Блог девушки, уцелевшей чудом после ГКБ 54 (лечения у Солодовник Голосов: 0 Адрес блога: http://gkb54.blogspot.com/ Добавлен: 2011-06-03 15:37:53

Маньяк, врач-садист, убийца (?) - лечение пытками

2011-05-31 22:46:00 (читать в оригинале)

Врач-садист Солодовников Н.Ю. меня изуродовал и чуть не убил. Он проводил надо мною различные пытки ради удовлетворения своих садистских желаний, страстей. Ему явно нравилось мучить меня. Он намеренно не желал лечить мне мою пневмонию, с которой я к нему поступила в больницу ГКБ № 54 г. Москвы 10.02. 2011 в полном сознании, практически на ногах, т.к. сама дошла до скорой.

Сутки я болтала с медсестрами, но на утро уже поняла, что явно с моим лечением что-то не то, что я уже не выдерживаю. Попросилась на трубку (заинтубироваться, на ИВЛ). Я орала практически: «У меня пневмония! Заинтубируйте меня! Я не выдерживаю!». На мои слова о пневмонии, он резко ответил, что знает, что у меня, что у меня её нет. Приказал сделать мне пункцию спинного мозга, от которой я всеми силами пробовала отказаться, но врач-садист Солодовников Н.Ю. всё равно настоял на её проведении.

Далее стал уже интубировать, через нос. Просовывая толстенную трубу интубации в мой маленький нос врач-садист Солодовников Н.Ю. с явным удовольствием для себя срезал острым краем трубы куски слизистой и хряща, проминая перегородку, не сломавшуюся только лишь потому, что она у меня очень мягкая, как и все мои суставы, хрящи. Такая у меня особенность с детства.

Ну а после «лечение» моё проходило следующим образом. Он меня накачивал гормонами, пропофолом, была привязана, а значит и не шевелилась практически. Создавалась видимость крайне тяжелого состояния в результате некоего неврологического заболевания, на которое он всё списывал. Благодаря гормонам и пропофолу температуры не было (намерено искажалась клиническая картина болезни), снижался имунный ответ организма на бактериальновирусную инфекцию, меня убивавшую – не было положенного для пневмонии количества лейкоцитов в крови.

Так я пролежала дня 4 примерно. Моя мама начала волноваться, почему я так долго без улучшений лежу, т.к. всякому лежанию на ИВЛ есть предел, стала просить о помощи Департамент здравоохранения. Поступило указание сверху – лечить. Но врач-садист Солодовников Н.Ю. этого делать так и не собирался по-прежнему, он ощущал себя под надёжным прикрытием главного врача этой на Шит овой набережной, больницы Нахаева В.И. и заведующей по лечебной части Карсановой Л.А., был уверен, что ему это всё сойдёт с рук, что бы он ни натворил, чтобы ни сделал.

Он с самого первого дня, видимо, предвкушал и планировал будущую операцию – трахеостомия. Но показаний к ней у меня не было никаких. Нужна была хоть какая-либо зацепка. Нужно было затянуть меня на ИВЛ как можно дольше, чтобы подвести к формулировке «20.02.2011 всвязи с длительным нахождением на ИВЛ была сделана нижняя трахеостомия». Итак, встала дилема: с одной стороны он давно собирался, планировал мне сделать трахеостомию, а с другой Департамент дал указание – меня всё же лечить. И он нашёл способ, как это всё провернуть, чтобы было всё в шоколаде. Он меня отвязал, вколол АХП (препарат временно улучшающий функции всего организма), отключил от ИВЛ, подключил кислород всем доложил: «дышит сама». Больше ни у кого никаких вопросов не возникало.

Я задыхалась, я разбивала в кровь руки о бортик кровати, чтобы меня подключили обратно, тянула парктически к каждому руки в мольбе, но никто не подключал ровно до десяти часов вечера. Так было изо дня в день. Так приказал врач-садист Солодовников Николай, которому нравилось наблюдать мои муки, ощущать свою безграничную власть над беспомощной жертвой.

