stoletie.ru/print.php?ID=110044
Победой в битве под Москвой мы обязаны и народным ополченцам
В Москве в июле 1941 года в дивизии Народного ополчения вступили десятки тысяч добровольцев. Они занимали рубежи на дальних подступах к столице.
С пригорка под старинным городом Вязьмой я смотрела на скрещение дорог, редкий лесок, широкое поле. Неприметные места, ставшие трагическим символом 1941 года. Здесь прошел один из вражеских танковых клиньев, замкнувших окружение советских войск на огромном пространстве. В немецкий «котел» попали 37 наших дивизий, в том числе и тысячи московских ополченцев.
Народное ополчение... Это понятие выплыло из глубины истории в первые дни Великой Отечественной войны. В ночь на 2-е июля 1941 года Военный Совет Московского военного округа принял постановление о добровольной мобилизации жителей Москвы и области в Народное ополчение. На заводах, фабриках, в научно-исследовательских и учебных вузах проходили митинги. Добровольцы вступали в ополчение.
В моем архиве сохранились воспоминания многих ополченцев, с которыми мне, как журналисту, пишущему на военные темы, доводилось встречаться. И сегодня, в годовщину битвы под Москвой, хочется напомнить о них.
А.Е. Гордон, кандидат исторических наук, полковник в отставке написал впоследствии: «Вспоминается атмосфера всеобщего подъема и непреклонной уверенности в том, что враг будет разбит».
«В ополчение записывались просто, - рассказывал мне экономист Н.Н. Смирнов. – По столам ходил листок бумаги, на котором мы писали свои фамилии. Тех, кто не стал вместе с нами добровольцем, мы презирали».
Школьницей ушла на фронт А.П. Воловникова (Грибкова). Она вспоминала:
«На сборный пункт я пришла вместе с подругами. Оказалось, что одной из нас, Леле Мусатовой, нет 18-ти лет. Мы отправились к ее матери. Полина Павловна со слезами пошла на сборный пункт. Капитан спросил Полину Павловну: «Не возражаете, что ваша дочь уходит в ополчение?» «Не возражаю», - ответила она и снова заплакала… Лелю Мусатову убило в первом бою. Пуля попала ей в голову. Она только успела сказать: «Я жить хочу…» И скончалась».
Москвичи, вступавшие в ополчение, выбирали, по сути, свою судьбу в той обстановке, грозной и тревожной. Добровольцы осаждали сборные пункты. Их было так много, что образовывались очереди.
На крупных предприятиях из ополченцев формировались батальоны. На фронт отправлялись честные, мужественные люди, для которых судьба страны стала важнее их собственной жизни. И это не ура-патриотическое преувеличение. Это было нормой. В том числе, в среде, казалось бы, никак уж не приспособленной для такой борьбы творческой интеллигенции. В Московском университете в ополчение вступили 1065 человек, в Московской консерватории 200, в Союзе писателей была образована целая «писательская рота».
Таким образом, уже в июле 1941 года в Москве сформировали 12 ополченских дивизий. Поначалу им были присвоены названия столичных районов. Вглядимся в тех, кто с вещевыми мешками стоял в колоннах, над которыми, как написал впоследствии В. Берковский: «Грянул смертный гром трубами районного оркестра». Какие лица!
В одной из шеренг МГУ – аспирант мехмата Сергей Кудашев. Потомок старинного, славного рода. Одному его прадеду Державин посвятил поэтические строки в оде «Певец во стане русских воинов», другому – Кутузов вручил именную шпагу «За храбрость». Сергей Кудашев в ополченской дивизии станет артиллеристом. Он погибнет под гусеницами немецких танков.
С вещевым мешком на сборный пункт пришел профессор Московской консерватории А.Б. Дьяков. Выдающийся пианист, лауреат международного конкурса. Он не выйдет из вражеского окружения и погибнет в концлагере.
Среди ополченцев – талантливый ученый Ю.В. Кондратюк, один из основателей космонавтики в СССР. Он станет на войне связистом и погибнет в 1942 году в Калужской области.
Актер театра Виктор Розов. Будущий драматург. Он будет тяжело ранен. Его, истекающего кровью, положат в последний грузовик, отправившийся на восток, и его друг, актер Сергей Шумов, предчувствуя свою гибель, скажет ему: «Повезло тебе, Витя».
