Он навсегда вошёл в нашу историю как главный разоблачитель Сталина на ХХ съезде КПСС. Это деяние разводит оценки Хрущёва по двум крайним точкам зрения. Но та и другая, по сути, ставят оценку Хрущёву в зависимость от его отношения к Сталину. Тем самым, даже антисталинисты косвенно вынуждены признавать относительно небольшой масштаб Хрущёва рядом с великой фигурой Сталина.

«Осуждение культа личности Сталина» меньше всего повлияло именно на репрессивный аппарат Советского государства. Тенденция к либерализации режима наметилась задолго до смерти Сталина, ещё до Великой Отечественной войны, как убедительно показал В.В. Кожинов в своём труде «Россия. Век ХХ». В конце 30-х гг. и после Победы из года в год снижалось число репрессированных по политическим преступлениям. Массовая реабилитация началась в 1953 году. Так что ХХ съезд КПСС не внёс в эту тенденцию ничего нового. С другой стороны, период Хрущёва пополнил репрессивную практику режима новшествами, невиданными в сталинское время.

Несколько лет назад проводился нашумевший опрос «Имя Россия». Интересно, к каким результатам привёл бы опрос «Имя анти-Россия» на определение самого отрицательного героя нашей истории? Можно быть уверенным, что Хрущёв, редко кем названный в конкурсе на «Имя Россия», стал бы одним из лидеров в рейтинге наших анти-героев.

Будущие историки наверняка будут изучать, среди парадоксов нашего времени, каким образом один из главных организаторов массовых репрессий превратился, в глазах многих, в человека, осудившего и прекратившего такие репрессии!

«Украина ежемесячно посылает 17-18 тысяч репрессированных, а Москва утверждает не более 2-3 тысяч. Прошу принять срочные меры» (цит. по: Ю.В. Емельянов. Хрущёв. М.: Вече, 2005. Кн.1. С.142), – телеграфировал Н.С. Хрущёв Сталину в 1938 году в свою бытность первым секретарём ЦК КП(б) Украины. На что «кровавый тоталитарный диктатор» ответил своему не в меру ретивому подчинённому: «Уймись, дурак!»

Хрущёв ещё при жизни создал о себе легенду этакого простака, рубахи-парня, руководимого непосредственными эмоциями. Его снятие с должности Первого секретаря ЦК КПСС в октябре 1964 года только способствовало утверждению этой легенды. Правление Хрущёва получило официальную безличную оценку «волюнтаризм». В переводе это должно означать «господство волевых, рационально необоснованных методов принятия политических решений». Негласно подразумевалось, что такие решения исходили от одного человека – Хрущёва.

Тем самым подкреплялось убеждение о спонтанности тех или иных действий Хрущёва. До сих пор многие уверены в том, что он предпринимал некоторые свои важнейшие шаги под влиянием минутного душевного порыва. Даже цитированный выше известный историк, автор двухтомного исследования о Хрущёве, отдаёт дань такой версии и считает его импульсивность, «любовь к действиям, родившимся из взбалмошных идей» (там же, с.15), главным свойством личного характера Хрущёва.

Возможно, отдельные случаи такого рода действительно имели место. Однако в политической биографии Хрущёва значительно больше места занимает целенаправленная карьера, не пренебрегавшая никакими средствами, не знавшая моральных запретов. Успешная карьера такого рода в принципе, а особенно в те непростые времена, исключает глупость, недальновидность и слабость воли. Она требует недюжинного ума, правда, особого свойства, и решительности. Емельянов производит ум Хрущёва от крестьянской смекалки, а его решительность ставит в связь с его импульсивностью. «Для импульсивного человека главным становится его величество Случай, который властно диктует ему необходимость совершения необдуманных поступков. При этом импульсивные люди могут оказаться в выигрыше по сравнению с более взвешенными натурами, так как они всегда готовы проявить инициативу там, где более осторожные умы будут затягивать с решением» (там же, с.14).

Однако постоянно совершая спонтанные, интуитивные поступки, легко промахнуться. То, что Хрущёв не промахивался до 1964 года, заставляет видеть в его «импульсивности» чисто внешнюю оболочку вполне продуманных и взвешенных решений. Правда, единственным движущим мотивом их принятия всегда служила личная карьерная выгода.

Определяющей чертой всех поступков Хрущёва как на пути к высшим постам в государстве, так и после их достижения, всегда было расчётливое стремление к единоличной неограниченной власти.

Такая гипотеза лучше объясняет обычно столь удачную и прозорливую «импульсивность» действий Хрущёва, направленных на достижение и сохранение своего личного статуса.

На руководящих постах Хрущёв легко мог проникнуться убеждением, что любые его действия, продиктованные личными интересами, ведут и ко благу страны. Доказательство своих незаурядных способностей он мог видеть в собственной головокружительной карьере. Такова неизбежная оборотная сторона достижения власти личными карьерными усилиями.

Очевидно, главный недостаток политической системы, созданной под руководством Сталина, тот, что она вознесла на вершину власти такого человека, как Хрущёв.

Став руководителем страны, зная, по его собственному признанию, «лишь четыре действия арифметики», он мог искренне верить (во всяком случае, убедить себя в этом было очень просто), что таких знаний достаточно и для успешного руководства великой державой. Ум у Хрущёва был, действительно, смекалистый, необходимые технические знания он, бывало, схватывал на лету, и потому мог считать, что в мире нет такой научной тайны, которую он не смог бы постичь. Отсюда вера Хрущёва в собственную непогрешимость при принятии, точнее – диктовке – им государственных решений.