В конце-концов я смиралась, да и не было уже сил никаких, пневмония моя прогрессировала. Уже практически смирилась таже и с тем, что, вероятно, я буду разрезана, мне сделают трахеостомию, но всё ещё имела надежду избегнуть этой печальнейшей участи. Думала, что он что-либо не понимает, что нужно попробовать ему объяснить, что мне нужны антибиотики, что мне уже значительно хуже, что нужно делать хоть что-то!

Я показала ему знаками, что хочу написать, но он отмахнулся. На лице моём явно отражалась боль, страх и ужас перед всем тем, что меня ожидало. Ему явно это всё очень нравилось, он был счастлив, он улыбался. Он распрямлял плечи, явно приходил в какое-то раслабление, какое-то спокойствие, ловил кайф какой-то мне непонятный. И таким тихим, спокойным, вкрадчивым с интонациями надменности, вальяжности, и даже некой насмешки голосом говорил: «Веди себя хорошо. А то если будешь себя плохо вести, я у тебя совсем эту трубочку выну».

Я абсолютно точно имела в этот момент вид самой затюканнейшей, запуганной жертвы, предельный страх и ужас был явно у меня и на лице. Ему это все очень нравилось... Он улыбался сильней и сильней, всё шире и шире.... Чем больший страх отражался у меня на лице, тем большая радость была у него, тем шире он улыбался. Я не знала что делать, что же придумать, как объясниться? Я стала тянуть к нему свои истощённые, разбитые, с какой-то кожною гадостью от грязной манжеты, которой меня там привязывали, руки, пытаясь дотянуться до его рук. У меня ничего не получалось.

Он смотрел на них как-то очень брезгливо, и его в этот момент вполне можно было понять. И брезгливыми интонациями в голосе говорил: «Не нужно тянуть ко мне свои ручки, не нужно...» Но потом, что-то, как-то, внезапно, как бы даже обрадовался: «Ладно, давай, и взял мои руки в свои». Я положила их себе на шею, я хотела показать этим, что не хочу, чтобы мне разрезали горло и горько заплакала. Он немного помедлил, а потом, скороговоркой выпалив: «всё будет хорошо», с каким-то странным выражением на лице какой-то странною походкой поспешно скрылся из виду.

То была пятница, а в субботу, я уже знала, что скоро буду отходить к совсем уже бессознательному, что у меня больше не будет никаких шансов ни до кого достучаться. И мне повезло! Бог мне послал двух людей, которые дали мне написать им о том, что у меня пневмония, мне был сделан рентген, где она, наконец-то, и обнаружилась. Я была спасена, мне нужно было дня 3 антибиотиков только и отмена гормонов, и я бы задышала сама, так оно и было реально, так и записано в выписке. Но задуманное врачом-садистом Солодовниковым Н.Ю. всё же свершилось.

Он специльно приехал за тем в воскресение, т.к. понял, что дальше я уже буду обходиться без аппарата, т.к. от лечения пневмонии было уже не отвертеться. Несмотря на абсолютно мне ненужную переинтубацию за день до того, растравировавшую мне трахею и голосовые связки лишний раз для чего, не понять для чего по его указанию, несмотря на моё явное несогласие с «необходимостью» проведения мне трахеостомии, он меня начал резать, предварительно привязав и прикрыв мои глаза какими-то тряпками, подложив валик под плечи.

Перед всем этим, отлично помню его практически совершенную радость от предвкушения всего этого действа. Не знаю, как так у него вышло?.. Практиковался, ничего не умел? Испытывал некий маньячный оргазм, о котором пишут криминалисты? Но он мне прорезал пневмоторакс, стремительный, быстрый, я начала умирать. Спасло только лишь то, что был рядом хирург, который знал, что нужно прорезать мне ещё и отверстие для дренажа, зашить место утечки воздуха в плевру.

