Человек лохматый неожиданно поднимает свинцовые веки, с долей труда фокусирует взгляд, и многозначительно восклицает: Оп-па! Растопырив ноги поболее прежнего для устойчивости, подрывает себя с места тяжелым кулем, картинно делает правой рукой выразительный жест в сторону пригретого места: Присаживайтесь, мадам!.. Ик... Знаете, вы так похожи на мою бабушку...

Подъезжают к точке Б. Заранее приготовились к выходу. 

Театр. В гардеробе нестройный гам, белый шум от девочек с мальчиками, мальчиков с девочками, дам и господ, господ и дам, последние в большинстве напомаженном, просто праздник какой-то, а не пятница. Первый звонок. Занимаем места согласно купленным билетам. За нами усаживается стайка ярких птичек перезревшей спелости: стразики, леопардовый принт, кружева, декольте, громкий звук парфюма. Второй звонок, свет еще не погас, дамы -- тем более, щебечут птахами, взбудораженные проснувшимися весенними соками: Как там твой? -- Да никак, я его 8 марта на фиг послала. Достал!  -- Как так? -- А вот так, написала короткое смс "Прощай!" -- А он? -- Молчит. Похоже, обиделся. -- Ну ты не переживай, мы-то его знаем -- вернется. Надоест жене и опять к тебе прибежит.  -- Алла, ты вот меня почти двадцать лет знаешь, думаешь, в этот раз я ему так и прощу? -- Ой, какое у тебя колечко милое! Что за камень? --  Афганский агат. В поезде у проводницы купила, когда из Трускавца возвращалась, она сказала, что дает женскую силу. -- Так и сказала?-- Да! -- Значит, вернется, значит, простишь.

Пятница. Вечереет. Накрапывает дождь. У подземного перехода топчется мужик поношенного вида в домашнем: на сутулых плечах растянутая тельняшка, поверх небрежно наброшена курточка, голые тощие щиколотки совсем по-журавлиному торчат из-под куцых штанин, непокрытая голова с венцом когда-то пышных волос уже изрядно промокла, лицо линялое, мятое, в горящих глазах неутоленная жажда. Навстречу ему из-под земли вытекает живительный поток. Мужик пристально вглядывается в лица прохожих, поймав взгляд глаза в глаза, щедро улыбается щербатым ртом.

У одного барина всего было в избытке, даже личный мини-зоопарк был. Козы, бараны, свиньи, страусы и прочие разнообразные курицы. Выйдет он ранним утром на крыльцо, окинет угодья взором: роса серебряными колокольцами звенит, сад сладостным наливается, ручеек журчит, деревянное колесо водяной мельницы, мерно поскрипывая, крутится, зоопарк шумит, мычит, рычит, шипит, клекочет; барин сладко потянется: хорошо-то как, хорошо! 

И жил в том зоопарке один дикобраз, натуру имел сердитую, злобную. Не взлюбили его, обслуживающие зоопарк, мужики (простые работяги из местных, из того села, что за барским пригорочком), люто не взлюбили. Придут на работу, обуют сапожищи, наденут робы, клетки вычистят, корм раздадут, а дикобразу -- еще и пинков. Но стоило им вечером, уходя домой, зазеваться и попасть в поле зрения животного без сапог (в кроссовкам там или еще пуще -- в резиновых шлепанцах), от этого товарища уже было не спрятаться. Победно хрюкнув, он делал в воздухе удивительный кульбит и, развернувшись, стремительно несся на обидчика иглистым задом, бил выверенно, метко по ногам: удар, еще удар, удар... нередко случалось, что и насквозь.

-- Ну ты, Васыль (Мыкола, Иван...), дурак чы як? -- вынимая иголки и обрабатывая раны, говорил врач травмпункта очередному раненому. -- От для чого ты його трогав?

-- Всэ, бильш нэ буду! -- поскуливая, обещал очередной дурак.