Неопознанная революция. Спустя 20 лет после событий 19–21 августа 1991 года, перекроивших политическую карту мира, похоронивших Советский Союз и изменивших жизнь его граждан, подавляющее большинство россиян революцией это не признает. В массе своей люди воспринимают произошедшее тогда как стихийное бедствие, которое изменило их жизнь в худшую сторону. Почему они так считают — объясняют социологи

 

К 20-летию попытки государственного переворота в СССР «Левада-Центр» провел всероссийский опрос об отношении граждан к тем событиям. «Демократической революцией» смену власти в стране в августе 1991 года признают лишь 10% опрошенных (в 1994 году таких насчитывалось 7%). В то же время, если в начале 90-х попытку путча называли «обычным эпизодом борьбы за власть» 53% россиян, то сегодня так считают немногим более трети. А на первое место в оценке произошедших двадцать лет назад событий вышла формулировка «трагическое событие, имевшее гибельные последствия для страны и народа». В июле 2011 года с этим согласились рекордные за все время наблюдений 39% опрошенных.

 

Бумеранг 90-х вернулся

 

Казалось бы, налицо почти тотальное неприятие обществом «ураганных 90-х». И все же социологи просят не спешить с выводами. «Динамика мнений, которую мы наблюдаем в отношении россиян к 1991 году, говорит прежде всего об их оценке настоящего, — пояснил The New Times замдиректора «Левада-Центра» Алексей Гражданкин. — Столь негативная реакция на события путча наблюдается всякий раз, когда общество сильно устает от действующей власти».

 

Действительно, подобные настроения почти за два десятилетия наблюдений были зафиксированы лишь в июле 1999-го. Тогда события августа 1991 года посчитали «трагическими» 38% опрошенных. Это было как раз на пике усталости людей от правления Ельцина и накануне назначения Владимира Путина премьер-министром.

 

По словам Гражданкина, уровень отрицательного восприятия власти (и соответственно, 1991 года) снова пополз вверх к началу 2006 года, когда «и от Путина начали уставать». Потом, на фоне выигранной войны с Грузией и баснословных цен на нефть, последовал рост общественных надежд и пик «золотых путинских лет» (2006–2008).

 

Но уже сразу после кризиса 2008 года россияне стали все чаще отождествлять нынешнюю власть с ельцинским правлением. И соответственно, возлагать на нее ответственность за то, что страна после 1991 года пошла «в неправильную сторону» — сегодня в этом уверен каждый второй россиянин.

 

Не поняли и не приняли

 

«Из исследования «Левада-Центра» следует, что мы переживаем духовный кризис на основе внушаемого властью фантомного сознания, согласно которому в советские годы жизнь была якобы лучше, — уверен сопредседатель Совета по национальной стратегии Валерий Хомяков. — Но ведь это же не так, это неправда».

 

Если бы жизнь при советской власти была так хороша, как ее стали расписывать при Путине, то не выходили бы десятки тысяч людей на улицы Москвы и Питера в 1990–1991 годах с требованием смены власти и перемены строя. «Я порой прихожу на Манежную площадь и уже не могу представить, что те лозунги могли когда-то собрать здесь сотни тысяч человек, — вспоминает Хомяков, в 1991 году один из лидеров «Демократической партии России». — Тогда мы думали только о том, чтобы эти сто тысяч, идущих за нами, не задавили друг друга от перехода с Тверской к Манежной площади. А что теперь? Любая противоречащая интересам властей акция собирает в центре Москвы не более двух тысяч человек».

 

 

 

«Люди, победившие систему в августе 1991 года, уже в первые дни после своей победы перестали себя с этой властью идентифицировать, — утверждает Гражданкин. — И в последующие после августа месяцы отношение общества к Ельцину и его победившей команде почти мгновенно сменилось с положительного на отрицательное».

 

Данные «Левада-Центра» подтверждают: сразу после путча, в сентябре 1991 года, деятельность первого президента России одобряли 58% россиян (отчасти одобряли — 27% и только 6% были против свержения союзной, то есть советской власти). Но уже к декабрю число безусловных сторонников политики Ельцина составило лишь 24%, а в феврале 1993 года — вообще 19%.

 

 

«Остается только признать, что большинство российского общества с самого начала реформ не приняло ни распад Союза, ни либеральную экономическую политику, — констатирует Гражданкин. — Окончательно эта позиция сложилась в массовом сознании уже к 1994 году и с тех пор не менялась. Общество по-прежнему не готово мириться с итогами переустройства 1991 года и той системой, которая была построена после. И за революцию произошедшее с нами за двадцать лет не признает».

 

Нет у революции конца

 

Еще дальше в своих выводах на основе данных «Левада-Центра» идет социолог, главный редактор журнала «Искусство кино» Даниил Дондурей. «Эти данные только подтверждают мое убеждение в том, что одна из главных, если не самая главная проблема развития России за двадцать лет так и не решена, — говорит он. — Получается, что нация не принимает существующий строй и те принципы жизни, по которым ей предписано жить Конституцией. Это примерно то же самое, как если бы спустя двадцать лет после большевистского переворота, в году так 1937-м, Сталин и вся верхушка ВКП (б) узнали бы, что 3/4 населения страны ужасно страдает по поводу гибели монархии и воспринимают ее крах как «величайшую геополитическую катастрофу».

 

 

Действительно, получается, что событие, объективно повлекшее за собой смену всей системы жизни государства и общества, этим обществом за таковое до сих пор не признается. «Из этого следует, что не могут не воровать, не давать взятки, не стремиться эмигрировать, да и просто хорошо работать и счастливо жить люди, которые ненавидят принципы жизни, по которым существуют», — убежден социолог. Виноваты, считает он, элиты, которые двадцать лет прививают обществу мысль о том, что реформы принесли одни лишь тяготы, что является заведомой неправдой. «Вместо того чтобы обучать людей жизни в новых условиях и показывать образцы поведения своим примером, элиты продолжают фальшиво и цинично формировать у общества чудовищный комплекс поражения и несправедливости от произошедшей житейской революции», — констатирует Дондурей. Не снимает он вины и с либералов, экономистов и политиков, которые не озаботились модернизацией сознания масс. По словам социолога, «им важнее институциональные подвижки, политические мутации и любимые игры с властью, чем изменение старинных российских феодально-консервативных взглядов».

 

Собственно, пока эти взгляды у большей части населения России не поменяются на более просвещенные и современные, говорить о завершении революции-1991 бессмысленно.