Пробуждение было жутким, я не чувствовала почти ничего, первым чувством была жуткая боль в моём сердце, я думала, что умираю, или, что скорее всего, умирала, что меня готовятся резать на органы. Не чувствовала, что у меня есть конечности, но чувствовала, что мои лёгкие раздуваются аппаратом , и что интубационная трубка уже вставлена в кровоточащую рану на шее. Меня изуродовали, меня искалечили... Но я хочу жить! Я должна показать, что я живая, чтобы меня не разрезали на органы!

Я пыталась пошевелиться, но не чувствовала ног, слабо ощущала и руки. Легкие... как-то странно, как будто бы на боку, как будто смещены в одну часть грудины. Рукою, наконец, ощутила манжету – привязана. Видимо, Солодовников это заметил, сказал каким-то странным, дрожащим, натянуто пытавшимся казаться спокойным голосом: « Настя, дыши». Я успокоилась, что, видимо, по крайней мере сейчас, меня не будут резать на органы. И, так как мне было тяжко предельно, да ещё и под пропофолом, я отрубилась.

Когда маме сообщили обо всём этом им совершённом, она была в шоке, т.к. до этого ей постоянно отвечали, когда она спрашивала о моём состоянии: «дышит сама». Она снова обратилась с просьбою в Департамент здравоохранения с просьбой помочь. И снова от них вышло указание – лечить. И не только уже. Его, садиста-врача Солодовникова Н.Ю., меня искалечившего, изуродовавшего и едва не убившего, теперь туда уже вызвали для разбора полётов, не удовлетворившись обычной беседой по телефону, как прежде.

Утром он был уже совершенно другим, чем ввел меня в состояние практически совершенного религиозного экстаза, т.к. я просила Бога умягчить его жестокое сердце, столько надо мной издевавшееся. По моим щекам текли слёзы счастья, т.к. теперь у меня появилась надежда, что я выживу, что меня наконец-то будут лечить. Так оно и было, меня, наконец, начали лечить, и через 2 дня после трахеостомии я задышала сама.

Какие-то странные чувства у меня были к искалечившему, изуродовавшему и едва не убившему меня садисту-врачу и маньяку (?) Солодовникову Николаю. Когда он пришёл вынимать из меня дренажную трубку и зашивать дырку в мышце над грудью, в которую она была вставлена, ему стали зачитывать отнятую у меня кем-то записку, адресованную мною одной из медсестёр. Там я благодарила её за её милосердие, желала чтобы Бог дал ей здоровья, называя на Вы. Он заплакал (как раз тогда, примерно, у него воспалился апендикс). Божия кара за зверства, совершённые им надо мной? Вот с этого момента я была введена в заблуждение его этим плачем, думала, что он раскаялся, что делал это всё со мною не специально, а по ошибке, по глупости, мне было как-то даже жалко его. Настоящий абсурд, мне было жалко своего палача...

Я ещё долго лежала с этой ужасной дырой, не могла встать от истощения и кровопотери, интоксикации. Проволоки, растянувшие разрезанные мышцы в стороны на моём горле, Солодовников не хотел вынимать, ему это нравилось, он гордился всем тем, что надо мной совершил, гордился своею работой, хотел, чтобы я так и ходила с разрезанным и гниющим горлом всю жизнь. Вся жизнь, отведённая им, видимо, заключалась в паре годков, после чего неминуемо начинаются всякие прелести в виде стенозов и прочего, пневмоний постоянных. Он решил за меня всю мою дальнейшую жизнь – гниение заживо, вечный кошмар нескончаемый, тянущийся с того самого первого дня, как я туда к ним попала (ГКБ 54 г. Москвы) на истязания, пытки.

Должна особо отметить какое-то странное его поведение до, а особенно после трахеостомии уже. Здесь было дело не только лишь в том, что его сильно прижали уже и заставили меня лечить наконец. Здесь дело было... в том, что он реально оргазмировал, когда меня резал?! Да, я практически уверена в этом! Он – типичный маньяк с кучей тараканов и комплексов, боящийся, ненавидящий женщин, ощущающий себя мужчиной только лишь с уже совершенно вконец обессилившеми, сломленными, вымотанными, изрезанными, изуродованными им женщинами. Только лишь с полутрупами он – настоящий мужчина и супермен. Да!

