... Хрущева об игнорировании
предупреждений о ... И.В.
. И.В.
сказал: " ...
stoletie.ru/print.php?ID=203244
Фальсификаторы истории – от Резуна до наших дней
Как известно, день 22 июня 1941 года в Москве был ясным и солнечным. Я это прекрасно запомнил, хотя тогда мне было 4 года. Дело в том, что утром того дня я вместе со всей своей семьей отправлялся в первую в своей жизни дальнюю поездку – к Черному морю. Потом я узнал, что незадолго до отъезда мой отец Василий Семенович, металлург, тогда заместитель председателя Комитета стандартов, позвонил своему другу по студенческой жизни наркому металлургической промышленности И.Т. Тевосяну и спросил его, стоит ли ему уходить в отпуск.
"Конечно, бери отпуск, – сказал Тевосян. – "Но ведь война идет, – заметил отец. "Война у них идет. Нас это не касается. А ты поезжай с семьей в Сочи и отдыхай!"
Мама уже закрыла входную дверь, когда мы услышали, что внутри квартиры раздался телефонный звонок. Однако возвращаться назад не стали, чтобы не задерживаться. Мы спускались по лестнице, а звонок продолжал настойчиво звонить. Потом мама узнала, что звонила ее подруга Нина Петрова, которая работала корректором в газете "Известия". Работников газеты собрали и сказали, что скоро по радио будет передано сообщение чрезвычайной важности. Петрова решила предупредить свою подругу и остановить наш отъезд...
29 июня я со всей семьей вернулся в Москву. Узнав о начале войны уже в пути, отец попытался тут же купить билет в Москву, но это оказалось невозможным. Пришлось добраться до конца нашего пути в Сочи и там с помощью брони дома отдыха достать билеты в столицу. Перед отъездом мы видели, как наши зенитки палили по немецким самолетам, летевшим бомбить нефтеперерабатывающие заводы Туапсе. В Москву мы ехали в переполненном вагоне: на нашу семью из четырех человек был один билет на одну нижнюю полку.
Яркие воспоминания о дне 22 июня 1941 года сохранились у каждого, кто жил в Советской стране.
Теперь каждый год 22 июня, в день великой скорби по погибшим, люди снова и снова размышляют: можно ли было остановить вражеское нападение, все ли было сделано для подготовки страны к тяжелому испытанию, как вели себя политические и военные руководители страны в первые дни после начала войны. За 72 года было высказано немало суждений на этот счет, написано множество статей и книг, на телеэкране появилось несметное количество передач и фильмов, рождено и разоблачено немало мифов. На некоторых из этих мифов, которые до сих пор имеют хождение, стоит остановиться.
Миф о беспечности руководства СССР
Выступая с докладом на закрытом заседании ХХ съезда КПСС, Н. С. Хрущев уверял собравшихся в том, что по вине Сталина страна не была готова к войне. Одновременно Хрущев обвинил Сталина в том, что тот игнорировал "все предупреждения некоторых военачальников, сообщения перебежчиков из вражеской армии и даже открытые враждебные действия противника".
Через несколько десятилетий появилось прямо противоположное обвинение Виктора Резуна, который в своей книге "Ледокол" утверждал, будто Сталин готовил удар против Германии и завоевательный поход в Западную Европу. А Гитлер, якобы защищаясь от вероломного нападения СССР, нанес по нашей стране упреждающий удар.
Однако факты опровергают как ложь Хрущева, так и ложь Резуна. На самом деле Советское руководство исходило из возможности нападения Германии на СССР. Уже в октябре 1940 года был утвержден план обороны страны в документе "Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на Западе и Востоке" В нем совместное нападение Германии и ее союзников – Италии, Венгрии, Румынии и Финляндии, считалось наиболее вероятным. Как подчеркивал в своих воспоминаниях Маршал Советского Союза А.М. Василевский, "Генштаб в целом и наше Оперативное управление вносили коррективы в разработанный в течение осени и зимы 1940 года оперативный план сосредоточения и развертывания Вооруженных сил для отражения нападения врага с запада".
Выступая 5 мая 1941 года перед выпускниками военных академий, Сталин заявил:
"У нас с Германией не сложились дружеские отношения. Война с Германией неизбежна, и (повернувшись к Молотову) если товарищ Молотов и аппарат Наркоминдела сумеют оттянуть начало войны, это наше счастье. А вы, – сказал Сталин, обращаясь к военным, – поезжайте и принимайте меры на местах по поднятию боеготовности войск".