Ярко характеризует эту сторону личности Хрущёва его реплика на знаменитой встрече с творческой интеллигенцией 17 декабря 1962 года, где он подверг разносу Эрнста Неизвестного, Евгения Евтушенко и других представителей либеральной интеллигенции. «Решать в нашей стране должен народ. А народ это кто? Это партия. А партия кто? Мы – партия. Значит, мы и будем решать, я вот буду решать» (Цит. по: Указ. соч. Т.2. С.304).

Так простейшим софистическим приёмом, приведшим его самого, наверное, в восхищение собственным умом, Хрущёв пришёл к тому же заключению, которое «король-солнце» Людовик XIV вывел из своего божественного помазания на царство.

Цитируемый историк считает, что простодушие Хрущёва и его этакое «рвение в духе бравого солдата Швейка», в то время, когда над всеми царил Сталин, было удобной личиной, позволявшей Хрущёву быть на хорошем счету у вождя, считаясь надёжным исполнителем и не вызывая подозрений в нелояльности, в то же время тайно лелея ненависть к Сталину. Эту характеристику, по моему мнению, следовало бы уточнить существенной деталью. Отношения в кругу приближённых Сталина способствовали раскрытию и расцвету таких личных качеств Хрущёва, как властолюбие и интриганство. В этом кругу Хрущёв чувствовал себя как рыба в воде, и ему было не за что ненавидеть сложившуюся систему. Единственное, что его могло подавлять – то, что наверху этой пирамиды власти находился не он сам, а другой человек. Этим и объясняется логика его поступков по пресловутому осуждению пресловутого «культа личности».

Огонь своей критики на ХХ съезде и позднее Хрущёв обрушил не на систему, а на личность Сталина, тем самым укрепив худшие черты системы.

Хрущёв стоит как бы у истоков расхождения двух путей, по которым могла пойти советская политическая система. Один путь – тот, который обозначился в последние годы власти Сталина. Это усиление роли конституционных, государственных органов (Совета Министров, Советов депутатов разных уровней) за счёт внеконституционных, партийных, верховенство права и закона. Другой – тот, который олицетворил собой и на который надолго свернул страну Хрущёв. Это рост бесконтрольности власти партийной бюрократии. После ХХ съезда столкновения за власть в партийных верхах заканчивались для побеждённых в них уже не расстрелом, не тюрьмой и даже не высылкой из страны, а понижением в должности, выходом на пенсию. Этот «либерализм» был лишь обратной стороной нового принципа ненаказуемости высшей партократии за любые деяния, даже преступные. На место одного непогрешимого вождя, перед которым все подданные были равно ответственны, становилась целая каста непогрешимых и неподсудных.

Это, наверное, и есть причина, почему всегда найдутся те, кто будет восхвалять Хрущёва как «родоначальника нашей свободы». Их свободы…

Нарисованный портрет уже не позволяет считать личность, на нём изображённую, всего лишь жалким эпигоном Сталина. Нет, это самостоятельная, яркая фигура. Неправы те критики Хрущёва, кто априори думает, будто разрушают от недостатка ума или умения. Хрущёв, как мы убедились, был неглупым человеком. Да и неверно было бы представлять его только как разрушителя. Одной рукой он разрушал «сталинское наследие», а другой созидал власть нового класса.

Хрущёв перестраивал государство с решения задач общенародного развития под обслуживание нужд этого класса.

О том, что он делал это вполне осознанно и целенаправленно, свидетельствует его реплика на совещании в ЦК КПСС в конце 1953 или начале 1954 года, когда после критики Г.М. Маленковым партийного аппарата Хрущёв под аплодисменты присутствующих воскликнул: «Всё это так… Но аппарат это наша опора!» (Цит. по: Ф.М. Бурлацкий. Никита Хрущёв. М., 2003).

Этому классу нужен был также новый политический миф. Великого вождя можно было признавать только в далёком прошлом, у истоков государства. На авторитет «отца-основателя» было удобно ссылаться для оправдания своего господства. Поэтому параллельно осуждению культа личности Сталина шло укрепление культа личности Ленина. Но в настоящем этому классу уже не требовался всемудрый и всевластный вождь. Укрепление партократии логично подразумевало развенчание Сталина.

Хрущёв видел в новом народившемся классе опору, прежде всего, для удовлетворения своих личных властных амбиций. Хрущёв оказался необходимым для партократии решительным вождём на период упрочения власти этого класса. В этом корень успеха Хрущёва. Когда новый класс, возвысившийся и окрепший, стал тяготиться личной властью Хрущёва, то избавился от него.

О дальновидности и расчётливости Хрущёва в борьбе за личный статус как определяющих чертах его характера свидетельствуют и его поступки после снятия с поста Первого секретаря.

Нелегально переправляя в США записи своих воспоминаний для публикации, Хрущёв совершал то, за что сам, находясь у власти, не задумываясь подверг бы суровым репрессиям любого. Будучи лишён власти, он мог стать «диссидентом» не только по необходимости. Он вполне мог предвидеть, что в недалёком будущем такое поведение принесёт политические дивиденды.

Проживи он столько же, сколько ниспровергнутые им Каганович или Молотов, он успел бы пожать лавры «борца с тоталитаризмом» ещё при жизни. Он совершенно сознательно мог создавать о себе такую легенду, обеспечивая своё политическое бессмертие в известных кругах. Нельзя не признать, что ему это вполне удалось.

