Из книги Эдварда Люттвака «Стратегия. Логика войны и мира»

Знаменитый случай отвергнутого новшества — митральеза (mitrailleuse, «картечница»), предшественница пулемета, спешно принятая на вооружение французской армией в 1869 году, в предвосхищении войны с Пруссией. В мире однозарядных ружей с поворотным затвором митральеза могла делать до 300 выстрелов в минуту, с хорошей точностью, на расстоянии как минимум 500 метров. Она была вполне надежной и в бою с пехотой, не готовой к скорострельному огню, могла бы оказать решающее воздействие. Изобретенная в Бельгии, митральеза была в обстановке страшной секретности изготовлена на французских оружейных заводах по приказу Наполеона III, считавшего себя экспертом в артиллерии. Значительное количество митральез уже было готово, когда в 1870 году началась война с Пруссией.


Но обстановка чрезвычайной секретности не позволила произвести полевые испытания и открытые тактические обсуждения оружия. Слишком тяжелая для того, чтобы ее могли передвигать люди, и поэтому устанавливавшаяся на легкой двухколесной тележке митральеза напоминала установку полевой артиллерии. Пехота не была экипирована для того, чтобы снабжать митральезы достаточным количеством боеприпасов: ведь в те времена сотни патронов на одного солдата хватало на целые недели кампании, и в каждом батальоне имелось всего несколько повозок на гужевой тяге, уже и без того груженных палатками, продовольствием и войсковым имуществом.

Кроме того, Наполеон III считал себя знатоком артиллерии — и, возможно, в силу всего этого митральеза поступила на вооружение именно в этот вид войск. Когда началась война, французские артиллеристы, разумеется, применяли новое оружие так, как будто это полевое орудие, то есть располагали его в тылу пехоты. Это означало, что митральезы не могли стрелять по своей цели, то есть по немецкой пехоте. Было бы напрасно ожидать, что артиллеристы откажутся от своих привычных представлений и разместят митральезы в передних рядах пехоты: это показалось бы отступлением вспять, к методам XVII века.

Кроме того, новое оружие нельзя было вручить пехоте, не передав ей заодно и малочисленные повозки для артиллерийских боеприпасов. В битве при Сен-Прива — Гравелоте 18 августа 1870 года прусская пехота выдвинулась вперед достаточно далеко для того, чтобы попасть под обстрел митральез. Выпуская по 25 патронных катриджей (300 выстрелов) в минуту, новое оружие произвело настоящую бойню, убив значительное количество из 20 163 пруссаков, которые погибли в тот день. Но, если не считать этой битвы, митральезы не оказали никакого воздействия на исход войны. А если бы это новшество не было отвергнуто вследствие организационной неудачи, оно могло бы не допустить катастрофического поражения французов в войне.

Из книги Эдварда Люттвака «Стратегия. Логика войны и мира»

Неудача успеха

Обычно именно оборона страдает от последствий чрезмерно успешного сопротивления. Если отрезанные силы быстро терпят поражение, они все же приносят какую-то пользу основным оборонительным силам. Но если их упорное сопротивление героически продолжается, привлекая к себе общественное внимание, то местность, которая когда-то была известна большинству только названием на карте, начинает превращаться в полновесный символ, с которым неразрывно связана репутация военных или политических лидеров. Если к осажденным невозможно послать помощь, то оборону будут продолжать, чтобы получить преимущество, как моральное, так и материальное, — до тех пор, пока не иссякнут силы сопротивления. Но если есть способы посылать осажденным подкрепления: по опасным дорогам, подверженным атакам, или посредством еще более опасной инфильтрации, или же воздушным транспортом, — тогда защита, продолжающаяся успешно, может стать гибельной в отдаленной перспективе.

В истории XX века лучше всего продемонстрировала вышесказанное битва при Вердене. Провал неожиданной атаки немцев в феврале 1916 года обеспечил французам крайне необходимый им успех в обороне — но также «пригвоздил» к этой победе их армию, которая была совершенно обескровлена за десять месяцев защиты верденских фортов (едва ли не самого долгого сражения в истории). Чтобы поддерживать сопротивление, день за днем огромный поток людей отправлялся в атаку под непрестанным артобстрелом, причем очень многие гибли, еще не добравшись до фортов. По официальным оценкам (значительно заниженным), за десять месяцев битвы французская армия потеряла убитыми и пропавшими без вести 162 308 человек, а еще 214 932 были ранены. Немцы определенно получили преимущество от успеха французов в защите фортов, потому что немецкая артиллерия без особых проблем могла обстреливать пути подхода противника, а обстрел тылов, который осуществляла в ответ французская артиллерия, давался ей с гораздо большим трудом. По современным оценкам, число погибших составило 420 000 человек, две трети из которых были французами.

Бойня находилась еще на ранних этапах своего развития, когда стало ясно, что лучше оставить верденские форты, чем защищать их: ведь, образуя выступ, вклинивавшийся в территорию, удерживаемую немцами, эти форты не укрепляли французский фронт как целое. Однако к тому времени было уже слишком поздно для такого решения: форты превратились в символ, более важный, чем стратегические расчеты, и чем больше французов гибло при их защите (тем самым все убедительнее доказывая бесполезность фортов в военном отношении), тем невозможнее становилось признаться в бессмысленности прежних потерь, предприняв выгодное отступление. В таких случаях успешная защита продолжается столь высокой ценой, что в будущем она может обернуться поражением. И действительно, после Вердена французская армия была так страшно ослаблена, что следующее большое наступление в 1917 году привело к многочисленным бунтам. Остаточный «эффект Вердена» чувствовался еще два десятилетия спустя в роковом «съеживании» французской армии, столкнувшейся с Гитлером.


