N.B.: 13 апреля 2014 года мне приснился сон о войне России с Украиной
Я счёл его психоделическим бредом, но всё же записал
Сегодня можно сравнить, насколько эти видения оказались правдой«И снится Геку странный сон...» (с)Приболел я основательно, если кто не в курсе. Сопливлю, температурю, пью разную химическую гадость и стараюсь побольше спать. Обычно в этом состоянии меня просто затягивает в сон без сновидений, а тут явились такие грёзы, что впору взывать о помощи к узбагойся-лемуру.
Приснилось мне, что идет война между Россией и Украиной. За Крым и вообще. Причем такая война, где поголовная мобилизация объявлена, но воюет, кто хочет. А хотят многие. Вот и я пошёл.
Не то, чтобы мне сразу захотелось, просто во сне до этого мы подолгу гуляли с Эдуардом Лимоновым (
limonov_eduard) по каменистым крымским равнинам где-то в районе Черноморского и он заново пересказывал мне свои статьи и выступления последних недель, и ещё реплики из наших коротких личных встреч. Что война — квинтэссенция страсти, которая – суть – жизнь, что нельзя сдерживать и замыкать в себе национальную гордость, что историю двигают вперед авантюрные шалопаи, а вовсе не смирные домашние мальчики…
Кажется, на пассаж про мальчиков я больше всего повёлся.
Но вообще, надо заметить, Лимонов в интерьерах московской студии — одно, а в лучах закатного крымского солнца, обдуваемый соленым морским ветром, да на фоне камней, хранящих следы тавров — нечто совсем-совсем другое.
Помню, как его высокий сиплый голос сливался с криками голодных чаек, а сам он был похож одновременно на кубинского революционера, безумного друида и самоотверженного доктора Ливингстона. Весьма шандарахающая по мозгам смесь, я вам доложу.
Прилива национальной гордости по итогам наших бесед я в себе не заметил, но вот скуку от ординарной повседневности и укол самолюбия от того, что самое важное событие современной истории проходит мимо меня, ощутил сполна. Засунул руки в карманы и пошёл.
На войну надо было идти через длинный железный мост, кажется где-то в районе Керчи. И вот странно: и Крым – Россия, и Краснодар – Россия, а шёл я по этому железному мосту непойми в какую сторону с уверенностью, что воинская часть, где меня примут, находится уже на украинской земле. Там еще чёрные поезда ходили, помню.
На мосту мне встретился московский журналист Юра Васильев –
scottishkot. Он тоже шел на войну. Юра, если кто не в курсе, родом из Минска и по образованию – консерваторский музыковед, но уже много лет живёт в Москве и занимается журналистикой, в основном политической. Он добряк, весельчак и большой умница. Несколько лет назад Юра завёл себе любопытное хобби – начал коллекционировать гумпай.
Гумпай, если кто не помнит – японские фарфоровые чашки для саке, расписанные военными сюжетами. Часто от нечего делать солдаты лепили и украшали их, сидя в окопах, а потом обменивались на память или командиры награждали такой чашкой отличившихся в бою. Много колоритных гумпай подарила миру русско-японская война и, кажется, у коллекционеров они в особом почете.
Вышагивая по железной глади, мы доверительно болтали про нас, про жизнь и даже пофантазировали, найдет ли эта война своё отражение в кустарном творчестве. Кажется, решили, что нет, обвинив в культурной апатии масс шансон и другую поп-музыку.
Юра, как и я, не горел ура-патриотизмом, но был согласен, что, кроме войны теперь заниматься особо нечем. Мне показалось, ему просто хотелось находиться среди людей, а может он планировал попробовать себя в роли военного летописца… Как бы то ни было, чинарём, под разговоры мы дошли до армейской части.
Это была современная воинская часть, выстроенная из гладкого серовато-кремового бетона, приятного для глаз. Очень прямоугольная и симметричная. Она напоминала Город Солнца Кампанеллы, а так же город Сколково, если бы тот когда-нибудь был бы построен. С разных сторон к КПП нитями тянулись колонны новобранцев. Вопреки массовому ажиотажу, очередь двигалась быстро, как выяснилось позднее, благодаря современной системе регистрации.
Вход на КПП представлял собой ряды современных турникетов, управляемых сексапильными девушками-операторами в офисных костюмах. Все они были разные, но каждая при этом чем-то напоминала Наталью Поклонскую — вечномолодого крымского прокурора. Такие же девушки с маленькими приборчиками, оценивающими потенциал новобранца, сновали вдоль очереди, словно мобильные кассиры в Мак Дональдсе, и раздавали вербовочные бейджи. Смысла и назначения этих бейджей я не понял, потому что пропускали всех в итоге через одни и те же турникеты, а по прибытии раздавали одинаковую гражданскую одежду, похожую на экипировку олимпийских волонтёров и простое оружие, наподобие винтовки Мосина.
Помню, тогда я впервые задумался, насколько же мне не хочется убивать другого человека. И пускай бы этот поступок виделся мне аморальным, невозможным или страшным, так нет. Убийство как фронтовую реальность со своим в нём участием я вполне допускал. Меня напрягала спонтанность и неизбежная анонимность этого события: убивать случайного человека казалось мне такой же нелепостью, как секс с первой встречной.