Отлично помню, как он возбуждённо дышал надо мною с разрезанным горлом, когда ковырялся в этой ужасной дыре, так, как если бы он копался не в мясе наружу на шее, а в половых органах, так, как нормальный мужчина дышал бы над половыми органами женщины, а не над её жуткими ранами. И это местоимение «Мы», постоянно им употребляемое, и эта навязчивая «забота» - сование ложечки в рот, походящая очень на... на флирт? домогания? «Сейчас... сейчас... сейчас мы трубочку вынем... трубочку вынем... Ага...», - практически дословно, когда он вынимал из той жуткой дырищи трубки. Его голос возбуждённо дрожал и выбрировал, был подобен тому, каким в страшных фильмах говорят маньяки-насильники, педофилы, буквально, слюни пускающие на своих маленьких жертв. И когда я очнулась после того, как умирала от пневмоторакса под его скальпелем, и он меня успокоил: «Настя, дыши», его голос был практически точно таким же, таким же возбуждённым, вибрирующим! И... и вот кульминация, совершенно убийственная фраза, сказанная им на прощание: «Здесь.. будет шрамчик.... на память... о времени здесь...» Нет никаких сомнений, - маньяк!!!

Кроме того, отлично знаю, что случаи, подобные случаю со мной, у него бывали нередко уже по рассказам медсестёр, по сообщениям в Интернете, из его личных слов. Согласно классификации серийных убийц в Википедии, я отнесла бы его к маньякам-властолюбцам («охотникам за властью»), основной мотив которых - утверждение своего превосходства над беспомощной жертвой, стремление компенсировать ощущение собственной неполноценности. А также, согласно там же написанному: «Обычно серийных убийц редко можно однозначно отнести к одному из типов», я отнесла бы его также и к типу маньяков-сластолюбцев (гедонистов), которые совершают убийства ради получения сексуального удовлетворения или удовольствия. Это что касается классификации маньяков по их мотиву.

Что же касается классификации серийных убийц по методу совершения преступлений, то я бы отнесла его к маньякам организованным, чётко продумывающим план своих будующих действий, прекрасно умеющих замести следы преступления, успешно носящих маску «нормальности», умеющих, когда это необходимо, чтобы не быть разоблачёнными, пойманными сдерживать свои патологические желания до более подходящего времени, места. Как написано в Википедии организованные маньяки обычно имеют нормальный или даже выше среднего интеллект, относительно хорошо адаптированы в социуме, но имеют глубокие расстройства личности.

За тот факт, что Солодовников Н.Ю. в первую очередь относится к очень ярко выраженному типу маньяков-властолюцев, говорят многие факты, о которых я уже раньше писала в Инете, в различные организации, СМИ. Во-первых это тот факт, что он постоянно стремился доказать мне своё превосходство, показать мне свою безграничную власть надо мной. Так он меня «ставил на место», когда я попробовала отказаться от пункции спинного мозга, им мне прописанной, интубацией толстенной трубой через нос, изуродованный теперь после этого, плохо дышащий с одной стороны.

О том, что это была именно попытка наказать выскочку, посмевшую перечить самому Сололодовникову, говорит также моё более позднее воспоминание, когда я сама, без его разрешения, несмотря на то, что он мне запрещал это, вынула у себя зонд для энтерельного питания, когда в нём отпала уже всякая необходимость. Подошёл ко мне резко, с выражением ярости на лице, казался взбешённым, сказал, что мне нужно было бы вставить толстенный дрын. Я тогда сразу приняла это почему-то за флирт, но это не было флиртом. Уверена, что он таким образом карает, наказывает абсолютно всех своих пациентов.

