А я уверен, для многих из вас есть что-то загадочное и сокровенное в коротком слове «Киев» ...
... , следующего канонам русской
, именно бал становится ...
Эстетика и волшебство бала в русской культуре. «Сегодня не будет поверки,
Горнист не играет поход.
Курсанты танцуют венгерку,-
Идёт девятнадцатый год».
Владимир Луговской.
Начну с события, подтолкнувшего меня к написанию этой статьи. В Государственном музее-заповеднике «Царицыно» сейчас работает выставочный проект под названием «Большой бал». Устроители экспозиции представляют
русские балы как особое явление в жизни общества со сложившейся вокруг него культурой. Ведь это не просто вечер музыки и танцев, но строго регламентированный церемониал, особая манера поведения и, разумеется, уникальная бальная мода. Итак, триста лет русской истории – от петровских ассамблей до последних балов империи, от карнавальных безумств Елизаветы Петровны до знаменитого маскарада 1903 года, когда все члены царской фамилии, а также их придворные были облачены в русские костюмы XVII столетия.
Можно, конечно, долго вещать о балах, просто перечисляя имена, годы, названия танцев и материалы, из которых шились sorti–de–bal – накидки, которые дамы надевали, выходя из бальной залы. Однако это не кажется мне очень уж интересным. Давайте посмотрим на эту тему под другим углом зрения.
В нашей культуре бал приобретает какое-то особое значение, причём тут уже не так важно, о каком отрезке времени мы говорим – о дореволюционном или даже…о советском. Давайте вспомним хрестоматийные произведения русской классики – везде мы найдём тщательное, скрупулёзное описание балов. Самые разные авторы – будь то Пушкин, Тургенев или, к примеру, Аркадий Гайдар, отводят именно бальному действу ни с чем несравнимую роль.
Бал представляется или началом начал или – трагической «точкой невозврата». Недаром один из самых пронзительных и острых рассказов в русской литературе так и называется «После бала». Разумеется, в произведениях европейских и американских авторов мы с лёгкостью можем отыскать упоминания о танцевальных вечерах, однако, там это будет выглядеть просто как очередная сцена повествования. Тут могла быть охота, визит, поездка в Лондон и так далее.
Итак, магическая формула – «после бала».
«После ужина я танцевал с нею обещанную кадриль, и, несмотря на то, что был, казалось, бесконечно счастлив, счастье мое все росло и росло…». А потом герой увидел, как отец прелестной Вареньки Б. руководит экзекуцией и – счастья как не бывало.
«Так вот какие бывают дела, и от чего переменяется и направляется вся жизнь человека». Трагедией закачивается и провинциальный, лишённый лоскабал у Лариных. Циничный «денди», спасаясь от безмерной скуки, походя ломает жизнь окружающим его людям:
«Онегин с Ольгою пошёл / Ведёт её, скользя небрежно / И наклонясь ей шепчет нежно / Какой-то пошлый мадригал». Что ж, дуэль после бала – весьма распространённое явление…
Бальная зала представляется нам особой, почти сакральной территорией, где возможно всё, где дыхание смешивается с музыкальным ритмом и создаёт поистине мистическую атмосферу.
«Весь бал до последней кадрили был для Кити волшебным сновидением радостных цветов, звуков и движений». Точка невозврата: добродетельная мать, непревзойдённая красавица, идеал светского поведения - Анна Каренина самозабвенно танцует на балу с Вронским. С этого момента её судьба стремительно покатится под гору, ибо Анна была
«пьяна вином возбуждаемого ею восхищения». Анна – в чёрном бархатном платье. Помните фразу, что Анна не могла быть в лиловом, но только в чёрном? Это был траур по себе самой, по себе – будущей, но пока – нездоровое опьянение танцем. Вот и нигилист Базаров встречает госпожу Одинцову на балу и, разумеется, она тоже в чёрном наряде. Начало положено…
Что это? Особая – почти дьявольская, великолепная и – безумная мистика бала, вроде той, что была описана Гоголем в «Невском проспекте»? Странное непонятное происшествие. Оно только и могло произойти в этом полуфантастическом городе, очертания которого теряются и размываются в неверном свете фонарей.
«Необыкновенная пестрота лиц привела его в совершенное замешательство; ему казалось, что какой-то демон искрошил весь мир на множество разных кусков и все эти куски без смысла, без толку смешал вместе. Сверкающие дамские плечи и чёрные фраки, люстры, лампы, воздушные летящие газы...». Отсюда – подать рукой до знаменитого булгаковского бала у сатаны.
