В 1973 году Джордж Сорос арендовал для своего четырехлетнего хеджевого фонда новый офис на Манхэттене возле Центрального парка. В то время он и подобные ему фонды были одинокими стрелками современного капитализма. Одной лишь интуиции недостаточно, чтобы совершать рискованные действия: фонды жили – и умирали – стремительно. Теперь все изменилось. За последние четыре десятка лет фонд Сороса вырос с четырех миллионов до 25 миллиардов долларов. Тем не менее, он превратился в великого старца развивающейся индустрии, которая больше не нуждается в одиноких стрелках. Хеджевые фонды становятся менее рискованными. И на первый взгляд кажется, будто в ответе за это новый шериф – Комиссия по ценным бумагам и биржам США.

На этой неделе инвесторам фонда Сороса Quantum сообщили о том, что им вернут деньги, чтобы фонд смог обойти новые правила, введенные в прошлом году законом Додда-Франка. Инвестиции исключительно со стороны семьи Сороса – сумма примерно в 750 миллионов долларов – позволят фонду уклониться от соблюдения новых правил.

Не в первый раз фондовый гигант вышел из игры, будто испытывая отвращение к новым правилам. Стэн Дрюнкенмиллер, в прошлом правая рука Сороса, закрыл свой фонд спустя несколько недель после принятия закона Додда-Франка. Он обвинил во всем напряженное состояние, однако, в ретроспективе, заметна странная закономерность – в частности, аналогичным образом этой весной поступил скупщик акций Карл Икан. Тем не менее, Комиссии не следует трубить победу. Более глубокая тенденция идет гораздо дальше единого решения Сороса и Дрюкенмиллера выйти из игры. Они сделали популярной модель индустрии хеджевых фондов, способную использовать миллиарды, подчиняясь внезапному порыву. И все же, она становится пережитком прошлого.

Эту модель усовершенствовали в 1990-х, после атаки на британский фунт и такой же доходный, но менее известный тайский бат. Сорос и Дрюкенмиллер заработали для своего фонда почти один миллиард долларов в «Черную среду» 1992 года, когда провели кампанию, обвалившую фунта. Нечто подобное они совершили и с тайским батом во время ближневосточного азиатского кризиса в 1997. Так возник образ спекулянта – всемогущего хозяина Вселенной, способного по собственному усмотрению снижать стоимость ценных бумаг.

В наше время все изменилось. Бесспорно, у Сороса все еще достаточно денег и возможностей, чтобы стать инициатором краха (или исправить рыночные аномалии, это зависит от вашей точки зрения). Объективно же, ни у одного политика нет сил сражаться с триллионами долларов, вращающимися на международном валютном рынке. Даже совместная интервенция Стран Большой Семерки по иене в марте этого года смогла ослабить валюту лишь на 34 дня. И все же силы отдельных спекулянтов, таких как Сорос, весьма ограничены. Хеджевые макро-фонды, такие как Quantum, способные играть на чем угодно – от валют до банковских акций или золота, теперь гораздо менее влиятельны.

В 1990-х они контролировали почти половину активов индустрии; теперь в их распоряжении – меньше четверти, что уже является значительным восстановлением с минимума 2000 года. Тогда лопнул пузырь интернет-компаний, что стало началом конца эры Сороса. Потери в акциях интернет-компаний побудили его отделиться от Дрюкенмиллера, ограничить рискованные действия фонда и отойти от дел. Он также перестал атаковать ослабленные государственные бумаги. Нравственные сомнения привели его к потере более одного миллиарда долларов, чему скорее способствовали бедствующие Индонезия и Россия, чем стремление уничтожить противника. Казалось, он предпочел роль умудренного сединами государственного деятеля.

Возможно, дни смелых глобальных решений остались позади, но хеджевые фонды продолжали формировать финансовый мир 2000 года, выделяя средства на различные проекты – от московских торговых центров до бразильских ферм. И все же, когда случился крах, большая часть фондов не смогла извлечь из него выгоду и была вынуждена выйти из бизнеса. Кризис вынудил Сороса вмешаться и снова взять на себя управление Quantum. Но в отличие от «Черной среды» или девальвации бата, в этот раз он присоединился, а не возглавил нападение.