Логика борьбы за власть привела Хрущёва ещё в 20-е годы к троцкистам, затем сделала из него ярого борца с троцкизмом, потом – самоуничижительного холопа Сталина, затем – столь же яростного его разоблачителя, после – «диссидента». Во всех этих метаморфозах Хрущёв старался предвидеть, какая позиция принесёт ему наибольшую выгоду не только сейчас, но и в обозримом будущем, и в большинстве случаев это ему удавалось. Беда в том, что, когда политическая позиция Хрущёва стала непосредственно отражаться в решениях государственного руководства СССР, она редко отвечала объективным потребностям страны. Свою незаурядную волю и энергию Хрущёв тратил на удовлетворение личных амбиций, пренебрегая интересами страны. Последние как будто должны были приноравливаться к намерениям Хрущёва повысить свой престиж очередной громкой пиар-акцией – освоением целины, разведением кукурузы, демонстративным сокращением вооружённых сил или размещением ядерных ракет на Кубе.

Взяв начальное и конечное звенья политической эволюции Хрущёва – троцкист и «диссидент», сплавляющий в США компромат на политических оппонентов, – легко было бы сделать вывод о том, что Хрущёв всегда был каким-то «западником». Но такой вывод был бы поверхностным и вряд ли верным. На самом деле он был просто идейно беспринципным человеком. Наверное, прав историк Емельянов, когда уподобляет Хрущёву в этом плане М.С. Горбачёва, находя в их личных характерах много сходных черт. Тот тоже видел в политическом позиционировании удовлетворение собственного честолюбия, особенно заграничными почестями, даже когда оно входило в противоречие с интересами страны. В обоих случаях личные амбиции руководителей больше разрушали государство, нежели укрепляли его.

Для консолидации общества отрицательные исторические персонажи имеют не меньшее значение, чем положительные.

Среди персонажей отечественной истории на роль главного анти-героя, с лёгкой руки того же Хрущёва, до сих пор выдвигают Сталина. Однако немалая часть нашего общества склонна признать Сталина, скорее, положительным героем. Это ни для кого не секрет, и тот же опрос «Имя Россия» это наглядно показал. Очередное осуждение Сталина и «сталинизма» способно расколоть, а не консолидировать российское общество. Зато имя Хрущёва в качестве такого подсудимого вызовет большее единодушие.

В неприятии Хрущёва могут сойтись люди различных взглядов и убеждений. Патриоты-державники припомнят Хрущёву отстранение маршала Жукова, необоснованные сокращения вооружённых сил, уничтожения новейших видов боевой техники, отказ от военных баз СССР в Порт-Артуре (Китай) и Порккала-Удд (Финляндия), уступчивость на переговорах с лидерами США по Берлинскому и Кубинскому вопросам.

Люди хозяйственного образа мышления, прагматики-государственники, технократы, а также экологи, несомненно, поставят в вину Хрущёву необоснованное упразднение отраслевых министерств, снижение социального статуса учёных, внедрение кукурузы невзирая на климат, сплошную распашку целины. Массовое строительство пятиэтажек-хрущоб создало лишь иллюзию быстрого решения жилищной проблемы и при этом резко снизило стандарт городского образа жизни. При Хрущёве началась вздорная практика «безвозмездной помощи» странам Азии и Африки, объявлявшим о «строительстве социализма».

Русские почвенники-традиционалисты вспомнят возрождение борьбы с «великодержавным шовинизмом» и поощрение национализма титульных народов в республиках СССР, ликвидацию «неперспективных» деревень и уничтожение конского поголовья, ликвидацию приусадебных участков сельской интеллигенции и попытку вообще уничтожить приусадебные хозяйства как форму землепользования (т.н. Второе раскулачивание). Православные добавят к этому новую кампанию «воинствующего атеизма», закрытие и уничтожение храмов (с 1958 по 1964 год было закрыто более 3500 церквей).

Кстати, Хрущёв, бывший в 1932-1935 гг. вторым, а в 1935-1938 гг. первым секретарём Московского горкома и (с 1934 г.) обкома партии, несёт главную личную ответственность за уничтожение в то время архитектурных памятников Москвы и области.

Утверждение Хрущёвым принципа неподсудности элиты имело мало общего с коммунистическим идеалом. Но не меньше, если не больше всех остальных, претензий к Хрущёву могут иметь либералы. Я говорю, конечно, не обо всех, кто присваивает себе это название, а лишь о тех, для кого ценности права и свободы личности важнее целенаправленного разрушения национальных устоев.

Знаменитое указание Хрущёва ввести расстрел за валютные махинации и повторно осудить уже осуждённых по этой статье людей, чтобы приговорить их к расстрелу, по степени пренебрежения правом не имело аналогов даже во времена Большого террора. Другими беспрецедентными случаями стали массовые расстрелы демонстраций в Тбилиси в марте 1956 года и в Новочеркасске 1 мая 1962 года. Первая демонстрация была политическим протестом против осуждения «культа личности» Сталина на ХХ съезде. Вторая – чисто социальным протестом против повышения цен на мясо. Подобных выступлений и подобной реакции власти на них в советских городах не было со времён гражданской войны. Выступление в Новочеркасске сопровождалось многочисленными жертвами (26 человек было убито и 7 впоследствии приговорены к расстрелу) и известно лучше других, но аналогичные выступления меньшего масштаба с протестом против политики властей по разным поводам происходили в 1958-1961 гг. в различных городах страны. Историки насчитывают их более десятка.