Кроме того, Сталин тогда сказал: "Германия хочет уничтожить нашу великую Родину, Родину Ленина, завоевания Октября, истребить миллионы советских людей, а оставшихся в живых превратить в рабов. Спасти нашу Родину может только война с фашистской Германией и победа в этой войне. Я предлагаю выпить за войну, за наступление в войне, за нашу победу в этой войне".
Г. К. Жуков сказал военному историку Виктору Анфилову в 1965 году: "Идея предупредить нападение Гитлера появилась у нас с Тимошенко в связи с речью Сталина 5 мая 1941 года перед выпускниками военных академий, в которой он говорил о возможности действовать наступательным образом. Конкретная задача была поставлена А.М. Василевскому. 15 мая он доложил проект директивы наркому и мне". Однако план остался не подписанным ни начальником Генштаба Г.К. Жуковым, ни наркомом обороны С.К. Тимошенко, так как И.В. Сталин отверг его на предварительной стадии рассмотрения. По словам Жукова он сказал: "Вы что, с ума сошли, немцев хотите спровоцировать?"
С одной стороны, принимались меры по усилению обороноспособности Красной Армии на западных рубежах страны. 13 мая Генеральный штаб дал директиву округам выдвигать войска на запад из внутренних округов. 12 -- 15 июня всем приграничным округам было приказано вывести дивизии, расположенные в глубине округа, ближе к государственной границе. 19 июня эти округа получили приказ маскировать аэродромы, воинские части, парки, склады и базы и рассредоточить самолеты на аэродромах".
С другой стороны, Советское правительство прилагало усилия для того, чтобы добиться нормализации советско-германских отношений. 22 мая 1941 года посол Германии в СССР Курт фон Шуленбург сообщал в Берлин о том, что советская "внешняя политика прежде всего направлена на предотвращение столкновения с Германией" и это он видел в позиции, "занятой советским правительством в последние недели, тоне советской прессы, которая рассматривает все события, касающиеся Германии, в не вызывающей возражений форме, и, соблюдении экономических соглашений, заключенных с Германией".
13 июня 1941 года Молотов вручил Шуленбургу текст сообщения ТАСС, которое было опубликовано на следующий день в советской печати. В сообщении опровергались слухи о "близости войны между СССР и Германией", источником которых объявлялся посол Великобритании в СССР Криппс. Сообщение отвергало предположение о территориальных и экономических претензиях, якобы предъявленных Германией Советскому Союзу, и утверждения о концентрации советских и германских войск на границе. В сообщении подчеркивалось, что "СССР... соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении", а "проводимые сейчас летние сборы запасных Красной Армии и предстоящие маневры имеют своей целью не что иное, как обучение запасных и проверку работы железнодорожного аппарата, осуществляемые каждый год, ввиду чего изображать эти мероприятия Красной Армии как враждебные Германии, по крайней мере, нелепо". Шуленбург позитивно оценивал значение этого сообщения ТАСС, которое снимало все возможные претензии германской стороны, даже если бы они были предъявлены в виде официального заявления.
Это заявление ТАСС, которое имело целью прозондировать намерения Гитлера, Хрущев расценил как документ, который посеял ложные иллюзии в стране относительно возможности сохранения мира с Германией. Одновременно он уверял, будто Сталин игнорировал враждебные действия Германии.
Между тем 21 июня 1941 года советский посол в Берлине В.Г. Деканозов собирался вручить министру иностранных дел Германии Иоахиму фон Риббентропу ноту протеста в связи со 180 нарушениями границы СССР немецкими самолетами с 19 апреля по 19 июня.
В ноте напоминалось, что Советское правительство уже протестовало 21 апреля по поводу 80 подобных нарушений с 27 марта по 18 апреля. Советское правительство требовало от правительства Германии "принятия мер к прекращению нарушений советской границы германскими самолетами". Но в течение всего дня в министерстве иностранных дел упорно отвечали, что Риббентропа нет на месте.
Вечером 21 июня Молотов вызвал к себе Шуленбурга и сообщил ему о ноте, которую должен был вручить Деканозов в Берлине. В беседе с Шуленбургом Молотов допытывался у него, нет ли у Германии каких-либо претензий к СССР. Молотов сказал послу: "Есть ряд указаний на то, что германское правительство недовольно советским правительством. Даже циркулируют слухи, что близится война между Германией и Советским Союзом. Они основаны на том факте, что до сих пор со стороны Германии еще не было реакции на сообщение ТАСС от 14 июня, что оно даже не было опубликовано в Германии. Советское правительство не в состоянии понять причин недовольства Германии.... Он, Молотов, был бы признателен, если бы Шуленбург смог объяснить ему, что привело к настоящему положению дел в германо-советских отношениях". Шуленбург сообщал в Берлин: "Я ответил, что не могу дать ответа на этот вопрос, поскольку я не располагаю относящейся к делу информацией; я, однако, передам его сообщение в Берлин".