То же самое повторилось и под Сталинградом, когда немцы подорвали силы Люфтваффе в тщетной попытке организовать снабжение окруженной 6-й армии фон Паулюса. Ее сопротивление продолжалось восемь недель и завершилось 2 февраля 1943 года. Если бы вообще не было никакого снабжения по воздуху, если бы сопротивление прекратилось на раннем этапе, Люфтваффе можно было бы сохранить для более полезных задач, а многие немецкие солдаты могли бы прорваться через линию окружения (поначалу совсем тонкую), чтобы через день снова вступить в бой. Такие окружения и прорывы были почти обычным делом в ходе всей кампании, но название «Сталинград», маячащее над этими квадратными милями руин, стало символом, от которого Гитлер не желал отказываться, покуда решение не было вырвано из его рук капитуляцией генералов, задействованных в этой кампании.

Драматический случай обороны, перешедшей кульминационную точку успеха, произошел уже после Второй мировой с французами при Дьенбьенфу в Первой Индокитайской войне. Высадившись с воздуха в ноябре 1953 года на спорную территорию на северо-западе Вьетнама, высококлассные французские солдаты противостояли первым атакам Вьетминя так успешно, что экзотическое название «Дьенбьенфу» тут же обрело героическое звучание. Лишь этим эпизодом и прославилась беспорядочная, запутанная, непопулярная война. Пока Вьетминь собирал вокруг все большие силы, гарнизон держался 112 дней, до 7 мая 1954 года, требуя постоянного подкрепления лучшими солдатами французской армии, доставляемыми на самолетах, которым приходилось летать прямо под огнем зениток. Замышлявшаяся вначале как ограниченная, сугубо практическая операция, скромной целью которой было противостоять проникновению Вьетминя в Лаос, защита Дьенбьенфу потребовала разрушительно непропорциональных усилий, — отказаться от которых было нельзя, потому что это место приобрело столь высокое символическое значение в глазах французской общественности. Когда осажденный гарнизон был, наконец, разгромлен, вся французская затея во Вьетнаме была осуждена и общественностью, и политиками. Вьетнам не пришлось бы покидать столь поспешно, если бы парашютисты, впервые высадившиеся 20–21 ноября 1953 года, не добились бы таких успехов в сражениях в первые дни.

К истории про Августа Ландмессера

Статья 45 Гаагской конвенция о соблюдении законов и обычаев ведения войны на суше от 18 октября 1907 года гласит:
"Воспрещается принуждать население занятой области к присяге на верность неприятельской Державе".

Однако Германия ряд захваченных территорий со значительной долей немецкого населения объявила территорией Рейха и поэтому местных жителей призывала в свою армию. После свержения Муссолини Германия перешла к открытой оккупации северной Италии, а "Южный Тироль" (Больцано) напрямую рассматривался как часть Германии. (В 1919 году Южный Тироль по Сен-Жерменскому мирному договору был присоединён к Италии. До этого он входил в состав Австрии. В итальянском Тироле на тот момент 86 % местных жителей говорили на немецком языке).

И в 1944 году в Больцано прошла германская мобилизация. 34-летий Йозеф Майр-Нуссер находился в казарме СС, куда был призван несмотря на то, что имел итальянское гражданство. Вместе с восьмью десятками южнотирольских однополчан он должен был произнести предписанную присягу абсолютной и слепой верности: «Даю тебе, Адольф Гитлер, фюрер и канцлер Рейха, клятву верности и отваги. Торжественно обещаю послушание тебе и поставленному тобой начальству вплоть до смерти. Бог мне в помощь».

Достаточно было поднять руку для нацистского приветствия и приоткрыть рот, даже не произнося ни звука, чтобы избежать всех проблем. Йозеф был простым солдатом, как и множество других; скорее всего, он никогда бы не получил никаких важных поручений в те судорожные последние месяцы Второй Мировой войны. Однако, он поднял свой сильный, ясный голос: «Господин майор, я не могу клясться Адольфу Гитлеру во имя Бога, потому что я верующий католик».


Вечером Майр-Нуссер был арестован как враг немецкого народа; его временно помещают в камеру бывшего сумасшедшего дома в Кёнитце. Йозеф упоминал о подвиге священномученика Максимилиана, о котором читал - этот римский солдат был убит в 295 году в Африке, после вынесения приговора. На поле боя он отказался клясться в верности императору. «Я - христианин, – сказал он, – и не могу убивать». Его жена цитировала текст, как нельзя лучше передающий ситуацию ее мужа: «Я более чем уверен: если бы я присягнул на верность, я бы нанес смертельный удар своей совести, прекрасно зная, что никогда не смог бы заставить ее думать по-другому».

В январе 1945-го Йозеф был осужден трибуналом СС. Приговор не подлежал отмене, но вместо немедленного расстрела его отправляют в концлагерь Бухенвальд. 24 февраля 1945 года умер в лагере Дахау.

via

«Первое утро». Ленинград. 1987 год.
Фотограф: Борис Михалевкин