Стиль общения Хрущёва с творческой интеллигенцией – «Направо кругом, марш!» – ещё тогда стал притчей во языцех. «Никогда в советское время руководители партии не говорили с советской интеллигенцией в таком тоне», – замечает историк (Ю.В. Емельянов. Указ. соч. Т.2. С.305). Интересно, что многие представители этой интеллигенции впоследствии создавали миф о либеральном и прекраснодушном Хрущёве. Чем это объяснить? Основную, на наш взгляд, причину мы упомянули выше.

Было бы неверно объяснять благодарность либеральной интеллигенции Хрущёву тем, что дело теперь ограничивалось только личными разносами от руководителя партии, а не доходило до тюрьмы.

За высказывания, сочтённые кем-нибудь антисоветскими, и при Хрущёве можно было запросто угодить в «места, не столь отдалённые». За «антисоветскую деятельность» при Хрущёве были осуждены на различные сроки заключения порядка 10 тысяч человек.

Хрущёв лично не был более жестоким человеком, чем большинство его коллег. Его стремление «перевыполнить план» по репрессиям, о чём мы говорили в начале статьи, было продиктовано исключительно борьбой за власть и влияние. Там, где перебор был лично для него лучше, чем недобор, Хрущёв предпочитал перебрать, даже если залогом его карьерного роста становились жизни людей. Хрущёв не задумываясь распоряжался человеческими жизнями как «винтиками» личного успеха. Гибель тысяч людей была для него всего лишь статистикой. Хрущёв в совершенстве усвоил одну из сторон системы, созданной «хозяином». Можно считать, что именно это стало важным условием его успеха в борьбе за власть после 1953 года.

Либералы могут поставить в вину Хрущёву расправу с Л.П. Берией не только из-за пренебрежения нормами права и законности при совершении этого акта. Внимательный разбор событий 1953-1956 гг. убедил некоторых историков в том, что процессы реабилитации осуждённых по политическим мотивам, начатые Берией весной 1953 года, несколько затормозились после его ареста. Высказывания и действия самого Берии вскоре после смерти Сталина (не только в отношении дел и личности умершего вождя, но и расширение полномочий МВД союзных республик, намерение отказаться от строительства социализма в ГДР) позволяют предполагать, что «осуждение культа личности», которое произошло бы в случае победы Берии в борьбе за власть, могло оказаться более глубоким и радикальным, чем имело место в реальности на ХХ съезде. Оно могло не ограничиться только нападками на вождя, но затронуло бы и некоторые свойства самой системы.

Последовательные и честные либералы должны были бы признать, что ликвидацией Берии Хрущёв сорвал процесс «демократизации» и продлил «агонию тоталитарного режима», отведя шквал разоблачений с самой системы на человека, её олицетворявшего.

Не всё в деятельности Хрущёва окрашено в мрачные цвета. Были и позитивные подвижки. Продолжавшееся развитие ракетно-космической отрасли, начало которой было положено при Сталине, воплотилось в запуск первого спутника и полёты первых космонавтов. Жизненный уровень населения неуклонно рос, за исключением двух последних лет правления Хрущёва. Но всё это происходило помимо и даже вопреки воле самого Хрущёва, направленной на другие цели и задачи.

Заочное осуждение Хрущёва будет означать осуждение опаснейшей практики «волюнтаризма» в государственном руководстве: принятия необоснованных волевых решений, продиктованных личным властолюбием и честолюбием правителя, идущих вразрез с интересами государства в целом. По аналогии со «сталинизмом», мы вправе назвать и данное явление по имени правителя, его воплотившего – «хрущевизм».

«Хрущевизм» есть синоним некомпетентности и произвола в государственном управлении, прикрытых идеологической спекуляцией и демагогией.

В этом качестве «хрущевизм» выступает антиподом эффективному менеджменту. Хрущёвский «волюнтаризм» – то «наследие», не открестившись от которого, невозможно успешно развивать Россию.

Приложение

Мировые лидеры о Н.С. Хрущеве

Шарль де Голль: «Это, по-моему, хитрый мужичок, который очень любит власть и никак не может взять в толк, что стране нужны реальные перемены. Он буквально во всём хочет противопоставить себя Сталину и сталинскому стилю. Эта нарочитость очень часто – во вред Хрущеву и авторитету СССР. Для блага СССР и его народов нужна либерализация коммунизма, но, видимо, Хрущев не способен или вовсе не хочет этого понять… Визит Хрущева во Францию (в мае 1960 г. - А.Ч.) был нужен ему в основном для того, чтобы показать своим соратникам по политбюро, как его, Хрущева, тепло встречают за границей».

Иосип Броз Тито: «Хрущев всегда хотел казаться простым – и Сталину, и мне, и другими политикам. Но природная хитрость была изнанкой его кажущейся простоты. Он не слишком думал о последствиях своих слов, поступков, решений и, обвиняя Сталина в самовластии, культе, непредсказуемости, сам часто вёл себя тем же образом. Это особенно стало проявляться после 1958 года, когда так называемая «антипартийная» группа Молотова-Булганина и Жуков – наиболее влиятельные соратники Сталина и противники Хрущева – были отправлены отставку… Югославию Хрущев то объявлял братской социалистической страной, защищая ее от критики со стороны Китая и Албании, то включил даже в программу КПСС (принята ХХII cъездом КПСС в октябре 1961 г. - А.Ч.) положение о югославском ревизионизме».