«Бал! − пронзительно визгнул кот, и тотчас Маргарита вскрикнула и на несколько секунд закрыла глаза. Бал упал на нее сразу в виде света, вместе с ним − звука и запаха». Первый бал Наташи Ростовой – опять-таки – центральная сцена всего повествования. Отходят на второй план и многостраничные описания битв, и рассуждения о
«дубине народной войны», и даже откровение под небом Аустерлица. Феерия бала, сакральная сущность танца, волшебство бальной залы. Этот вальс Наташи с Андреем запоминают и вспоминают все – даже те, кто ни разу не открывали этот сложный, иной раз – нудно нравоучительный роман Льва Толстого. Вы помните, что подумал князь, увидев Наташу?
«Ежели она подойдёт прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой, — сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на неё. Она подошла прежде к кузине». Откуда сии странные мысли? Вероятно, и сам Лев Николаевич написал эти строки, неосознанно поддавшись магии бального настроения. Странное, бессмысленное, какое-то шаманское «гадание», которое никак не связывается у нас с образом Болконского. Он и сам понимает – мысль бессмысленная и неожиданная. Отныне мир Наташи и Андрея разделён на «до» и «после» бала.
…На балу у Фамусовых тоже происходит не вполне объяснимое – краткое коллективное умопомешательство приводит к тому, что здравого, хотя и «неудобного» человека – Чацкого – признают сумасшедшим. Дружно, безоговорочно, почти безапелляционно. Просто поддавшись какому-то мимолётному наитию. И тут мир героев раскалывается на «до» и «после». Для великого комбинатора – для Павла Ивановича Чичикова бал у губернатора тоже становится роковым. Сначала мы видим немыслимое, магическое очарование, которое почему-то производит на всех губернских дам заурядная фигура жулика. С точки зрения Гоголя, он – совершенно никакой, хотя и не лишён некоторой банальной приятности. Тем не менее, женщины приходят в поистине экстатический восторг при виде Чичикова. Потом – светлое появление полупрозрачной губернаторской дочки и странное для циничного Павла Ивановича ослепление её прелестью. Следом - вторжение Ноздрёва, после которого всё рушится. До и после бала. Описанный Лермонтовым маскарад, тоже стал фатальным для несчастной Нины и ревнивого Арбенина…
Интересно, что
тема бала, как водораздела, как начала начал или как точки невозврата перекочевала и в советскую культуру. В качестве эпиграфа я взяла строки из забытого ныне стихотворения «Курсантская венгерка», написанного в 1940-м году поэтом Владимиром Луговским. Как для поэта, так и для всей страны, описанная в стихах реальность давно стала историей – «идёт девятнадцатый год». Мы видим уже советский бал, но в старых декорациях:
«Столетние царские люстры / Холодным звенят хрусталём». Если не вдаваться в подробности, невозможно понять, о ком идёт речь – о белых или о красных. Какая разница? Нам уже никакой, потому что та братоубийственная война была отвратительна сама по себе. Белые или красные? Русские.
«Заветная ляжет дорога
На юг и на север — вперёд.
Тревога, тревога, тревога!
Россия курсантов зовёт!»
После бала их ждёт либо смерть, либо слава, либо победа, либо забвение:
«Курсанты, курсанты, курсанты / Встречайте прощальную ночь!» Повторю, что стихи написаны в 1940-м году, то есть незадолго до войны. Танец перед войной, прощальная венгерка или последний вальс накануне битвы. 22 июня тоже наступило сразу после выпускного школьного бала. Излюбленный кино-мотив – школьницы в белых платьях и с пышными бантами кружат всю ночь под светлым июньским небом, а наутро – идут в военкомат, узнав, что мир невозвратно разделился на те самые
«до» и
«после».
К примеру, в гайдаровской повести «Судьба барабанщика» мы встречаем красочное, какое-то сюрреалистическое описание карнавального действа. Главный герой – Сергей Щербачёв, внезапно поддавшись минутному настроению, несётся в Парк Культуры. Там он, опять-таки, совершенно случайно встречает Нину Половцеву, которую знал давно, ещё в те времена, когда жизнь его была совсем иная. Нина одета в костюм феи ночи – золотые звёзды на чёрном фоне (опять это чёрное платье на балу!).
