От гнёта плодов прогнулись ветви и закрыли въезд во двор. Газанул осторожно, но гроздья яблок прогремели по крыше. Прибежал сосед и задрал ветви граблями, но что толку. Ничего нового в этом вечном мире: пора цветения заканчивается, начинается довольно скушная пора плодоношения. Тогда я оставил машину на дороге, взял шланг (совсем никудышный, купленный когда-то опрометчиво: думал - он армированный, а на нём просто графически нанесена сетка, и поливать из него было невозможно - перегибался и его вышибало на стыках), залез на дерево, чтобы подвязать им ветви. И произошло то, что примерно и год назад. Майнгот, это было 28 июня: ночь, в летней кухне много гостей и все пьют, а я мешаю под фонарём бетонный раствор. Сейчас же гости только ожидались - раздувался огонь в мангале, из подвала в прохладную сауну переносилось пиво, вино и квас, N. стригла ножницами на грядке укроп. Но всё так же перед крыльцом стояла чаша, всегда готовая к замесу: мне осталось, в сущности, залить отмостку с фасада дома - и периметр будет готов. Сейчас я, закрепившись в кроне яблони, натягивал ветки шлангом и вдруг снова услышал этот голос.

Это странно, но чудовищное одиночество может навалиться на тебя внезапно, в самый разгар веселья или на подступе к нему.

Даже когда в окружении близких или когда N. на кухне заправляет салат (быть может, она уронила ложку?).

Одиночество может настигнуть тебя, даже когда твоя нога прочно утверждена в развилке скелетных ветвей.

Ибо одиночество вечно как мир. Нет, одиночество вечно как шар луны.

И точно так же, как в ту ночь, ничего не было в её голосе, кроме, может быть, лунного гипнотизма.

Правда, в этот раз с ней кроме дочери вышагивал хасбенд - пузатик, которых множество в сельско-офисных наших когортах. Но меня никогда не смущали чужие мужья, особенно в уик-энды на дачах. И мне плевать, что обычно в уик-энды я замызган бетоном и слепни облепляют меня, принимая за скотину. 

Она спросила, смотря на меня снизу вверх и показавая на раскрытый багажник Aveo: "Вы уже закупились?" - слишком смело и естественно для молодой женщины, которая не знает меня и которую не знаю я.

"Да, - крикнул я c яблони, - в Хотьково пробки как на Тверской".

Это было всё, и это было хорошо. Не потому что у неё фигурка писк и речи приветливы. Не только.  Я думал о ней как о свидетельнице моего лунного одиночества 10-го года - с театральными силуэтами гостей в летней кухне, - свидетельнице моей страсти к тяжёлой изнурительной работе (не красуюсь я этой страстью и часто работаю в сумерки). Думал, что ни одними химерами наполнена моя жизнь. Думал без вожделения, не желая пополнить знание о ней, но втайне ожидая второго пришествия этой золотовской аномалии.

Вообще месяц чумачечий (в метро в одном только вагоне видел: переделанного под бабу мужика, которого выдавали руки, прежде всего натруженные заветренные локти, пацана в состоянии пивного психоза, ещё одного типа, похожего на Николая II, который беспричинно ходил взад-вперёд по полупустому вагону с бутылкой воды, в результате пассажиры начали заражаться нервными улыбками).

Поехал, понимаешь, встречать селянку на Комсомольскую площадь.

Голова занята в последнее время совершенно другим, а за пару дней несидения за рулём разучиваешься как-то.

Чудом избегаешь неприятностей. Ну и как обычно проезжаешь нужный съезд. Из чувства противоречия, поддавшись полубесам. Ведь наказал себе: только не заезжай на Русаковскую эстакаду, а там как-нибудь. Навигатор-то зациклился на Ногинске, а штурмана нет. Въехал на Русаковскую эстакаду, а там понеслась душа в рай. Очнулся в пробке на Садовом, у "Атриума". До "Сапсана" 30 минут.  

Подъехал к воротам Москвы - площади трёх вокзалов. Боже, какой смрад, какая клоака и сивушные миазмы в воздухе! И личности, чуть не прокажённые, спят на асфальте, парапетах. Грязь, лужи и ручьи мочи, в злачных шинках поёт Люба Успенская - ну точно с девяностых я такого не видел.

И в то же время на площади перед Ленинградским, обнесённой железобетонным забором, сегодня в ночь работают экскаваторы: в лучах прожекторов и при скоплении полуночных зевак сносят торговые палатки.

Много жарил по Дмитровке и Горьковскому и за последние несколько дней разговаривал в основном с "Навигатором", которого мы с VS назвали Гошей.

Гоша очень упёрт и обидчив в тех случаях, когда пренебрегают его маршрутизацией: повсюду дорожные работы.

