stoletie.ru/print.php?ID=130158
15 марта 1917-го, в день отречения Государя от престола, пресеклась русская монархия
Не оставляет мысль, что в роковом Феврале каждому зримо был дан выбор, словно даже и руль корабля России дан был в руки, который можно было ещё и вывернуть и уберечь страну от надвигавшейся чудовищной бури.
«Кругом измена и трусость, и обман!» – записал в дневник Государь Николай Александрович 2 (15) марта 1917 года.
Давно завершились земные пути творцов тех февральских дней. Судьбы большинства нам, конечно, неведомы, иные невозвратно стёрты, но жизни некоторых почти как на ладони.
Первый солдат, первый офицер, первый генерал…
Митрополит Владимир (Богоявленский) за несколько минут до казни напомнил своим убийцам, что первым революционером был дьявол…
Первым солдатом революции Временное правительство назвало Тимофея Ивановича Кирпичникова.
В бурном феврале Кирпичников принимал участие в усмирении «мирных» революционных толп на Знаменской площади и отличился: забрал в толпе у кого-то бомбу. На этом его борьба с революцией и кончилась.
Конечно, Кирпичников уже был научен агитаторами: цари и все дворяне - кровопийцы, царица – немка и военные секреты выдаёт. Твёрдо знал: народ хлеба хочет и свободы, потому митингует. Офицеры же велят за это в народ стрелять, говорят, как же государству без порядка?
Старший унтер-офицер учебной роты запасного батальона Волынского полка Тимофей Кирпичников, фактический командир учебной команды в ночное время, в ночь на 27-е устроил вместе с другими унтерами и недавними заводскими сговор. Решили: утром откажемся, не пойдём «против народа»! Приказ же от самого Царя, тот прямо повелевает: «завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны…» По присяге, которая ежегодно, из поколения в поколение давалась Государю и как ступенька за ступенькой соединяла воедино глубокую древность Святой Руси и сегодняшний морозный февраль, приказ нельзя не выполнить.
Разрушить присягу – все равно что расколоть штыком ступеньку. Пропасть под ней почему-то не видна была.
Утром в казарму пришёл командир – штабс-капитан И.С. Лашкевич. Его убийство явилось ключевым моментом революции. Один из волынцев, по фамилии Пажетных оставил нам (лежало годы в архивах): «27 февраля в 6 часов утра команда в 350 человек уже была построена. Выступил Кирпичников, обрисовал общее положение и разъяснил, как нужно поступать и что надо делать… В это время в коридоре послышалось бряцание шпор. Команда насторожилась и на минуту замерла. Вошёл прапорщик Колоколов, бывший студент, недавно прибывший в полк. На его приветствие команда ответила обычным порядком. Вслед за ним вошёл командир Лашкевич. (Очки золотые, стёклышки неприятные!) Все насторожились. Воцарилась тишина. На приветствие «здорово, братцы!» грянуло «ура» — так мы раньше договорились. (По уставу: «Здравия желаю, ваше благородие!») Когда затихло «ура», Лашкевич как будто что почуял, но повторяет еще раз приветствие. И опять снова раздается могучее и грозное «ура». Лашкевич обращается к унтер-офицеру Маркову и гневно спрашивает, что это означает. Марков, подбросив винтовку на руку (штыком на офицера!), твердо отвечает: «Ура» — это сигнал к неподчинению вашим приказаниям!»
Когда же Лашкевич, выбежав из казармы, пересекал плац, чтобы звонить в штаб и сообщить о бунте, в форточку (окна заклеены) грянуло несколько выстрелов. «Лашкевич, как пласт, вытянулся в воротах. Другие офицеры бросились за ворота и сейчас же сообщили о бунте в штаб полка. Забрав кассу и знамя, все офицерство моментально покинуло полк…»
Надо сказать, всё да не всё. Когда команда Кирпичникова вывалила за ворота, их догнал, уже переодетый – для безопасности – в солдатскую шинель «первый офицер революции» прапорщик Григорий Астахов.
Его слова: «Братцы! Я с вами!» - потом тиражировались на почтовых открытках Временного правительства.
Они выпускались даже в двух видах: Первый офицер революции в кресле, волосы прилизаны, погоны золотые и Первый офицер революции в полный рост, папаха на затылке.
