну - почти что девственницу, почти что певицу...

...А финал у "Кожи..." оптимистичен чисто по-альмодоварски.

Вера-Висенто не простила. Никому и ничего. Она только притворяется влюблённой, но при первом удобном случае убивает и профессора, и его мамку-няньку, и сбегает. Далее - Обретение Дома. Герой-героиня приезжает в свой комиссионный магазин, встречает там мать и напарницу-лесбиянку и говорит: "Вот на мне платье в цветочек, которое мы пытались втридорога впарить дуре-покупательнице, выдав за винтажное. Я Висенто. Я вернулся".

Чёрный экран, трёхмерная вращающаяся модель ДНК и надпись fine.