Этой осенью, наконец-то, случилось маленькое-большое локальное родительское счастье -- младшенький возлюбил чтение книг страстно, ест их жадно поедом, без разбора, как оголодавший путник с дороги, припавший к разносолам. Позавчера говорит: как же я много потерял, что раньше не начал читать. Ничего, -- отвечаю, -- лучше поздно, чем никогда.

Читает везде, где припадет: в ночной постели, в туалете и буфете, а гляжу на него и вспоминаю себя тридцать лет назад. Правда, мне было в подобном сложнее, приходилось изловчаться, когда мама поздним вечером принудительно выключала свет, зато, был яркий фонарь под окном, там под его мягким желтым светом я и посадила свое зрение, но это -- совершенно другая история. А вот моя подруга, имеющая в генеалогическом древе старшего брата, на момент ее 8-10 лет пребывавшего в возрасте активного задиристого пубертата, в туалет, кроме книжки, брала спички и запас свечей. Говорит, что пара-тройка вечерних часов с книгой в свете свечи, проведенных до прихода домой с работы родителей в закрытом тесном пространстве, протекали стремительно, не уловимо, и всегда акцентирует, что только книги и спасли ее в столь раннем возрасте от клаустрофобии, громко выстукивающей по голове холодными пальцами мелодию страха.

В общем, в очередной раз моя любимая поговорка про "гутта кават лапидэм" подтвердила, что наши со старшеньким ритуальные танцы с бубном были не напрасны, ох, не зря мы так вокруг него танцевали.  И сейчас, и тогда -- когда он, как многие подростки, внезапно невзлюбил ежедневное мыло душистое и полотенце пушистое. Теперь регулярно чист и скрипуч телом, но, очень надеюсь, что и душу в этом теле наполнит словом -- великим и могучим. Нет, однозначно, капля долбит камень не силой, а частым падением. Хотя, с одной стороны мы со своими примерами, а с другой, конечно, социум. Но, тут, на рубеже его сезонов жизни, все совпало: социум поменялся, пазл сложился, новая компания  неожиданно подтолкнула стремиться стать "быстрее, выше, сильнее". И, если новые навыки, умения маленького ребенка у родителей вызывают умиление, то наблюдение за его взрослением подобно наблюдениям натуралиста за сменой оперения у птиц или кожи у змеи. Очень, признаюсь вам, захватывающее зрелище -- не оторваться! 

С младшеньким, не сговариваясь, состригли виски в параллельных парикмахерских плоскостях, вечером разглядев друг друга в упор, расхохотались заливисто такому совпадению -- близнецы! Хотя, он оказался проворнее меня, в очередной раз сделав рукой родному дому "па!", уехал в Каменец-Подольский, якобы покорять практическую сторону будущей специальности, но я-то знаю, что это дромомания в крови бурлит, клокочет, меня не проведешь, не обманешь.

Все вместе, втроем, мы были в Каменце давно, семь лет назад на исходе мая, ровнехонько на десятилетний юбилей младшенького -- подгадали. В тихом пригороде, где мы сняли дачу на берегу реки Смотрич, ранним утром из райских кущей громкими трелями нас будили птицы; все вокруг буйно зеленело, сочилось сладким соком, в воздухе, легком и звенящем, насыщенном жизненной силой, страстно порхала весна, увлеченно отплясывая свою последнюю кадриль. А где-то на горизонте, широко разбрасывая босоногие ноги, уже вышагивало леточко.

Я была длинноволоса, кудрява, носила зеленые глаза, юбки в пол, вязала голову хитрыми платками, а пупок --  рубашечным узлом. Сын зеркалил счастье свободы безудержно. Помню, как бежали с ним спозаранку по росе лопухов крича: "Счастье есть!", падали в высокую траву, хохоча. После расслабленно пили мутный кофе в городе, где-то в уличном кафе под стенами Ратуши -- единственном открытом в столь раннем часу, заедали размыленный вкус уставшими круассанами. Официантка, что снулая муха, зевала, еле-еле ходила, медленно перебирая лапками, но нам было счастье, не смотря, не вопреки, ведь счастье оно внутри -- сочные майские лопухи в искристой росе. А еще неожиданно прикупили дурацкого игрушечного осла в торговом ряду для туристов, он очень проникновенно пел и делал ножками "эть". Нынче, когда батарейки в нем меняешь, он тоже делает "эть", делает и поет, но как-то грустно.

А младшенький уехал звенящий, счастливый, мурлыча под нос нехитрую песенку, ту самую, которую в том зеленом росистом мае я напевала напролет. Как напевала, так и забыла, а тут на днях мироздание неожиданно выкинуло коленце -- напомнило случайным выбором. Слушали вместе, подпевали хором, остро удивлялись себе тем безудержным, много говорили словами, а больше -- глазами, порой даже казалось, что опять весна, май, все только начинается.

Великовозрастный мальчик, состригший беспощадно несколько лет назад свои детские кудри, сегодня где-то там, ходит-бродит по старому городу, дышит историей, и не исключено, что в тихом переулочке неожиданно найдет счастливую тень нашей троицы из зеленого, сочного мая, напитанного по самый край безудержным счастьем.

Деточка все чаще и больше в открытом космосе, домой возвращается, как космонавт на орбитальную станцию "Мир". Чую, что скоро, очень скоро, он отпочкуется. И это -- есть хорошо.

Студенчество идет ему на пользу, очень мне нравится его задор и желание не только учиться выбранному самостоятельно "Туризму", но и жить полноценной общественной университетской жизнью. Вот, что значит, вовремя родителям отойти на безопасное расстояние и дать возможность птенцу самостоятельно попытаться взлететь. Помню, как многие в моем окружении, узнав, что младшенький не прошел в медицинский, потому, что даже с моей помощью и не попытался, делали круглые глаза: как? Людям, твердо стоящим на позиции "у каждого генерала есть свой сын - будущий генерал" сложно что-то объяснять, зато тихо улыбаться несложно. И я улыбаюсь, глядя на то, что мой сын в свои семнадцать с хвостиком лет чувствует себя достаточно взрослым, чтобы принимать самостоятельные решения и нести за них ответственность.

Но, конечно, рано выдыхать и расслабляться, по прежнему вспушиваю запасы соломы, и ненавязчиво веду разговоры, рассказывая житейские байки. Как жаль, что мудрость приходит с годами опыта, а не передается с молоком.