В тот же день Сталин позвонил командующему Московским военным округом И.В. Тюленеву. В своих воспоминаниях генерал армии писал: "В трубке слышу глуховатый голос: "Товарищ Тюленев, как обстоит дело с противовоздушной обороной Москвы?" По его словам, Тюленев "коротко доложил главе правительства о мерах противовоздушной обороны, принятых на сегодня, 21 июня. В ответ услышал: "Учтите, положение неспокойное, и вам следует привести боевую готовность войск противовоздушной обороны Москвы до семидесяти пяти процентов". В результате этого короткого разговора у меня сложилось впечатление, что Сталин получил новые сведения о немецких военных планах. Я тут же отдал распоряжение своему помощнику по ПВО генерал-майору М.С. Громадину: в лагерь зенитную артиллерию не отправлять, привести ее в полную боевую готовность".
Ложь Хрущева о беспечности Сталина была разоблачена его собственными словами, которые привел в своих воспоминаниях видный деятель югославской компартии Милован Джилас в своей книге "Беседы со Сталиным". Говоря о своем пребывании в Киеве весной 1945 года, Джилас писал, что Хрущев, который в 1941 году был Первым секретарем ЦК Компартии Украины, "вспомнил, как накануне нападения Германии Сталин позвонил ему из Москвы и предупредил о том, что надо быть начеку. Сталин получил информацию о том, что немцы могут начать операцию на следующий день – 22 июня".
Можно предположить, что 21 июня 1941 года Сталин не ограничился предупреждениями Тюленева и Хрущева. Просто другие военные и партийные руководители не оставили соответствующих воспоминаний.
Лживым было и утверждение Хрущева об игнорировании Сталиным предупреждений о возможности германского нападения, которые исходили от перебежчиков, Вечером 21 июня, как писал Г.К. Жуков, ему сообщили, что "к пограничникам явился перебежчик – немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня". Он тотчас же доложил об этом "наркому и И.В. Сталину. И.В. Сталин сказал: "Приезжайте с наркомом в Кремль". По словам Жукова, Сталин предложил направить "короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей.
Из этих свидетельств совершенно очевидно, что Советское правительство, с одной стороны, внимательным образом прислушивалось ко всем сообщениям о подготовке Германии нападения и принимало соответствующие оборонительные меры. С другой стороны, Советское правительство делало все возможное, чтобы остановить войну дипломатическими действиями.
Новые мифы о военном превосходстве СССР накануне войны
Однако версия Резуна оказалась живучей. Например, в романе-эпопее А. Караулова "Русский ад", изданном в 2012 году, один из героев, носящий фамилию известного государственного деятеля России, произносит такой монолог: "22 июня 41-го года... у Гитлера и его союзников было 7 тысяч танков... У нас, у Сталина, – 26 тысяч, Почти вчетверо больше, слушайте! Самолеты: у Сталина – 60 тысяч, у Гитлера – 40! И вообще по количеству техники Гитлер уступал Сталину по всем позициям. Но 12 июня 41-го Сталин сам хотел напасть на немцев. Архивы-то сейчас рассекретили, тайны теперь нет. А потом перенес срок на июль".
Эти вздорные данные о танках и самолетах и преимуществах Красной Армии по количеству техники, а также о мнимых архивных данных, якобы подтверждающих эту чушь, не выдерживают критики. Как же обстояло дело на самом деле? Несмотря на постоянное внимание руководства страны в предвоенные годы к укреплению военного потенциала, несмотря на чрезвычайно напряженный темп работы ученых и конструкторов, инженеров и рабочих оборонной промышленности, многого не удалось сделать к началу войны.
Огневая мощь Красной Армии была слабее, чем у германской армии. Общая насыщенность советских войск автоматическим оружием значительно уступала немецкой армии из-за отставания в производстве пистолетов-пулеметов.
Большинство выпускавшихся минометов были 50-мм калибра с небольшим радиусом поражения. Более эффективные 82-мм и 120-мм минометы стали поступать в армию лишь перед самой войной. Отсутствовали самоходно-артиллерийские установки. Артиллерийские орудия не были достаточно обеспечены механизированной тягой, что снижало их маневренность.
Танки КВ и Т-34, превосходившие по боевым качествам германские, составляли еще меньшую часть бронетанкового вооружения страны. Основную часть танковых частей составляли устаревшие БТ. При этом 29% из них нуждались в капитальном ремонте, 44% – в среднем ремонте.