Мао Цзэдун: «У нас под боком спят люди типа Хрущева, пора их разбудить. Хрущев начал предательство со Сталина, а завершат это дело он или его преемники – Советским Союзом… Хрущев, изменчивый как хамелеон, в одностороннем порядке заявил об отзыве своих специалистов, свернул 343 контракта, прервал осуществление 257 совместных научно-технических проектов, очень резко сократил поставки ключевых частей комплектного оборудования (в 1960-1962 гг. - А.Ч.), Более того, Хрущев тогда же решил свести счеты за прошлое, потребовав расчетов по поставкам вооружений в период сопротивления США и помощи КНДР в1949-1953 годах, а также по материальным и иным займам 50-х годов. Всё это оказало серьезное негативное влияние на экономическое строительство Китая. Но, чем больше давит Хрущев, тем крепче мы становимся…

Сталин был очень авторитетный политический руководитель. Но дальновидности ему не хватило: при жизни не дал ясных указаний о своем преемнике. А после его смерти появилась эта самая «тройка» (Берия-Маленков-Хрущев. - А.Ч.)., и ситуация была сперва очень хаотичной. Берия убили, в итоге же власть получил Хрущев , который стучит каблуком кожаного ботинка по столу. Правление его не будет долгим, но последствия его правления будут сказываться десятилетиями».

Эрнесто Че Гевара: «В серии марксистской теоретической литературы обязательно должны быть опубликованы работы Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, Мао Цзэдуна. Но также - наиболее крупных деятелей ревизионизма, прежде всего Хрущева и Троцкого. Создать школу марксистской мысли - не догматическую, но и не ревизионистскую — такова задача... Стрелка исторических часов раскручивается в СССР назад, в хрущевский период в коммунистическую теорию и в экономическую практику СССР включены категории и принципы капиталистической экономики… Интересно то, что говорил о Югославии Хрущёв, который посылал туда людей перенимать опыт. Так вот, - то, что он увидел в Югославии и что показалось ему таким интересным, — всё это в гораздо более развитом виде имеется в США, потому что там — капитализм…

Неужели, Никита Сергеевич, так, как мы сегодня, питаются все советские люди? (из выступления на банкете в Кремле в 1963 г. - А.Ч.). В СССР начальники получают всё больше и больше, у лидеров нет никаких обязательств перед массами. Идет «гибридизация» социализма, что проистекает из ошибочной концепции — желания построить социализм из элементов капитализма, не меняя последние по существу. Это ведёт к созданию «гибридной» системы, которая заводит в тупик; причём в тупик, с трудом замечаемый, который заставляет идти на все новые и новые уступки господству капиталистических методов. То есть, вынуждает к отступлению и происходит возвращение к капитализму…

Происходит кощунственное шельмование заслуг и личности Сталина. Хрущевско-брежневская группа погрязла в бюрократизме и номенклатурном марксизме, лицемерит о базе США в Гуантанамо, даже согласна с американской оккупацией этого кубинского района. Если наша партия коммунистов будет создана по образцу теперешней КПСС, тогда социализм и на Кубе быстро переродится».

Подготовил Алексей Чичкин

Власть прошлого и власть над прошлым

В принципе нет таких мест, событий, процессов, которые нельзя было бы назвать "историческими". История, явно или незримо, сопровождает нас повсюду, пронизывая насквозь самую ткань бытия. Из нее рождается и в ней же умирает сегодняшний день, чтобы дать жизнь дню завтрашнему. В Истории сокрыта тайна Времени, и, возможно, в той части этой тайны, что связана с прошлым, давно уже зачат облик еще не ведомого человечеству грядущего, "раскодировка" которого, похоже, происходит на наших глазах. Судить о результатах рано. Предвидеть их, чтобы предотвратить, сложно, если не бесполезно. Эффективно воздействовать на них - вообще нереально.

Не стоит язвить по поводу наивной самоуверенности современных "пророков от аналитики", авгурствующих о будущем на основе собственных "научных" идей о способах его конструирования. Они по-своему честно и аккуратно выполняют порученное им дело, подобно "таперу, который играет, как умеет".

Что же остается? Скорее всего, думать, обсуждать, пытаться понять. И, по возможности, вовлекать в это невредное занятие, тех, у кого несколько иная профессия и призвание - принимать решения и действовать в масштабах всея Руси.

Историю всегда эксплуатировали и будут эксплуатировать в политико-утилитарных целях. Она приговорена к такой участи самим своим статусом "неточной", "субъективной" науки. По большому счету, это - очень тонкая, многоликая, эластичная материя, вызов человеческой воле к познанию, затейливая игра ума, воображения, интуиции. В такой своей ипостаси, История является профессией и призванием для, так сказать, "научно-гуманитарной аристократии".

Однако История - это еще и бездна эмоций, страстей, интересов, протянувшихся преемственной нитью из тьмы веков в нашу современность. Это - многоярусный каталог не только триумфов и падений государств, но и людских, личных трагедий, а также сочинений о том, кто во всем этом виноват. Это - бесконечный спор о распределении почетных мест в иерархии великих народов, цивилизаций, культур, о решающем вкладе в эпохальные события, изменившие судьбы человечества.

Иначе говоря, это - громадный общественно-воспитательный потенциал, который нужен всем, всегда, везде. Как орудие созидания или разрушения. Как источник добрых чувств или запальник войны. Как генератор напряжения или путь к компромиссу.

Нет ничего удивительного, что завладеть прошлым, как бесценным ресурсом для манипуляции массовым сознанием, старается, прежде всего, власть предержащая. Она в нем испокон веков ищет способ самосохранения, самооправдания и самовозвеличивания. Сегодня этот поиск ведется более утонченно и технологически более совершенно. Сильным мира сего уже не нужны медвежьи услуги историков, грубо усердствующих в тех самых "коленопреклонных" посвящениях, слабость к которым питали даже выдающиеся ученые.