Также, когда в субботу, перед трахеостомией, сделанной им мне в воскресение, он приказал меня переинтубировать через рот, и сама последовавшая за тем та самая мучительная, калечащая и уродующая операция. Возможно, он так меня мучил накануне её и во время, в том числе и потому, что я себя «плохо вела» - написала записку дежурным врачам о том, что у меня пневмония, которую он не лечил до того, и не собирался лечить вообще. Он снова вершил надо мной суд, он наказывал, утверждал свою власть надо мной, «ставил на место».

Кто-то скажет, что он же тебя не убил! Его нельзя отнести к серийным убийцам на сексуальной почве, как прочих маньяков, имеющих на своём счету множество жертв. Почему он меня не убил? Конечно, это помог Департамент здравоохранения, в первую очередь, а ещё... Я читала интервью Юрия Кудрявцева – психолога, сотрудника ВНИИ МВД, которое вошло в книгу «Вкус Крови» Марии Семёновой и Елены Милковой. Там я наткнулась на историю серийного маньяка Сливко, убившего двенадцать мальчиков.

Он «был руководителем фотокружка. С новенькими он сразу начинал такую беседу: "Готов ли ты быть стойким, готов ли ради Родины пройти любые испытания?" Так он обрабатывал ребенка месяца три. Затем сообщал мальчику, что наступает день серьезного испытания, спрашивал, готов ли тот к защите Родины. Он отводил мальчика в лес, накидывал на него петлю. Потом было два варианта. Если, глядя, как трепыхается тело, он испытывал свое специфическое состояние, то отпускал мальчика, приводил в чувство и говорил, что испытание прошло успешно. Если состояние не возникало, он душил мальчика, а труп распиливал и так добивался того, что состояние приходило. И только тогда все заканчивалось.» Те из жертв, которые оставались в живых были уверены, что прошли испытание, не жаловались никому, даже не думали, не подозревали того, что он мог/хотел их убить. Сливко обладал особой силой убеждения, как и многие другие маньяки.

Подобным образом было со мной. Когда я умирала под его скальпелем, жалобно выла и трепыхалась, Солодовников абсолютно точно сумел войти как раз в то состояние, ради которого и совершалось всё это, в тот самый маньячный оргазм, испытав который, ему уже не нужно было меня добивать. Таким образом мне повезло, но вряд ли везло так и всем остальным его жертвам, которые были у него до меня и, уже, возможно, и после. Абсолютно уверена, что не испытай он того вожделенно чувства, когда меня резал, когда он меня чуть едва не убил, не вмешайся во всё Департамент, меня постигла бы участь банки консервной для хранения органов, для последующей их продажи богатым клиентам.

А так... он потом постоянно вспоминал то предельное чувство, когда ко мне приближался, когда любовался своею работой, моей искалеченной, изуродованной шеей, казался почти что даже влюблённым в меня и сочувствующим. Мне была оставлена жизнь. Тем более, что он уже ощущал себя моим полным хозяином, т.к. на мне теперь уже навсегда стояло клеймо - «шрамчик на память», как он говорил. Он говорил на прощание: «Здесь... будет шрамчик... на память... о времени здесь...». Абсолютно точно он знал, что этот «шрамчик на память» постоянно будет меня возвращать к тому, что со мной было, возвращать всё время к нему.

Возможно, что кто-то из подобно мне выживших, потом переходил во что-то вроде зверинца его и гарема, испытывая после чувства, подобные чувствам моим, очень неоднозначные чувства, подобные тем, которые часто, бывает, испытывают выжившие заложники террористов к своим бывшим мучителям. Таким образом, он выступал как бы в роли Господа Бога, вершащего судьбы других. Во время пневмоторакса, когда я очнулась и ничего практически не ощущала, кроме ужаснейшей боли в сердце моём, когда мне уже разрезали горло и вывели трубку уже через эту дыру, мне было... одним словом... - мерзко, мерзко предельно, как будто меня изнасиловали. И всякий раз возвращаясь в памяти к этому, мне становится мерзко, катятся слёзы, прорывается вой, как будто всё это повторяется снова и снова...