К.И. Пажетных в своей рукописи указывает имена тех, кто стрелял и убил штабс-капитана И.С. Лашкевича (важнейший психологический момент мятежа). В некоторых источниках есть утверждение, что офицера лично убил Кирпичников. Но Иван Лукаш, поэт и в будущем эмигрантский исторический романист, в 1917-м записал и опубликовал рассказ «первого героя восстания Тимофея Кирпичникова». Лукаш передаёт так: «Мы бросились к окнам, и многие из нас видели, что командир внезапно широко раскинул руки и упал лицом в снег во дворе казармы. Он был убит метко пущенной случайной пулей!» Историк Григорий Катков замечает по поводу последней фразы: «Когда писались эти строки, здравый смысл был уже заменён в России фантастической логикой революционной риторики». Катков завершает мысль: «Впоследствии офицеров редко убивали те солдаты, которыми они командовали. Вообще говоря, самое революционизирующее действие на солдат и матросов оказывало именно убийство командира».
Выстрел был – взрывом крошечного детонатора, вставленного в тротиловую шашку, заложенную в склад с аммонитом. Рвануло.
При замедленной съёмке это выглядит так: Кирпичников строем выводит команду из расположения роты. Шагают по Виленскому переулку к Невскому, разворачиваются (предупредили: впереди пулемёты), одно спасение – поднять соседние полки и остальные роты батальона. Всё рядом, всё в центре. И поднимают – где угрозой, где стрельбой. Штурмом берут Дом предварительного заключения на Шпалерной (теперь СИЗО ФСБ), «Кресты», захватывают Арсенал – десятки тысяч винтовок и револьверов прилепляются к рукам уголовников и рабочих.
Последним назад тоже хода нет: бастовать запрещено, по закону в военное время – расстрел. Начались убийства офицеров и полицейских, заполыхал Окружной суд…
К вечеру число солдат, «перешедших на строну народа» было уже под 70 тысяч.
Первый генерал революции Лавр Корнилов, командующий (со 2 марта) войсками Петроградского военного округа, наградил первого солдата революции Тимофея Кирпичникова Георгиевским крестом 4-й степени с формулировкой «за то, что 27 февраля, став во главе учебной команды батальона, первым начал борьбу за свободу народа и создание Нового Строя, и несмотря на ружейный и пулеметный огонь в районе казарм 6-го запасного Саперного батальона и Литейного моста, примером личной храбрости увлек за собой солдат своего батальона и захватил пулеметы у полиции». Об этом награждении А.И. Солженицын в «Красном колесе» замечает: «по уставу ордена пришлось сочинить, как атаковал полицейские пулемёты». Пулемётов у полиции не было. Чуть позже Корнилов произведёт героического солдата в подпрапорщики. Это уже много позже того, как революционный генерал арестует царскую семью – императрицу Александру Фёдоровну и пятерых детей.
Памятное заседание на Сенатской
27 февраля – понедельник. Накануне, в воскресенье 26-го в церквях на проповедях не прозвучало острасткой вразумляющее слово Церкви, город не оклеился никаким воззванием иерархов. Тогда все воззвания вбирались с огромной жадностью, как ныне, порой, вести из интернета. Но шанс был. В тот день состоялось заседание Священного Синода. «Памятное», как называет его князь Николай Жевахов, исполнявший должность товарища обер-прокурора Святейшего Синода. Князь Николай Давидович Жевахов (1874–1946) в своих замечательнейших «Воспоминаниях» рассказал: «С большим трудом я добрался до Сенатской Площади, к зданию Св.Синода. Из иерархов не все прибыли... Перед началом заседания, указав Синоду на происходящее, я предложил его первенствующему члену, митрополиту Киевскому Владимиру, выпустить воззвание к населению, с тем, чтобы таковое было не только прочитано в церквах, но и расклеено на улицах. Намечая содержание воззвания и подчеркивая, что оно должно избегать общих мест, а касаться конкретных событий момента и являться грозным предупреждением Церкви, влекущим, в случае ослушания, церковную кару, я добавил, что Церковь не должна стоять в стороне от разыгрывающихся событий и что ее вразумляющий голос всегда уместен, а в данном случае даже необходим.
«Это всегда так, – ответил митрополит. – Когда мы не нужны, тогда нас не замечают: а в момент опасности к нам первым обращаются за помощью».