После кризиса хеджевые фонды – в частности Paulson & Co – заработали десятки миллиардов долларов. Но даже это не вернуло им прежнюю власть; мировые рынки слишком сильно выросли. В самом деле, ни одно другое событие не иллюстрирует новую ограниченную роль этих некогда могущественных титанов более явно, чем вялотекущий крах зоны евро. Он мог бы стать подарком для одиноких стрелков.

Тем не менее, едва ли кто заметил потенциальную проблему достаточно рано, чтобы на ней обогатиться. Напротив, мольбы крупнейших представителей индустрии, озабоченных возможным политическим фиаско, оказались напрасными из-за постоянных колебаний валюты. Таким образом, в этом году целый ряд макро-фондов потерял деньги. Современные фонды функционируют иначе, поскольку их интересы отличаются. В 1998 году их основную клиентуру составляли богатые люди. Теперь, большая часть клиентов состоит из учреждений-вкладчиков, таких как пенсионный фонд. Они заинтересованы в стабильных выплатах, а не эффектной прибыли, которой достигал Сорос в дни былой славы.

Некоторые учреждения не хотят инвестировать в двойную группу на западе Центрального парка. Они стремятся увидеть элементы управления, линии связи и независимый контроль. Им не нужны политические трудности или локальные ставки, в которых преуспел Сорос. Хеджевые фонды становятся общедоступными, им сложнее оставаться независимыми. В конце концов, у некоторых отцов-основателей слишком много денег, чтобы стремиться покорять рынок каждый день. Бартон Биггс, который впервые встретил Сороса в 1960-х и теперь занимается собственным хеджевым фондом, подчеркивает, что «Сорос всегда хотел стать философом, а Дрюкенмиллер – лучше играть в гольф». Согласно одному из исследований, Сорос сделал для своих клиентов больше чем любой другой управляющий хеджевого фонда. В отличие от большинства миллиардеров он собирается уйти в отставку, чтобы проводить меньше времени с собственными деньгами.

Джеймс Макинтош
Подготовлено Forexpf.ru по материалам The Financial Times.

На днях один молодой одаренный дипломат из Китая задал мне каверзный вопрос. Сначала я подумал, что он возник на почве милой китайской особенности искать бесконечные модели и вечные ценности в хаосе и беспорядочном течении событий. Однако затем до меня дошло, что любой человек, внимательно наблюдающий за катастрофой по обе стороны Атлантики, должен задавать себе подобный вопрос. В США уровень государственного долга достиг нереальных и неподъемных размеров, а политическую систему разбил жестокий паралич. Процесс принятия стратегических решений оказался в заложниках у идеологической поляризации. Демократы и республиканцы, конечно, могут избежать позорного и крайне опасного дефолта, приняв решение по верхней границе долга в 11 ночи в последний день.

Но очередная заплатка не поможет убрать несоответствие между налоговыми поступлениями и расходами, которые наслаивают дефицит на дефицит. В Европе ставки еще выше. Главный европейский проект - единая валюта - трещит по швам из-за проблемы государственных долгов и политического диссонанса. Солидарность осталась в прошлом, ее сменили националистические настроения. По словам канцлера Германии, Ангелы Меркель, под угрозой весь процесс европейской интеграции со всеми достигнутыми за его 60-летнюю историю результатами. И все же, именно лидеры наиболее влиятельных европейских стран блокируют активные действия и мечутся в нерешительности.

Итак, вот он этот вопрос: эти два кризиса-близнеца представляют собой один из разрушительных, но непродолжительных спазмов, которые время от времени настигают развитые и богатые экономики? Это повторение опыта 1970-х? Или это потрясения совсем иного свойства - предвестники обвального падения и конца двухвековой гегемонии запада? Конечно, относительный спад неизбежен. Рост остальных экономик мира вполне возможен, если запад будет развиваться хотя бы в половину своей обычной скорости. Высокая активность в мировой экономике формирует игру с положительным итогом. Гораздо хуже, если стремительный рост в других странах сопровождается застоем на Западе, когда спазм перерастает в хроническую болезнь. Пессимистичный сценарий развития событий основан на финансовом кризисе 2008 года. Он стал событием, заставившим задуматься о новом геополитическом устройстве мира. Ранее такие масштабные катастрофы были уделом развивающихся стран - Латинской Америки или Азии. На этот раз жертвой пали США. Сакральный текст о либеральном капитализме, известный как Вашингтонский консенсус, был предан забвению. Штаты и Европа погрузились во мрак рецессии, зато таким странам как Китай, Индия и Бразилия удалось избежать падения.