Это не значит, что правители разлюбили лесть. Это значит, что они стали восприимчивее к ситуациям, способным поставить их в глупое положение. (Что, впрочем, не касается политиков с очень крепкими нервами, непоколебимой верой в собственную значимость и полным отсутствием чувства самоиронии, защищающим от опасности стать всеобщим посмешищем, не заметив этого).

В руках умной власти История может обрести куда более полезную и достойную функцию, на которую указывал еще Н.М. Карамзин. Нет, не "мирить простого гражданина с несовершенством видимого порядка вещей" (объясняя, что бывало еще хуже), а "питать нравственное чувство", "располагать душу к справедливости" и, самое важное, "утверждать благо и согласие общества".

Старомодно? Да.

Осуществимо? Неизвестно.

Необходимо? Как никогда.

Дефицит классичности

Связь времен на Кавказе (и на Востоке вообще) - это то, что можно ощутить остро, пронзительно, повседневно. Люди в тех краях чувствительны к прошлому, многое в нем для них священно. Особенно там, где "мало" истории в ее, так сказать, классическом, книжном, упорядоченном виде - истории, разложенной по эпохам и стадиям прогресса, населенной всемирно известными персонажами, воплощенной в гениальных творениях литературы и искусства. Весь этот дефицит "классичности" восполняется преданиями, героическим эпосом, ритуалами, в которых, быть может, точнее всего запечатлены образы почтенной старины.

Есть и другой, теперь уже повсеместно используемый способ удовлетворить естественную духовную потребность малого народа в большой истории - придумать ее. Такая форма спекуляции на подспудном чувстве неполноценности призвана вытеснить, изжить его комплексом величия, которого не бывает без великого прошлого. А его ведь нужно откуда-то взять. И берут - оттуда, где мало что можно найти, кроме непролазной исторической темени.

Сугубо умозрительно, так и подмывает предположить - чем примитивнее и абсурднее подобное сочинительство, тем оно безобиднее, поскольку "людей не обманешь". На практике, к сожалению, получается иначе. Как тут не вспомнить, что оголтелое, ядовитое, злокачественное мифотворчество, зародившееся на исходе "гласно-перестроечных 80-х", прямо причастно к происхождению постсоветских трагедий на Кавказе.

Не многим лучше наукообразие. Современные историки хорошо освоили модную (западную, ибо другой нет) политологическую и философскую терминологию, чтобы компенсировать ею нехватку или отсутствие собственных научных идей и заставить ее работать в "правильном", политически и идеологически востребованном направлении. Заказчиками сегодня выступают не столько официальные "верхи", которые пока еще толком не решили, что именно заказывать у придворных жрецов истории, сколько "низы", страдающие весьма распространенным синдромом "острой исторической недостаточности" и отторжения "чужого".

Интеллектуальной элите Кавказа проще, удобнее и, кстати говоря, выгоднее приспосабливаться к массовым настроениям, чем формировать их. Впрочем, некоторых из тех, кто претендует на право воспитывать общество, так и хочется попросить исключительно по-человечески: не творите зла, ради всех святых, если уж и в самом деле не ведаете, что творите!

Но ведь беда-то в том, что они прекрасно знают, чем слово "правды" отзовется - слово "нашей правды истории", национальной, обобществленной, непререкаемой, находящейся в состоянии священной войны с внешним, "другим" миром: имперско-агрессивной Россией, с одной стороны, и соседними народами, с другой.

Сегодняшнюю политико-идеологическую конъюнктуру многие находят беспрецедентно подходящей для объединения историков в кампании инфернализации всего, что делала Россия на Кавказе с XVI века. И ладно бы только историков. Из совершенно разношерстных сил рекрутируется целая наемная армия пиарщиков, специализирующихся на тотальной дискредитации исторического и современного образа России с помощью незамысловатой формулы: "какой она была, такой и осталась".

Поскольку среди этой пишущей и говорящей публики есть люди умные, вполне реально предположить их скептическое отношение к своей деятельности (при условии, разумеется, что речь идет не о клинических русофобах) и даже безразличие к ее результатам. Они, вероятно, догадываются, что все это, если и будет работать, то недолго и неэффективно. Но у профессионалов принято не обсуждать заказы, а исполнять их. В противном случае они наверняка растолковали бы своим нанимателям, что для политических элит северокавказских республик и закавказских государств строить свою стратегию на воспитании массовой иррациональной ненависти к России, которой Кавказ много чем обязан, глупо, бесполезно, самоубийственно.

С чем идти в завтра?

Уж что-что, а ненависть - чувство не безответное. Взаимность заложена в самой его природе. Среди русских интеллектуалов тоже хватает тех, кому, по разным (в том числе по житейски понятным) причинам, трудно справиться со своей кавказофобией. Это настроение - что самое страшное - меняет сферу бытования, превращаясь из кухонно-дворового явления, которое известно было и в советские времена, в состояние ума, идеологию, социальную энергию. Стихийная составляющая этого процесса убывает. Ненависть приобретает организованный, управляемый характер. Управляемый до тех пор, пока у кого-то не появится желание ее обуздать - этого она не любит. Отсюда, быть может, дефицит такого желания. И профицит стремления оседлать волну, чтобы добраться на ней к цели, которая у каждого своя. Надо ли объяснять, чем чреват этот вид серфинга? А вот задуматься над тем, какие мотивы прячутся по ту сторону удовольствия "прокатиться с ветерком", не мешает.