Я знал, что митрополит Владимир был обижен своим переводом из Петербурга в Киев. Однако такое сведение личных счетов в этот момент опасности, угрожавшей, быть может, всей России, показалось мне чудовищным.
Я продолжал настаивать на своем предложении, но мои попытки успеха не имели, и предложение было отвергнуто….» Жевахов пишет, что католическая церковь сделала краткое обращение к свои чадам и «ни один католик, как было удостоверено впоследствии, не принимал участия в процессиях с красными флагами».
Вскоре по российским епархиям пойдёт волна удаления ряда правящих архиереев по требованию духовенства и мирян, утверждавших своё желание на Свободных Епархиальных Съездах.
Механизм разрушения армии
В марте тайно и явно управляемая «стихия» вдруг преобразилась в подлинную анархию. Всякое управление исчезло. Собственно, этого и добивались истинные авторы революции. Самозвано созданные (в обоих случаях исток – масонские ложи) Временное правительство и Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов реальной власти не имели. Оба эти центра, как показал И.Р. Шафаревич в работе «Политическое масонство в русской революции», «больше всего опасались “реакции” и главную опасность видели в армии. Поэтому первые месяцы после Февральской революции значительные усилия были направлены на ослабление армии, создание и там того же уровня анархии, который господствовал в столице. Первым (и имевшим громадные последствия) действием был так называемый “Приказ № 1”.
В нем предписывалось каждой воинской части подчиняться выбранному ею комитету. Оружие предписывалось отдать под контроль этих комитетов и не выдавать его офицерам “даже по их требованию”.
Этот “приказ” означал конец всякой дисциплины в армии. Он был санкционирован Временным правительством и Петроградским Советом, где руководящую роль играли масоны. Но и непосредственно текст его был написан видным масоном Соколовым…»
Приложением к этому новые власти провели чистку генералитета. И армия была разрушена.
Первый военный министр Временного правительства А.И. Гучков, ненавистник монархии, с неимоверной гордостью (словно б докладывая кому-то невидимому) в одной своей речи произнёс: «В течение короткого времени в командном составе армии было произведено столько перемен, каких не было, кажется, никогда ни в одной армии». Эти гордые слова в разгар мировой войны порадовали, конечно, врагов Исторической России. Этому в немалой степени способствовали старшие офицеры (подполковники и полковники), с готовностью присягавшие Временному правительству, ждавшие своего продвижения по службе. По разным оценкам из армии было вычищено от 120 (оценка Верховного главнокомандующего (с 2 апреля 1917) М.В. Алексеева) до 150 боевых генералов (оценка А.И. Деникина и П.Н. Врангеля).
Логика Февраля несла, как в расщелине лавину, расщеплённую до молекулярного уровня Россию, несла к какому-нибудь пределу.
Лицом её было лицо Кирпичникова. Князь Жевахов оставил нам мимолётный портрет Кирпичникова, который приходил к арестантам в Таврический с рассказом о себе (он всюду ходил, где-то и на руках его носили): «С видом и сознанием героя, он стал рассказывать, захлебываясь от удовольствия, о своих подвигах... Я не видел человека более гнусного. Его бегающие по сторонам, маленькие, серые глаза, такие же, как у Милюкова, с выражением чего-то хищнического, его манера держать себя, когда, в увлечении своим рассказом, он принимал театральные позы, его безмерно наглый вид и развязность, – все это производило до крайности гадливое впечатление, передать которого я не в силах…»
Реакция на измену
В октябре 1917-го, во время антибольшевистского наступления на Петроград казачьих частей генерала Краснова, верных Керенскому, Тимофей Кирпичников попытался поднять в Петрограде солдат для восстановления власти Временного правительства. Попытка завершилась крахом; пришлось бежать. Судьба привела его на Дон, в армию генерала Корнилова. На свою беду Кирпичников попал в штаб Кутепова… Полковник Александр Павлович Кутепов (1882 –1930) во время февральской революции находился в отпуске в Петрограде. 27 февраля он командовал, и в некоторых моментах успешно, сводным отрядом по подавлению вооружённого мятежа, зажженного Кирпичниковым.
Потом Кутепов скрывался, его ловили, имя его было известно, ему удалось выбраться из Петрограда и вернуться в полк, на фронт.