Психологический эффект сложно переоценить. Запад потерял восторженную аудиторию среди развивающихся стран, поскольку банковский кризис постепенно перерос в кризис государственного долга. Для сторонних наблюдателей это несколько больше, чем просто вопрос экономики. Это падение либеральной демократии. Европейский проект также дал серьезные трещины. Развала единой валюты можно было бы избежать, продемонстрировав политическое единство и решительность. Но европейские политики разбежались кто куда, испугавшись реакции своих избирателей. Рынки наказали их за трусость, превратив долговую проблему периферийных европейских стран в настоящую угрозу для всего валютного союза. Этот кризис пройдет только в том случае, если соглашение, достигнутое на этой неделе действительно покажет, что г-жа Меркель и г-н Саркози понимают самую суть евро: один за всех и все за одного, то есть долги одной страны - это долги всех. Когда адмирала американских вооруженных сил спросили, что он считает главной угрозой национальной безопасности, он ответил, что это дефицит федерального бюджета. Штаты - крупнейший должник во всем мире. Если страна хочет оставаться главной военной сверхдержавой, ей нужно наладить свои финансы.

Демографические проблемы ведут к росту затрат на систему здравоохранения и социальной поддержки, усложняя ситуацию. Однако Республиканцы и слышать не хотят об увеличении налогов, тогда как Демократы восстают против сокращения расходов. Политический паралич в Вашингтоне и проволочки в Берлине связывает одна тревожная мысль. Политическая система, порабощенная системой горячих новостей 24 часа в сутки, лишилась возможности принимать сложные решения. Глобализация ведет к разрушительным переменам и, в то же время, не дает правительствам времени на адаптацию. Политикам проще обсуждать введение налога на богатство или сокращение затрат на здравоохранение, и думать о покупке облигаций Центробанком для предотвращения дефолта, чем противостоять последствиям колоссального переворота в мировой экономике для западного мира. Очень хочется сказать, что все потеряно, что политическая и экономическая модель, основанная на господстве запада, трещит по швам, не выдерживая смещения баланса в сторону международных преимуществ. Американская мечта и европейское благосостояние оказались за бортом процесса мировой глобализации. Однако рано делать такие выводы. Рано отчаиваться. Кризисы в Вашингтоне и Европе вызывают негодование и даже гнев, потому что, вместо необходимых сложных решений принимаются политически корректные решения. Отсутствует жесткое лидерство. Двустороннее соглашение в Вашингтоне, восстановившее налоговые ставки до уровней 1990-х годов, а также ограничившее рост расходов на здравоохранение, помогли бы спасти американские государственные финансы. А политическая сделка в Брюсселе, которая перевела бы греческие, ирландские и португальские долги в еврооблигации, и заставила бы рынки подскочить от неожиданности, спасла бы евро.

В американском спаде нет ничего предопределенного. США - самая богатая страна в мире. Кто-то ее уже догоняет, но у Штатов остаются огромные преимущества - технологические, образовательные и культурные. Либеральная демократия поможет найти выход из опасного тупика. Кроме того, она создает благоприятную экосистему для инноваций и предпринимательства. Европе не хватает динамизма, но у нее есть свои сильные стороны. Отсутствие политического лидерства не помешало немецким инженерам. Франция может похвастаться высокой производительностью, несмотря на устаревшие социальные структуры. В Италии прекрасные дизайнеры. Испания, Португалия и, возможно, даже Греция, в конечном счете выкарабкаются из своих долгов. В Британии тоже жизнь налаживается. Ответ китайскому дипломату будет простым: у Запада еще есть выбор. Ускорение падения - возможный, но не предрешенный исход. Политические лидеры все еще способны решить задачу. И на последок еще две мысли. Проблемы Запада не уникальны. Восходящие звезды, такие как Китай, также не без греха. Вобщем, готов пересдать свой экзамен по экономике, если европейские лидеры окажутся настолько глупыми, что позволят Еврозоне развалиться.

Филипп Стивенс
Подготовлено Forexpf.ru по материалам The Financial Times