Человечество, как принято считать, проходит стадию очень болезненного расставания со "знакомым миром". Меняется все и вся: люди, народы, государства, цивилизации. Окружающая тебя микросоциальная среда становится неузнаваемой в такой же степени, в какой усиливается хаотичность и непредсказуемость мировых процессов. Не совсем ясно даже, что здесь первично, а что вторично. И совсем не ясно, куда и кем (если есть этот "кто") все это движется.

Россия запуталась в картине наступающего завтра не больше и не меньше остальных. Но багаж проблем, с которым она идет в будущее, тяжек по-особому - "по-русски", "по-имперски". Какие-то из них нам придется решать вместе со всем миром, какие-то - с отдельными странами или с "объединениями по интересам", а какие-то (и их большинство) - самим и только самим.

Впрочем, собственный и чужой исторический опыт пригодится всегда. В чем-то - китайская упертость и склонность мыслить макровременными категориями, в чем-то - израильская глухота к "мировому общественному мнению", в чем-то - черчиллевское понимание слова "препятствие", определяемое им как посторонний предмет, который замечаешь, когда отводишь взгляд от стратегической цели (иначе говоря, будучи занятым великим делом, не отвлекайся на пустяки).

Конфедерация цветущих швейцарий

Сегодня на большую российскую повестку дня тихой сапой возвращается, казалось бы, оставшаяся в девяностых проблема "сохранения целостности страны". Мы по старинке употребляем этот эвфемизм, прекрасно осознавая, что в нем "целостность" - лишнее. Когда уж доходит до такой постановки вопроса в принципе, то речь идет попросту о сохранении (или гибели) нашей страны, и не о чем больше. Самое непродуктивное занятие - искать, кому именно выгодно расшивать Российское государство на удельные лоскуты. Это выгодно многим и здесь, и там (во всяком случае, им так кажется). Еще глупее - обижаться на них. Это все равно, что в какой-нибудь спортивной игре укорять своего соперника за ловкие приемы, используемые против тебя. А тут не "какая-нибудь", а глобальная игра в "пан или пропал". Сдается даже, что сегодня, на фоне всех этих гигантских проектов перекроек региональных и континентальных пространств, азарта в работе по расчленению России больше, чем в начале 1990-х: тогда хоть кто-то из лидеров Запада опасался цепной катастрофической реакции общемирового масштаба. Сейчас этого страха не видно. Видно другое. И в США, и в Европе многие не прочь попробовать еще раз. Ведь получилось же в 1991-м. Легко, быстро, неожиданно. И с таким колоссом, как СССР! Почему бы не продолжить этот эксперимент с Россией? Она по-прежнему недопустимо велика, богата, строптива. Смеет своевольничать в распоряжении своими природными ресурсами, отказываясь считать их достоянием всего человечества, то есть мыслить категориями XXI века.

Водятся и на наших интеллектуальных просторах мыслители, разделяющие идею о том, что нужно, идя в ногу со временем, сделать из большой, неухоженной и некультурной России конфедерацию самодостаточных "процветающих швейцарий". (Были, кстати, и в русской политической мысли XIX века молодые, ретивые хлопцы, утверждавшие, что Россия слишком большая и разная, чтобы оставаться единой, поэтому хорошо бы было разделить ее на демократически самоуправляющиеся области.) Тут недавно автору этих строк, услышавшему о московских административно-территориальных реформах, грешным делом подумалось: уж не начало ли это возделывания райской землицы в границах Московского княжества? Эдакая российская, редуцированная версия "золотого миллиарда". А, может, это то, что и должно в конце концов остаться от России? Лучше меньше, да лучше, как учил классик, имея в виду, правда, совсем другое.

Не будем лукавить. Хотим мы того или нет, но подобные модернизационные реформы - если не прямое приглашение, то заразительный прецедент для других регионов страны. Строить собственное благополучие в отдельно взятых субъектах государства, подспудно готовя их к независимости. Кто бы возражал против хорошей жизни, но ведь получится нечто иное: этим благим намерением будет вымощена дорога совсем в другом направлении.

В поисках благотворящей Истории

В каком - наглядно показала в 1990-е годы Чечня. И еще может, упаси Господь, показать весь Северный Кавказ. Сказать, что там все готово для этого, нельзя. Готовится - очевидно. Вопрос вопросов - людьми или силами, над которыми люди не властны? Если кто-то назовет поименно всю ту братию, которая нисколько не скрывает своего плана начать разрушение России именно с юга - это не будет ответом. Вычислите всех до единого, кто стоит за ней внутри России и за ее пределами - и это тоже мало о чем скажет, с точки зрения понимания некоего процесса, пока, похоже, недоступного пониманию. Как ни странно прозвучит, самый оптимистический вариант - наличие на Северном Кавказе и вовне организаций, последовательно и методично работающих на обострение ситуации с прицелом на реализацию того или иного Проекта. Против этого субъективного, так сказать, целеполагаемого замысла много чего можно придумать (при наличии воли, конечно) - симметричного и ассиметричного, используя, в том числе, классические игровые методики.

Если же мы имеем дело с частной, "северокавказской" проекцией саморазвития Идеи мировой истории, то тут все гораздо сложнее. У Истории ведь своя логика, именуемая иногда "объективной закономерностью". Вот только никому еще не удалось успешно опрокинуть эту самую "закономерность" в Будущее, то есть предсказать его. Что, кстати, совсем неплохо: по крайней мере, у людей нет ни чувства обреченности на худшее, ни скуки в ожидании уже известного счастливого конца фильма. Одним словом, незачем знать, что все дороги ведут к обрыву и разница лишь в их длине.