В Добровольческой армии Кутепов состоял с декабря 1917-го, был начальником гарнизона города Таганрога. Левые деятели, имевшие известную власть при республиканце Корнилове, критиковали его жёсткость, называли режим его правления «Кутепией». Но люди, которым было дорого имя России, ценили Кутепова высоко. Один из сослуживцев говорил, что имя Кутепова стало нарицательным: оно означает верность долгу, спокойную решительность, напряжённый жертвенный порыв, холодную, подчас жестокую волю и… чистые руки — и всё это принесённое и отданное на служение Родине.
Кутепов, по воспоминаниям, рассказывал в эмиграции: «Однажды ко мне в штаб явился молодой офицер, который весьма развязно сообщил мне, что приехал в Добровольческую армию сражаться с большевиками "за свободу народа", которую большевики попирают. Я спросил его, где он был до сих пор и что делал. Офицер рассказал мне, что был одним из первых "борцов за свободу народа" и что в Петрограде он принимал деятельное участие в революции, выступив одним из первых против старого режима. Когда офицер хотел уйти, я приказал ему остаться и, вызвав дежурного офицера, послал за нарядом. Молодой офицер заволновался, побледнел и стал спрашивать, почему я его задерживаю. Сейчас увидите, сказал я и, когда наряд пришёл, приказал немедленно расстрелять этого "борца за свободу"» Передают, что Кирпичников пытался козырнуть своим личным знакомством с генералом Корниловым, показывал бумаги, газетные вырезки со своими портретами (были и почтовые карточки)... Так и кончилась жизнь «первого солдата революции».
Генерал Лавр Георгиевич Корнилов погиб ужасающе странно. 31 марта (по новому стилю 13 апреля) 1918 года, через год после революции, шальной снаряд, неизвестно кем выпущенный, пробил стену его комнаты и взорвался под столом. Произошло это утром накануне решающего штурма Екатеринодара. Смерть Корнилова произвела тяжёлое впечатление. Генерал А.И. Деникин записал: «Неприятельская граната попала в дом только одна, только в комнату Корнилова, когда он был в ней, и убила только его одного. Мистический покров предвечной тайны покрыл пути и свершения неведомой воли».
Здесь трудно не вспомнить слова Кирпичникова о кем-то метко пущенной случайной пуле.
Не пережили 1918 год и два других генерала, которые в феврале 1917 года были уверены, что ведут Россию как коня под уздцы в нужное им место.
Начальник генерального штаба генерал Михаил Алексеев, предавший Государя в феврале 1917, надавивший на командующих фронтами высказаться за отречение Государя, позже давший толчок Белому движению, умер от воспаления лёгких 8 октября 1918 года. Генерал Николай Рузский, задержавший Государя во Пскове и приложивший, по сути, сверхусилия для отречения, принял лютую смерть в Пятигорске 19 октября 1918-го, был зверски зарублен в числе других заложников. Гибли и верные, не изменившие присяге, иные стрелялись, храня верность Государю.
Генерал Гусейн Хан Нахичеванский 3 марта отправил начальнику штаба Верховного главнокомандующего генералу М.В. Алексееву телеграмму: «До нас дошли сведения о крупных событиях. Прошу Вас не отказать повергнуть к стопам Его Величества безграничную преданность гвардейской кавалерии и готовность умереть за своего обожаемого Монарха…» Генерал граф Фёдор Артурович Келлер отбил в Ставку телеграмму: «Третий конный корпус не верит, что Ты, Государь, добровольно отрёкся от престола. Прикажи, Царь, придём и защитим Тебя». Генерал Алексеев, стоявший у рычагов заговора, утаил эти послания.
Генерал Хан Нахичеванский был арестован 18 мая 1918 года, убит в Петербурге в качестве заложника во время «красного террора».
Генерал Келлер застрелен в Киеве петлюровцами 8 декабря 1918 года.
Митрополит Владимир (Богоявленский) снискал мученический венец в Киеве 25 января (7 февраля) 1918 года. Убит он революционными бандитами, наведёнными на его «богатства» некоторыми монахами Лавры, подстрекаемыми жившим в Лавре архиепископом Алексием (Дородницыным). По сути, митрополит Владимир был убит в результате предательства. Владыка Алексий видел во Владимире конкурента, он предпринимал попытку захватить церковную власть на Украине и объявить автокефалию. Его интрига провалилась, Дородницын был запрещён к служению. Скажем, что скончался он в 1919 году в Новороссийске и был отпет архиепископом Евлогием (Георгиевским). От Владыки Евлогия нам известны подробности гибели митрополита Владимира, а также то, что архиепископ Алексий умер, «приобщенный Св. Таин и примиренный с Матерью нашей Православной Церковью», он раскаялся в своём отступничестве.