До того, как Гошу взяла в руки VS, он разговаривал женским голосом. Вероятно, VS невольно изменила настройки.

В Золотово сладко пахнет жасмином. Прохудилась дождевая бочка, я зацементировал её дно и вернулся в столицу.

Съел пару клубник - и в столицу.

Духота ещё не такая, чтобы назвать её небывалой, скорее контрибуция в счёт возможной ливневой прохлады.

В столице тоже пахнет жасмином, но больше в лифтах.

Она уехала, вывесив на балконе постиранные стринги, чулки и бюстгалтеры - женские метки. Чтобы неповадно было.

И вот когда возвращаешься домой - идёшь с Крымской площади по Остоженке, а потом по Гоголевскому бульвару, а потом по Воздвиженке, где военный с кортиком караулит выход чина к машине с мигалкой, спускаешься к дому Пашкова, стоишь у светофора, пока он не запищит... - это женское бельишко на балконе морализует.

Потому что противоположная часть человечества облачилась в платья и делаешься немного синоптиком. Вдохновителем ветра. 

За городом нет. Там топики и фазендный арест с детьми. Это бросается в глаза в Сити. Ведь большая часть противоположной половины, по дресс-коду, не работает. Прохлаждается под почти нематериальным прикрытием.

Платья самые разные по пестроте, крою, разрезам, воздушности, сборкам, плиссе-гофре и так далее. Как цветы.

Некоторые как эшольция, то есть как Дали. Некоторые как анютины глазки: Моне. Некоторые как китайская гвоздика: Кандинский.

А у меня на ужин - пельмени.

Завязывается капуста, ожидается большой урожай клубники, этим летом я закрыл её от птиц нетканым материалом.

Между тем крестили племянницу в храме 40 Севастийских мучеников напротив Новоспасского монастыря.

Всего в минувшую субботу священник из Сергиева Посада крестил под сводами этого храма восемь младенцев.

Из-за коллапса на Ярославке я познакомился с Дмитровкой, и она очаровала меня. Эта трасса тёзка мне.

Пересечённая местность, реки, широкий Московский канал, переезды, мосты, панорамные виды поселений, и главное - проезжаешь через прототип Золотово - деревню Золотилово.

Трансцендентность Дмитровского тракта не нужно даже выдумывать, особенно в его рукаве в сторону Хотьково. Вот гастарбайтер везёт вдоль обочины буфет на тележке. Вот у деревни И. дымится в кювете дымовая кинематографическая шашка. Прожжённая жизнью шалава голосует в одиннадцатом часу светлого субботнего вечера на пустой дороге.

И эти белые ночи... Неужели они всего лишь астрономический перформанс?

Общечеловек не замечает, как превращается в зооантропа.

Населяя в основном мегаполисы, зооантроп не чужд даже внутривидовой борьбы за верхнее место в пищевой цепочке. 

При этом он продолжает быть склонным к вульгарной метафизике. 

Бог не делился своей прерогативой вездесущести - но зооантроп нашёл ей суррогат: интерактивность. 

Зооантропы очень относительно разделены по признаку пола. 

Для них впору создавать гибридный мультикультурный туалет: MM (мамзели и метросексуалы).

MM вылезают в онлайн при всяком удобном случае: оставить след.

Но есть спасение.

Когда сквозь дремучий лес, за чёрными силуэтами елей видишь ослепительную полную луну.

И когда она вдруг исчезает.

За ежедневным обольщением, что ты кому-то надобен, за периодическим мандражом, что сядут аккумуляторы, за прощанием с коллегами в офисе - читайте меня в фейсбуке! - стоит тупорылое стремление к интерактивности.

Сколько раз говорил себе: не пиши в сеть. Пиши в старенький ноут с выпавшей из клавиатуры буквой "н". Который в гостиной с окном на ель и дремучий лес. Открой заново Достоевского. Качайся под яблоней - просто добавь блины к юниорской штанге. Набивай кулаки на груше (скоро курбан-байрам). Взращивай свой сад.

Но неизменно откладывал. И превращался в зооантропа. Глотателя пустоты. Порожнякагонятеля.

...Третьего дня выехал к слепой бабушке (стоял на 170-м км южного шоссе в три часа ночи в пробке). Приехал с рассветом.

Раньше это был вымерший шахтёрский посёлок Руднев, а ныне - вымерший ещё более микрорайон города Донской. Понятно, что поселковым вменили городской налог.

Поцеловал бабушку. Задумался: а ведь её интерактивность близка к нулю.

Мы уже голову сломали, чем её занять. Рукодельем, что ли, но она рукоделья не знает.

Классической музыкой? Слушает судилища по TV.

Но она объяснила мне, как удалять пасынки с помидоров, и рассказала, что ей снятся цветные, как в реале сны, а именно - её правнучка В. в длинной цветастой юбке.