Но в июле 1941-го, когда ополченцы уходили из дома, никто и представить не мог, что ждет их на войне. Шли с песнями. В вещевых мешках вместе с кружкой и ложкой несли тетради с формулами, книжки стихов, нотные сборники. Дорога на фронт началась с больших переходов – до сотни километров, которые нелегко было одолеть штатским людям: «война – совсем не фейерверк, а просто – трудная работа». Ополченцам выдали ломы, кирки, лопаты. Они сооружали рубежи обороны. Рыли противотанковые рвы, траншеи, окопы.
Писатель Юрий Либединский написал в дневнике: «Идти было трудно, в глотке горит, на ногах лопаются пузыри. Идешь будто по стеклу. За околицей начинаем рыть окопы. Все глубже уходишь в землю. Не только руки болят, не только плечи и поясница, ноют кости, тянет внутренности».
В полевых условиях ополченцы проходили обучение. Многие впервые взяли в руки винтовки, учились стрелять. Накануне боев ополченские дивизии вошли в состав кадровых частей Красной Армии. Наши войска занимали оборону на дальних подступах к Москве.
В те дни германское командование подготовило беспрецедентную по военной мощи операцию под кодовым названием «Тайфун», главной целью которой был захват Москвы. На немецких картах - гигантские клинья, которые должны взять столицу в кольцо. В немецкой группировке, в которую были стянуты пехотные и танковые дивизии с других фронтов, сосредоточено 1800 тысяч солдат, свыше 14 тысяч орудий и минометов, 1700 танков, 1390 самолетов. Ударные немецкие «тараны» значительно превосходили на московском направлении наши войска и в живой силе, и особенно, в военной технике.
Среди тех, кто в начале октября 1941 года встретил первые удары фашистских танковых клиньев на смоленской земле, были дивизии, в которые входили ополченцы. Против танков они поднимались со связками гранат.
«Нам выдали патроны, по связке гранат и по три бутылки с зажигательной смесью, - рассказывал М.М. Митяев (воевал рядовым, до войны работал сапожником). Мы заняли рубеж рядом с шоссейной дорогой. Поблизости не было противотанковых орудий. Лейтенант Слободенюк сказал нам: «Не наедайтесь плотно перед боем. Если ранят в живот, будет еще тяжелее…» Мы замерли, услышав грохот моторов. На дороге показались немецкие танки. Лейтенант Слободенюк подобрался к дороге и бросил связку гранат в головной танк. Взрыв! Движение на дороге застопорилось. Мы старались отсекать немецкую пехоту. Стрельба – головы не поднять. Вокруг стонут раненые. На сколько времени мы задержали врага? Трудно сказать. Но за эти часы многие отдали жизни».
Полковник А.С. Куц, бывший ополченец, рассказывал:
«Мы заняли оборону на берегу Днепра около деревни Волочек. Солнце едва поднялось над землей, когда на другом берегу реки появились немецкие танки. По мосту с бутылками с зажигательной смесью бросилась группа наших бойцов. Я видел, будто в тумане, как мой одноклассник Паша Филлипов был уже в 15-ти метрах от танка. Страшные мгновения. Он бросил бутылку. Вспыхнуло пламя. Тут Пашу скосила пулеметная очередь… Три дня на этом рубеже мы удерживали свои позиции».
В районе Вязьмы в октябре 1941 года сомкнулись вражеские клинья. В окружение попали четыре наших армии. В их составе были тысячи московских ополченцев. Находясь в окружении, многие бойцы сражались до последнего патрона, до последнего снаряда.
Впоследствии Г.К. Жуков писал о тех, кто сражался в окружении на московском направлении, что были выиграны драгоценные дни для создания новых рубежей обороны.
«Пролитая кровь и жертвы, понесенные войсками окруженной группировки, не были напрасными. Подвиг героически сражавшихся под Вязьмой советских воинов, внесших великий вклад в общее дело защиты Москвы, еще ждет должной оценки».
О том, как бойцы пробивались из окружения, какие жертвы понесли на том пути, вспоминал ополченец А.А. Лелячев:
«Атака была страшной. Немецкие пулеметчики скосили многих наших бойцов. Все происходило в кромешной тьме. Команда «Вперед!» - и голос умолк. – Стоило мне крикнуть: «Товарищ лейтенант!» и на звук строчит пулемет. Поле усеяно трупами. Мы отошли, спустились в лощину. Нас осталась горстка бойцов и половина – раненые. Вышли на дорогу и снова наткнулись на немецкие танки, которые включили фары и расстреливали нас в упор. Меня уже ничего не пугало, кроме ужаса раненым попасть в плен. Пробираясь по лесам, мы шли на восток. Часто слышали немецкую речь. Мне вместе с группой бойцов удалось выйти к своим под Волоколамском».
