Комментарии | Постоянная ссылка

Комментарии | Постоянная ссылка

Комментарии | Постоянная ссылка

Тебя я вижу Русь, моя жена,
Поскотину с лепехами говна.
Я вижу Пасху в пьянке, шуме драк,
И слипшихся огузками собак.

          На нашей в меру грешной и вполне многострадальной земле, которая зовется Святая Русь, еще очень и очень много таких богом забытых мест. Где и радио провели позавчера, и магазин приезжает раз в две недели. Не говоря уже о таких благах цивилизации, как скажем пресса или телевидение.

Люди живут здесь просто и очень просто. Все равно, как какие нибудь китайцы в захудалой деревушке среди гор или некий саксаул в своей сакле на крыше мира.

          Сказывают лет двести тому, проезжал здешними местами царь (соответственно батюшка). Ну, как водится дорог у нас нет, одни направления, а потому застряла царская карета в первом же буераке, да еще вдобавок колесо соскочило.
Пока искали людей, будили в жопу пьяного кузнеца…
Короче император пришел в такую ярость, что собственноручно на карте обозвал это место Ебитень.

          Прошли века, вот уже двадцатый шагает семимильно по Руси. Много воды утекло с тех пор. По всей стране встали новые города, заводы и фабрики. Отгремели горючие войны. Народ зажил вобсчем то припеваючи. А Ебитеньевка так и осталась глухой, ни разу толком не пуганой задницей Великой Российской империи.

 

  Как только старожилы ни изощрялись, что бы изменить название. Писали, например Ебтенёвка, да только все без толку. Ведь сколько ни называй хрен пенисом, а больше и трудоспособнее он от этого не станет. Подергались, плюнули, да и стали себе жить, ну а что делать то?
                                                                      ***
        Просыпается  Ебитеньевка рано. Еще только порозовело на Востоке, еще вода в Ряшке по ночному свинцовая и угрюмая. А на скотном дворе колхоза «Ленинский орган»
Уже заскрипели ворота, загомонили пастухи, послышалось не вполне довольное мычание толком не проснувшихся коров. Сейчас родимых быстренько подоят и в полюшко.

        На заборе встрепенулся разбуженный шумом петух. Раздосадовано повертел башкой и только вроде хотел устроиться ночевать дальше. