Леонида поместили в маломестную камеру еще с двумя заключенными. Он много улыбается, он говорит: кто-то жалуется на условия в Матроске - а я себя чувствую, как в раю. Не могу поверить.

Его путешествие длилось три месяца. Он был в Ангарске, Иркутске, Челябинске. Он мерз в вагоне, холодном настолько, что начальник конвоя писал жалобы на РЖД. В тех далеких краях историей с шапками никто не интересовался. Всех интересовали только московские дела.

Леонид говорит: я не хочу жаловаться, меня уже обвиняют в одном ложном доносе. Я не хочу, чтоб меня обвинили в новом и отправили обратно в далекие края устанавливать "неустановленных лиц", с которыми мне в недобрый час довелось встретиться. Но бывали дни, когда я просто не мог говорить, заикался. Я находился в постоянном нервном напряжении. В одной камере за мной постоянно следили "дежурные", чтоб я что-нибудь с собой не сделал. Если б я был виновным человеком и от меня требовали бы признания - я бы всё рассказал.

И он просит прощения у тех, кто поддерживает узников. Нет, он говорит, что никого не оболгал. Просит прощения за то, что был близок к этому. Еще бы чуть-чуть - и он рассказал бы и то, чего не было. Он много думал об этом. Хотя - что значит "думал"? Там уже никаких мыслей не остается, там другое время, иное пространство.

Леонид благодарит всех, кто неотрывно следил, искал, помогал, кто заботился и поддерживал. Огромное спасибо Челябинским правозащитникам за теплую одежду. Хоть встретились на его долгом пути и не лучшие правозащитники.

А те, кто всё это организовывал... пусть всё это останется на их совести. Они сами в какой-то степени жертвы, их заставляют совершать все эти преступления. А, вот еще в камере украли дневник. А он три месяца записывал туда мысли, стихи...

Ну что ж, хоть этот этап позади. А в четверг уже должны предъявлять новое, четвертое по счету обвинение. Но мне показалось, что у Леонида есть силы бороться. Сейчас важно добиться, чтоб газеты и журналы, выписанные ему на "Лефортово" перевели в "Матроску". Он очень без них грустит.