Хотя по производству самолетов СССР опережал Германию, большинство выпускавшихся самолетов было старых конструкций. Более 80% советских самолетов уступали германским по дальности, скорости, высоте полета и бомбовой нагрузке. Не было организовано серийное производство авиационных пушек.
Средства связи были устаревшими и не приспособлены к работе в условиях маневренных боевых действий. Проводные средства связи были уязвимыми. В своих воспоминаниях Г. К. Жуков сообщал, что с утра 22 июня немцы "разрушали проволочную связь" и этим препятствовали передачи команд.
Историк А. Орлов замечает: "На всю Красную Армию приходилось всего 37 тысяч радиостанций". В оснащении самолетов радиостанциями советская авиация существенно отставала от германской.
Отсутствие радиосвязи создавало огромные трудности для нашей авиации. Наши летчики не имели возможности обратиться за поддержкой, а немецкие самолеты могли в считанные минуты сообщать о необходимости собраться вместе и обеспечить себе численное превосходство.
Сказывался и недостаток транспортных средств. А. Орлов пишет: "Красная Армия значительно уступала вермахту в подвижности, имея 272 тысяч автомобилей против 600 тысяч у немцев".
В отличие от водителей германских танков, приобретших опыт управления своими машинами в боевых условиях, среди советских танкистов преобладали новички, едва освоившие управление танками. Подавляющее большинство советских механиков-водителей к началу войны имели всего лишь 1,5 – 2-часовую практику вождения танков.
Существенный ущерб наносила и техническая малограмотность, которая проявлялась в небрежном отношении к технике, неумении и нежелании соблюдать технические нормативы, следить за техническим состоянием машин. 12 апреля 1941 года нарком обороны С.К. Тимошенко и начальник генштаба Г.К. Жуков докладывали Сталину: "Из-за расхлябанности ежедневно гибнут 2 – 3 самолета... Только за неполный 1-й квартал 1941 года произошли 71 катастрофа и 156 аварий, при этом убит 141 человек и разбито 138 самолетов".
Суммируя эти и другие проблемы наших вооруженных сил, историк А. Филиппов в своей статье "О готовности Красной Армии к войне в июне 1941 года" писал:
"Войска были плохо обучены методам современной войны, недостаточно организованы. На низком уровне находилась радиосвязь, управление, взаимодействие, разведка, тактика".
Эти и другие недостатки Красной Армии усугублялись тем, что период мирной передышки для СССР после подписания советско-германского договора о ненападении 23 августа 1939 г. стал также временем наращивания военной мощи гитлеровской Германии. Германские победы привели к тому, что под властью Гитлера оказались многие европейские страны с высокоразвитой экономикой, наукой и техникой, мощной оборонной промышленностью. Выплавка стали в Германии в 1939 году составляла 22,5 миллионов тонн, а в 1941 году общее производство стали в Германии и оккупированных ею странах достигло 31,8 миллионов тонн. (СССР в 1940 году выплавлял лишь 18 миллионов тонн.) По сравнению с советским производством 1939 г. Германия вместе с оккупированными странами добывала в 2,4 раза больше угля. На заводах "германского жизненного пространства" в июне 1941 году трудилось в 3 раза больше высококвалифицированных рабочих, чем в Германии в 1939 году. Армия же Германии, ее солдаты, офицеры и генералы приобрели опыт ведения современной войны. Эти преимущества Германии способствовали ее успехам в первые месяцы войны.
Через неделю войны
Ныне широко распространено представление о том, что после 22 июня наша армия была разбита в первые же дни войны и ее жалкие остатки беспомощно отступали под натиском врага, что повсеместно царили паника и отчаяние. К тому же Хрущев придумал байку о том, что после начала войны Сталин растерялся, покинул свой кремлевский кабинет и заперся на даче. Ныне эта ложь опровергнута благодаря тому, что была рассекречена тетрадь записей лиц, принятых Сталиным в его кремлевском кабинете.
Оказалось, что с 22 по 28 июня И.В. Сталин каждый день подолгу трудился на своем рабочем месте. Лишь 29 и 30 июня его не было в Кремле, в те дни Сталин работал на своей даче.
29 июня он был занят подготовкой ряда важнейших документов, в том числе "Директивы Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) партийным и советским организациям прифронтовых областей". Также известно, что в этот день Сталин дважды приезжал в Наркомат обороны, где он остро критиковал руководство наркомата за плохую информированность и утрату контроля над ходом боевых действий. Хотя критика была чрезмерно резкой, для гневных заявлений Сталина были известные основания. 27 июня Красная Армия оставила Минск.
Вести об успехах вермахта позволили Гитлер заявить 29 июня своим приближенным. "Через четыре недели мы будем в Москве, и она будет перепахана".
Тогда никто не знал, что 29 июня, когда Гитлер был в эйфории, предвкушая скорую победу, а Сталин сурово отчитывал Тимошенко и Жукова за поражения Красной Армии, в Токио германский посол в Японии генерал Юген Отт изучал телеграмму, полученную от Риббентропа. Рейхсминистр приказывал, чтобы посол сделал всё возможное для того, чтобы Япония разорвала советско-японский договор о нейтралитете, подписанный всего два с половиной месяца назад и напала на СССР.
А ведь еще в марте-апреле 1941 г. Гитлер и Риббентроп уговаривали в Берлине министра иностранных дел Японии Мацуоку, чтобы тот подписал договор о нейтралитете с Советским Союзом. Тогда лидеры третьего рейха были уверены в том, что они легко одержат победу над СССР и хотели направить вооруженные силы Японии против азиатских владений Англии и США.
29 марта Риббентроп заявил Мацуоке, что, если Германии придется ударить по СССР, то лучше будет, если "японская армия воздержится от нападения на Россию". Почему же Риббентроп поменял свои взгляды?
Дело в том, что для ряда видных военачальников Германии, с которыми рейхсминистр поддерживал постоянный контакт стало ясно: война в России пошла совсем не так, как она развивалась в других странах Европы. Позже генерал Бутлар писал: "Хотя группа армий "Центр" в результате двух сражений за Белосток и Минск добились решающей победы, приведшей к уничтожению основной массы противника, однако две другие группы армий попросту гнали противника перед собой, не имея возможности навязать ему решающее сражение. Ведя тяжелые кровопролитные бои, войска группы армий "Юг" могли наносить противнику лишь фронтальные удары и теснить его на восток. Моторизованным немецким соединениям ни разу не удалось выйти на оперативный простор или обойти противника, не говоря уже об окружении сколько-нибудь значительных сил русских... Группе "Север" нигде не удалось окружить и уничтожить какие-либо крупные силы противника".
Продвижение немцев вперед было достигнуто ими немалой ценой. Бутлар писал: "В результате упорного сопротивления русских уже в первые дни боев немецкие войска понесли такие потери в людях и технике, которые были значительно выше потерь, известных им по опыту кампаний в Польше и на Западе".
Первые дни войны дали примеры героизма многих советских людей. Начальник генерального штаба Франц Гальдер писал: "Следует отметить упорство отдельных русских соединений в бою. Имели случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с дотами, не желая сдаваться в плен". Мужественно сражались защитники Брестской крепости, Перемышля, Лиепаи. Хотя советская военно-морская база Лиепая (Либава) пала 28 июня, немецкий историк Пауль Карелл писал:
"Оборона была организована блестяще. Солдаты хорошо вооружены и фанатически храбры... Они показали в Либаве наилучшие элементы советского военного искусства… В Либаве впервые выяснилось, на что способен красноармеец при обороне укрепленного пункта, когда им руководят решительно и хладнокровно".
А ведь год назад германские войска в считанные дни разгромили английские и французские войска, промчались по Бельгии, Голландии и Люксембургу. Рано утром 15 мая 1940 г. У. Черчилля разбудил телефонный звонок французского премьер-министра Поля Рейно из Парижа. Волнуясь, он сообщил: "Мы побеждены! Мы разбиты!" Черчилль не верил своим ушам. "Не может быть, чтобы великая французская армия исчезла за неделю, – говорил он.
Теперь же, несмотря на взятие Минска, большей части Белоруссии и Литвы, немецкие войска были еще далеки от того успеха, который они пожинали в мае 1940 года. Первым, кто осознал последствия этого в гитлеровском руководстве был Риббентроп. Он понял, что без внешней помощи Германии не победить Советский Союз.
9 июля Риббентроп принял японского посла в Берлине Осиму и настаивал на объявлении Японией войны СССР. Потом он продолжил бомбардировать Отта новыми телеграммами с теми же требованиями - 10 июля, 14 июля и так далее. Но японское правительство также реалистично оценило развитие военных действий на советско-германском фронте. Из Токио отвечали, что вопрос о денонсации советско-японского договора сложный и нуждается в тщательной проработке.
К сожалению, то, что было ясно Риббентропу и руководителям Японии в те дни, не замечают некоторые авторы, которые пишут о разгроме советских сил в первые же дни войны.
Юрий Емельянов
21.06.2013 | 14:46
Специально для Столетия
... связи с указанием
от 5 июня ...