«Ты знаешь, я потерялась. Где-то тут сестра Зинаида, подруги, мальчишки... Я подошла к киоску выпить воды. Вдруг - трах! бабах! - труба... пальба... Бегут какие-то солдаты - все в стороны, всё смешалось; я туда, я сюда, а наших нет и нет...». Сплетение войны и бал-маскарада - несовместное, но зачем-то нелепо спаянное. Вторжение параллельной реальности или вторжение Будущего? Ну да, солдаты с пальбой на мирном празднике, исчезновение сестры, подруг, мальчишек и вообще - «наших». Мы видим, нам передаётся предчувствие войны, вплетающееся в полотно сумбурной, как беспокойный сон, шпионско-дидактической, идеологически выверенной сказки о Добре и Зле. Потом мы становимся свидетелями разговора двух подростков о будущем, которое им почти совершенно ясно:
«- Или, может быть, будет война. Смотри, Сережа, огонь! Ты будешь командиром батареи. Ого! Тогда берегитесь… Смотри, Сережа! Огонь… огонь… и еще огонь!
— Ну, хорошо, я буду командиром батареи, а потом я буду тяжело ранен…
— Но ты же выздоровеешь, — уверенно подсказала Нина».
После бала жизнь Сергея меняется, стремительно мелькают события и происшествия, линия судьбы претерпевает великие и - мучительные изменения. Снова бал – точка отсчёта. Бал, где юным героям было показано их страшное и – великое грядущее.
Тема балов и маскарадов постоянно, можно сказать –
непременным фоном присутствует во многих кинофильмах сталинской эпохи. Так, в культовой предвоенной картине «Моя любовь» мы наблюдаем сцены настоящего светского танцевального вечера с характерной лёгкой болтовнёй и флиртом. Очень похожая сцена имеется и в кинофильме «Юность командиров». В детском фильме-ревю «Здравствуй, Москва!», созданном уже после войны, нам представляют пространство некоего рабочего клуба - с колоннами, драпировками и тяжёлыми люстрами, где мальчик из ремесленного училища чинно вальсирует с девочкой из очень простой, пролетарской семьи. Масштабные маскарады, подобные тому, который описывал Аркадий Гайдар, показаны в довоенной «Новой Москве» и в послевоенном «Аттестате зрелости».
В сталинскую эпоху, как известно, утвердился и получил распространение так называемый Большой Стиль - Grand Мaniere. Это по-королевски роскошное сочетание классицизма и барокко, воплощалось в жизнь самыми различными способами, включая внедрение особой танцевальной культуры. Недаром джазмен Алексей Козлов вспоминал, что вечера танцев в начале 1950-х годов были «странной смесью концлагеря с первым балом Наташи Ростовой». Сам Козлов был тогда стилягой-«штатником» и, разумеется, предпочитал иные ритмы, иные смыслы.
«Объявили дамский танец. Я тронулась с места и пошла к нему... Это было начало пятидесятых годов, детей учили чинным танцам Смольного института благородных девиц. Чинный Толик замер, не смеялся...», - это уже отрывок из ностальгического, почти биографического, рассказа популярной писательницы Людмилы Петрушевской.
В этой связи интересно решена тема бала в киносказке «Золушка», снятой, как раз, на пике увлечения Большим Стилем. Замечу, что в сказке Шарля Перро основным событием является примерка туфельки. В советской интерпретации Евгения Шварца, следующего канонам русской традиции, именно бал становится главной сценой. Помните, именно на балу разыгрывается мистическое действо – Король просит старого Волшебника сделать что-нибудь потрясающее? (У Шарля Перро этого нет вообще). Так вот, на несколько минут все гости попадают в волшебную страну. Принц объясняет Золушке, что
«…каждый там, где ему приятно». Это некая «сказка в сказке». После этой сцены мы понимаем, кто есть кто и снова возникает то самое состояние
«после бала». А вот в кинофильме «Светлый путь» (изначальный сценарий Виктора Ардова, собственно, именовался «Золушка») классического бала нет, зато героиня танцует одна - посреди шикарного, поистине королевского зала. А потом опять происходит нечто волшебное – Таня Морозова видит в громадном зеркале самоё себя и, перейдя в зазеркалье, летит над Москвой в открытой машине. Магия, мистика танцевальной залы, волшебство Золушки…
Почему же именно бал становится волшебным или же - роковым действом в русской культуре? Почему после бала всё меняется? Что это? Родовая память о сакральной сути танца, как такового? Древние предки танцевали не для развлечения, а с вполне осознаваемой целью – танец менял жизнь и судьбу. Или опять просто совпадение?
Галина Иванкина
ertata
... , касающийся непосредственно семейных
, "Знаете ли Вы ...