Чудо спасения
Февральские ураганные дни являли чудеса спасения верных Присяге.
Уместно вспомнить.
Даже и полезно.
Полковник Кутепов ночь с 27 на 28 февраля провёл в доме графа Мусина-Пушкина, уйти не мог: вооружённые рабочие всю ночь караулили его выходов и следили за окнами. Утром он видел, как к дому подъехали два броневика и два грузовика, полные вооружённых людей. Кутепов воспоминал: «Машины остановились посреди Литейного проспекта, и рабочие, соскочив с них, начали галдеть, все время показывая на окна. В этом приняли участие и гуляющие по Литейному рабочие. Затем, направив пулеметы на окна верхнего этажа дома, все они пошли к подъезду. В это время в мою гостиную вбежала сестра милосердия и стала уговаривать меня надеть халат санитара, так как, по ее словам, приехали рабочие и солдаты, чтобы убить меня.
Попросив её оставить меня одного в гостиной, я сел на маленький диванчик в углу и стал ждать прихода представителей новой власти. Гостиная, бывшая длиной меньше восьми шагов и шириной шагов пять, имела двое дверей – одни вели в ряд комнат, идущих, вдоль Литейного проспекта, другие, обращенные к окнам, выходили на площадку вестибюля. Напротив первых дверей было большое зеркало в стене, напротив вторых – также зеркало между окнами. Сидя в углу, я видел как по комнатам бежали двое рабочих с револьверами в руках. Случилось так, что на порогах обеих дверей моей комнаты одновременно появились рабочие с револьверами в руках. Посмотрев друг на друга и увидя, вероятно, в зеркалах только самих себя, они повернулись и ушли, не заметив меня. Все в доме, как и я, были очень удивлены, что я не был арестован…»
Князя Николая Давидовича Жевахова толпы пьяных людей приходили арестовывать 27 и 28 февраля, но что-то отводило. Арестовали 1 марта и отвели в змеиное гнездо революции – в Государственную думу, поместили в «Министерском павильоне» вместе с другими арестантами – высшими сановниками империи.
Князь Жевахов оставил нам светоносную книгу «Воспоминания», читая которую невозможно душевно не полюбить этого человека.
Собственно, чудо таково: однажды среди ночи «в комнату ворвались вооруженные солдаты и, при абсолютной темноте, стали стрелять во все стороны... Только и видны были огоньки, вылетавшие из дул ружей... Было что-то невообразимо ужасное. Не сознавая, что происходит, я приподнялся на диване... По мелькнувшему предо мною силуэту я видел, что солдат направил дуло своего ружья в меня... Я инстинктивно наклонил голову и закрыл лицо руками... В этот момент пуля пролетела на волосок от моей головы и пробила насквозь дверь, куда упирался диванчик, на котором я сидел... Я не знал, ранен ли я, или нет... Но прошла минута, за ней другая; выстрелы продолжали раздаваться, а я не чувствовал боли... Значит, Господь спас меня – подумал я; а как другие?... Есть ли убитые, раненые?.. Кто-то открыл свет... Глупые солдаты не сделали этого раньше...» Произошло недоразумение, часовому померещилось покушение на побег, «в результате чего трусливый и перепуганный Керенский, не разобрав, в чем дело, отдал приказ стрелять в нас... Господу Богу было угодно чудесным образом сохранить жизни всех узников. Несмотря на то, что солдаты, коих было не менее десяти человек, стреляли в абсолютной темноте, в разных направлениях, в комнате небольших размеров, где находилось около 20 человек, ни один из нас не был ранен... И только на стенах, дверях и окнах виднелись следы ружейных пуль...»
Спасение внутри змеиного кольца измены возможно. Честь и молитва разрушают змеиное кольцо.
+++
95 лет назад, 15 марта 1917 года Святой Руси была явлена икона Божией Матери «Державная». В этом и надежда.
Олег Слепынин
15.03.2012 | 11:52
Специально для Столетия