Слово – ополчение в трагические дни 1941-го приобрело еще более широкий смысл, чем тот, какой придавался ему в иные крутые времена нашей истории. Тем, кто взял в руки оружие, помогали тысячи безвестных простых людей. На тропах, которыми выходили бойцы из окружения, находились те, кто давал им еду, укрывал, показывал дорогу, рискуя жизнью. Каждый выжил благодаря кому-то.
Многие ополченцы, с кем я говорила, сокрушались, что не могут назвать имен людей, которые им помогали. Не знают и названий деревень, в которые заходили. До того ли было? Но остались в памяти и краюха хлеба, и тепло деревенского дома, накоротке приютившего озябших бойцов.
В.А. Дунаевский, ушедший в ополчение с исторического факультета МГУ, вспоминал:
«Мы выходили из окружения. Шли с оружием. Продуктов не было. Кормили нас жители. Запомнилась такая картина. Мы зашли в хату, за столом сидела семья. Все ели из одной чашки. Не надо было даже объяснять, зачем мы пришли. Понятно было и так – голодные. Одним из нас дали ложки, и мы сели за стол, стали есть из общей чашки. Других бойцов повели к соседям. Нам дали в дорогу вареной картошки. Каждый из жителей знал – за помощь красноармейцам немцы карали смертью».
Но случалось и такое. Мария Егоровна Нефедова проживала в селе Давыдовское. Около своего дома женщина нашла раненого в ноги старшего лейтенанта И.Ф. Пушкаря. Она перетащила его в дом, перевязала, переодела в гражданскую одежду. Чтобы понять, как рисковала эта крестьянка, скажем только, что у нее было шестеро детей… В ее дом заходили немцы. Она прятала лейтенанта в чулане, под лавкой или выдавала его за своего родственника. Старший лейтенант Пушкарь остался жив. После освобождения села, он ушел в армию и снова воевал. Когда окончилась война, разыскал Марию Егоровну, благодарил ее.
Среди тех, кто выходил из окружения, была и работница «Трехгорки» А.И. Рюмина, санинструктор. В бою ее контузило. Она потеряла слух и речь. Несмотря на это, с оружием в руках она пробивалась к линии фронта:
«Я оказалась в группе незнакомых бойцов. Мы как-то все жалели друг друга. Если кто сумел пробраться на поле, выкопать картошки или найти у крестьян хлеба, то еду делили на всех. Помню, подошли к Угре. Земля уже инеем покрылась, а нам надо бросаться в воду, плыть на другой берег. Я перебегаю от одного к другому, жестами объясняю, что надо раздеться всем, держать одежду над головой, чтоб она осталась сухая. Сама же раздеться постеснялась. Очень озябла, простудилась. Поднялась температура. Иду, с трудом передвигая ноги. Бойцы на костре (разжигать его было очень опасно) согревали в котелке для меня воду и поили меня. Разве можно об этом забыть? Мы пробились из окружения, вышли к своим. Потом снова воевали».
Немцы с самолетов разбрасывали над лесами, в которых находились «окруженцы», листовки с призывами сдаваться в плен, обещаниями гуманного обращения и скорого возвращения домой. Однако участь попавших в плен была ужасной.
В Вяземском краеведческом музее я прочла свидетельства жителей, которые жили рядом с концлагерем.
«Красноармейцев загнали в каменную коробку без крыши и дверей. Многие остались на голой земле за колючей проволокой. Пленных морили голодом. Мы видели, как изможденные люди черпали воду из луж и пили. Обращение с пленными было чудовищно жестоким. Их избивали. Каждое утро из лагеря вывозили и сбрасывали в овраг трупы».
Многие бойцы кончили свою жизнь в немецком плену. В Рославле был большой концлагерь. Военнопленные находились в бараках, уходивших в землю. Полы представляли собой месиво, в котором ноги вязли по щиколотку. Пленные ложились прямо в грязь. Костры разводить запрещалось. Ветер пронизывал до костей. Зимой люди замерзали десятками ежедневно. Это была мучительная казнь пленных.
Тысячи московских семей получили извещения, в которых было всего три слова: «Пропал без вести». Леса и болота, безвестные захоронения поглотили тайну судеб многих бойцов. Вместе с погибшими канули в небытие научные открытия, которые они мечтали совершить, литературные замыслы, недописанные симфонии. На московских заводах появились скорбные памятные доски. Сверстники павших знали – это имена настоящих героев – рабочих, техников, инженеров. Удар пришелся в самое сердце Москвы...
Людмила Овчинникова
17.11.2011 | 15:20
Специально для Столетия