Правда, о том, чтобы быстро начать убивать кого-то, речь в армии не шла. Здесь жили спокойной общинной жизнью в атмосфере общего дружелюбия: основное время тратилось на занятия, напоминавшие корпоративные тренинги по тим-билдингу. И даже когда приходилось напрягаться – на строевом шаге или учениях с выкладкой – то всё происходило слаженно и коллективно, и сознание целесообразности происходящего помогало переносить любые невзгоды.
Мои однополчане, все, как один, были молодые ребята, в прошлом офисные сотрудники. Они любили посмеяться, подурачиться и никто из командиров не мешал им радоваться жизни… Вот только Юра Васильев подозрительно быстро куда-то исчез. Наверное, разочаровался в армейских буднях или ушёл дальше в поисках материалов для публикаций…
К концу первой недели строевой подготовки мы увидели впервые Украинского Прапорщика.
Он прилетел откуда-то сверху на чугунной тарелке, похожей на башню танка. Сделал несколько выстрелов по земле в направлении толпы новобранцев и ушёл в сторону, заложив крутой вираж с переворотом, приземлившись на крышу черной цистерны, проходившего мимо поезда.
Эти поезда непрерывно ходили возле того места, где мы тренировались. Бесконечные длинные составы, слепленные из огромных, чёрных цистерн. Всегда в одну сторону – по направлению к Киеву…
Стоило прапорщику скрыться, как на территории части начался бой. Враг появился внезапно и всюду. Это были украинские солдаты с абсолютно своими, только очень грустными лицами. Одеты они были в яркую форму американских супергероев и двигались медленно и синхронно, как персонажи восьмибитных компьютерных игр. Их общими действиями руководил единый алгоритм, словно воля какой-то математической машины. При попадании пуль они падали, как убитые, но потом скоро исчезали, будто растворялись в воздухе.
Оборонной активностью нам иногда удавалось снизить их число, но не так радикально, чтобы бой мог совсем прекратиться. Поэтому воевали мы постоянно. Когда же на своей военизированной ступе на нас нападал Украинский Прапорщик, положение становилось совсем швах. Он стрелял с неба огненными всполохами бластеров и при его появлении численность врагов заметно возрастала.
В один из таких налётов мне пришлось спасаться бегством от толпы этих живых роботов внутри склада. Но только я заскочил в дверной проём, как оказался в питерской парадной: прохладной, полутёмной, с шершавыми стенами, покрытыми облупленной краской, и гулкими, высокими потолками бесконечных пролётов.
Вбежав по мраморной лестнице, я с удивлением увидел в окне, что бой продолжается и здесь. Вернее, по Невскому ходили спокойные люди с мобильниками, сумками, ездили машины, а между ними наши солдаты дрались с украинскими. И в какое окно не взгляни, там либо была видна воинская часть с яростным кровопролитием, либо пейзажи спокойной городской жизни, вперемешку с теми же боями.
Солдаты неприятеля проникли за мной в подъезд, но из-за его огромных размеров были вынуждены рассредоточиться по квадратам, внутри которых каждый из них начал двигаться по своей математической схеме. Имея богатый опыт прохождения компьютерных игр в 90-х, я без труда понял алгоритм их движений и, миновав всех, поднялся на последний этаж.
Стоило мне подойти к окну верхнего пролёта питерского подъезда, как мимо него с гулким грохотов взвился вверх на своём аппарате Украинский Прапорщик. И тут же всё стихло. И солдаты пропали. А сквозь окно я увидел территорию части, до самого горизонта покрытую шеренгами парадных гробов.
Выглядели гробы очень торжественно и красиво – как колонны техники на параде Победы на Красной площади. И было даже совсем нестрашно смотреть на них. Наверное, потому, что их было так много, что вместе они создавали цветную мозаику или текстуру. Очень контрастную и яркую – белый, чёрный, бордовый… Все эти цвета смешивались по какому-то одному очень хитрому алгоритму.
А потом я увидел, что у каждого молодого и красивого солдата, лежащего в гробу и одетого почему-то в гражданскую форму, прострелена голова. И из неё на атласную подушку вытекают лужи красной крови. И в этот момент я особенно пронзительно понял, что всё происходящее – взаправду и очень серьёзно. А ещё я понял, что украинцы – ничем не отличимы от нас. И говорят так же. А значит, без труда могут сливаться с нами. И в каждом человеке в России теперь легко можно будет заподозрить украинского шпиона или диверсанта. И руководство страны, чтобы предотвратить диверсии, обязано будет сделать так, чтобы держать на контроле каждого гражданина...
Стоило мне представить это общество всеобщей вражды, взаимных подозрений и тотального контроля, как тут же меня охватил ледяной ужас и я проснулся
Вокруг всё было спокойно и тихо. На тумбочке у кровати на вытяжку стояли часовые моего здоровья -пузырьки с отхаркивающими и восстанавливающими микстурами. И оставалось только удивляться, какой невероятный бред может привидеться больной, простуженной головеОРИГИНАЛ СТАТЬИ НА САЙТЕ PERESEDOV.INFO