России, вообще, и на Северном Кавказе, в частности, желательно выбрать из этих дорог самую, самую длинную, для чего потребуется громадная, системная, волевая работа, иногда по принципу "глаза боятся, а руки делают". Едва ли не большую часть ее необходимо сосредоточить на идеологическом, образовательном, духовно-воспитательном направлении. Тратиться не на тех, кто уже безнадежно потерян для "разумного, доброго, вечного", а на тех, в ком еще теплится надежда и не слишком повреждены душа и рассудок. Детский сад, школа, вуз, другие сферы физического пребывания подрастающих поколений должны стать эффективной, конкурентоспособной средой для воспитательного образования и образовательного воспитания.

История может оказаться действенным подспорьем на этом поприще. История, обращенная во благо, а не во зло. Объединяющая и примиряющая народы. "Питающая нравственное чувство" и "утверждающая согласие общества". Это не лишит Историю даже той меры "научности", которую в ней предполагают большие оптимисты. (Может, все же не так уж и заблуждались марксисты-ленинисты, заявлявшие, что "партийность" "объективности" - не помеха.). В любом своем качестве прожитое и пережитое человечеством не перестанет быть для него чистилищем, заветом, уроком.

С тех пор, как Россия (сначала в виде Руси и Московии, потом - Империи) стала частью истории Кавказа, эту историю уже нельзя ни отделить от России, ни представить без нее. Задолго до включения Кавказа в состав Российской империи началось соединение их "историй" в контексте многовекового соседского общения и взаимопознания. Превращать этот сложнейший процесс в сплошную потемкинскую деревню, где царил мир, лад, благополучие, ровно то же самое, что именовать его "четырехсотлетней Русско-кавказской войной".

Между этими полярными крайностями располагается огромный исторический мир, насыщенный совершенно разными событиями и процессами. Они происходили на таком временном пространстве, которое вмещало в себя жизни многих поколений, радикальные изменения в статусе и судьбах крупных государств, окружавших Кавказ, или мелких квази-государств, расположенных на его территории. Природно-географические причины изначально обрекли Кавказ быть ареной геополитического сражения между внешними силами. От них, впрочем, не отставали и внутрикавказские игроки, которые претендовали на региональную или субрегиональную гегемонию, никого не щадя в борьбе за нее. Это объективно создавало для местных народов жестокую среду обитания, очень рискованную с точки зрения хозяйственного и демографического воспроизводства. Правда, для кавказских этносов тут не было ничего нового: они всегда трудно уживались между собой, хорошо зная и без внешних завоевателей, что такое перманентная война всех со всеми.

Иными словами, сугубо умозрительный и теоретический эксперимент по изъятию из истории Кавказа "агрессивной", "коварной", "бесчеловечной" России показал бы лишь одно - никакого подобия идиллии в кавказском "безроссийском прошлом" найти не удалось бы.

Не городить небылиц

Все, что делала Россия на Кавказе, не стоит ни осуждать, ни оправдывать. Она вела себя как "нормальная империя" в подобных ситуациях. И кавказские горцы вели себя так, как им и было положено на тогдашней стадии их социально-хозяйственного и культурного развития. Ожидать от одной или другой стороны чего-то иного бессмысленно во всех смыслах.

Вузовскому и школьному преподавателю или авторам учебников ничего не нужно ни придумывать, ни утаивать. Русско-кавказские отношения - богатейшая история, отчасти с "классическим", отчасти с уникальным содержанием. В ней было много всякого. И оно, это самое "всякое", заслуживает лишь одного - спокойного изучения, нацеленного на обретение знания и понимания, на освобождение умов нетвердых от фобий и комплексов, а не на культивирование их.

И еще очень важно - не городить небылиц вокруг таких явлений, как, к примеру, Кавказская война. Она была ничуть не "ужаснее" своих бесчисленных аналогов, которыми переполнена история человечества и со многими из которых Кавказская война не выдерживает никакого сравнения, так сказать, в статистическом плане. Ее необычность, "странность" заключаются как раз-таки в том, что может оказаться полезным для пробуждения у молодежи интереса к совсем другой стороне войны - ее повседневности, где было столько совершенно "невоенного", где люди разных вер и племен тянулись друг к другу поверх порой искусственно возводимых барьеров вражды и ненависти.

Русские писатели и историки XIX века видели Кавказскую войну и с этого ракурса. Их наследие, однако, используется сегодня крайне выборочно. Известные несколько строчек из толстовского "Хаджи-Мурата" навязываются учащимся дагестанских школ и вузов чуть ли не как исчерпывающая характеристика нравственного облика русской армии и русского человека на Кавказе. А многочисленные, его же, Толстого, наблюдения совсем иного свойства остаются не "замеченными".

То же - с русско-имперской историографией. Вся ее концептуальная суть видится многим в определениях, которые она давала горцам, - "хищники", "разбойники", "воры". А вот тот факт, что "историки-империалисты" посвящали свои жизни созданию многоотраслевой кавказоведческой науки, без которой нынешние народы Северного Кавказа не знали бы практически ничего о своем прошлом, - почему-то выпадает из поля зрения.

Итог, да и то предварительный, этому большому разговору подведет только время. Покуда замечу лишь, что мы никого не понуждаем искать и находить себя в Большой российско-советско-имперской истории. Но те, кто захотят идти именно по этому пути самопознания, должны быть уверены: ничего ненаучного или унизительного в нем нет. Напротив, если уж никак нельзя без приобщения к чему-то по-настоящему великому, то плодотворнее заниматься этим не в глухом горном ущелье, а на необозримых просторах истории многонародной Российской империи.