Великая переводчица Рита Райт-Ковалева, благодаря которой мы несколько переоцениваем писателей Воннегута и Сэлинджера, оставила чудесные воспоминания о Хлебникове, Маяковском, Пастернаке и Ахматовой. Однако же в эти мемуары, кажется, не вошла очаровательная байка, которую Рита Яковлевна рассказывала, будучи совсем уже старушкой.

История эта относится к началу 20-х годов. Учась в Харькове на медицинских курсах, юная Рита Райт, которую тогда еще звали Раисой Черномордик, познакомилась и подружилась с Хлебниковым. Хлебников переманил как-то девушку в Москву, и там она подружилась с Маяковским, Пастернаком и Лилей Брик. Лиля Брик, любившая распоряжаться чужими судьбами, решила почему-то, что Рита должна стать для Маяковского чем-то вроде хроникера: жить у Маяковского в доме и скрупулезно записывать все, что делает и говорит великий поэт.

Раиса Черномордик была девушкой серьезной, работала у физиолога Павлова, занималась научной работой, но идея записывать за Маяковским каждый шаг и каждое слово почему-то не показалась девушке вздорной. Она таки стала вести подробную хронику жизни Маяковского, и хроники свои, а заодно стихи, статьи, переводы и всё, что относилось к литературе, а не к физиологии, придумала подписывать Ритой Райт. Тогда и появился знаменитый ее псевдоним, постепенно заменивший имя, как это случалось с псевдонимами в начале прошлого века.

Ради ведения хроники некоторое лето Рита Райт проводила с Маяковским на даче в Пушкине, каковой поселок известен каждому школьнику благодаря строчке «Пригорок Пушкино горбил Окуловой горою», и жизнь была — что сказать? — дачная: прогулки, развлечения, разговоры…

По тем временам гостить друг у друга подолгу никому не казалось странным. Так было принято, особенно среди литераторов, которых Максимилиан Волошин вовсе разбаловал в этом смысле, приучив приезжать к нему в Коктебель каждый год на все лето.

Но в поведении Риты Райт была все же некоторая замечаемая всеми странность. Дело в том, что в то лето Рита была новобрачной. Она вышла замуж за поэта, имени которого я, конечно, не вспомню, но про которого, мне кажется, что фамилия у него была, например, Львов. Этот самый новобрачный Львов каждое утро приезжал из Москвы в Пушкино, целый день проводил с молодой женой Ритой, с Маяковским и со всей гостившей на даче компанией, но на ночь — неизменно уезжал в Москву. Маяковский удивлялся, отчего это Львов никогда не остается ночевать с молодой женой, но до времени помалкивал.

И все помалкивали, хотя матримониальное поведение Риты Райт и поэта Львова и впрямь казалось странным. Ничего странного в этом поведении не видела только Рита. Дело в том, что замуж за Львова она вышла фиктивно. Для чего-то это нужно было: то ли в профсоюз какой-то принимали только женатых, то ли на жилплощадь только женатых прописывали. Одним словом, Рита и Львов решили фиктивно пожениться, но ни любви, ни отношений никаких между ними не было, кроме дружеских.

Зато отчего-то для Риты Райт было важно скрыть от знакомых своих, и уж тем более от Маяковского, факт своего фиктивного брака. Возможно, Рита была просто очень честной девушкой и опасалась признаться, что способна на какие-нибудь уловки. Или, возможно, дело было в том, что Маяковский презирал условности, открыто с условностями спорил и, например, если ему не хотелось платить налоги, не уходил от налогов, как делали все нормальные люди, а писал «Разговор с фининспектором» и требовал, «чтоб к штыку приравняли перо». Возможно, Рите именно Маяковскому совестно было признаться, что она хитрит и юлит ради достижения материальных выгод.

Так или иначе, каждый день несчастный Львов приезжал на дачу, старательно изображал новобрачного и каждый вечер уезжал в Москву, чтобы, не дай бог, не стать новобрачным на самом деле.

И однажды Маяковский не выдержал. Он отвел Риту Райт в сторонку или улучил момент, когда никого вокруг не было, и спросил: «Рита, простите, могу я у вас узнать?.. А почему ваш муж каждый день приезжает, но никогда не остается ночевать?»

Рита отвечала какую-то невнятицу про то, что мужу удобнее, дескать, ночевать в Москве… Но Маяковский пошел уж, кажется, ва-банк: «Простите, Рита, но как же любовь? Плотская, я имею в виду, физическая, когда вы ей занимаетесь?»

Дочка врача, окончившая медицинские курсы и работавшая физиологом, Рита Райт, разумеется, прекрасно представляла себе, зачем люди женятся, откуда берутся дети и как происходит соитие. Но, несмотря на всё это, она ответила Маяковскому: «Видите ли, Владимир Владимирович, мы ведь поженились почти месяц назад. Соитие между нами произошло, и вот теперь мы ждем, чтобы узнать, беременна я или нет».

Маяковский помолчал и спросил: «Рита, вы правда думаете, что любовь у людей устроена так же, как вязка племенной лошади?»

Рита кивнула.

«Вы правда так думаете?»

Рита кивнула еще раз. Она правда так думала.

Тогда Маяковский вскочил, опрокинул стул и бросился в сад с воплем: «Рита! Люди делают это каждый день!»
И, говорят, долго еще вышагивал по поселку, выкрикивая временами: «Люди делают это каждый день!»

Валерий Панюшкин, 17.07.2011.
(с) взято здесь.

Раньше, достаточно давно, я любил разоблачительные статьи и передачи -- как обманывают в супермаркетах, как работает реклама, какие у кого уловки и секреты. Это давало ощущение мелкого превосходства -- что меня не обманут, не наебут, не попользуются.

Сейчас я с сожалением смотрю на тех, кто воюет, кто подробно рассказывает про сроки годности и приёмы размещения товара, и прочие обманки и уловки -- это как-то унизительно, тратить свою жизнь на борьбу с безликими монстрами, или на возню с рассматриванием этикеток и высчитыванием копеек, и на злорадство от того что тебя хотели обхитрить, а ты сам их перехитрил, что ты дотошней хитреца и язвительней наглеца.

Показали какого-то чувака, который специально ходит по супермаркетам, выискивая просроченные товары, и потом на кассе требует их отдавать ему бесплатно, мотивируя это тем, что он их так "учит". Какое фантастическое задротство. Почему-то я сразу проникся к нему неприязнью, смешанной с жалостью, и даже отчасти стыдом -- примерно так же неприятно смотреть на человека, демонстративно чешущего себе яйца, или бегущего по вагону метро, рвущегося напролом к свободному сиденью.

Ужасно хочется посмотреть что-нибудь изящное, свободное от хуеедства, далёкое от мелкого самоутвердительства и задрочества.

Что-то у меня кости ломит; наверное, линять буду.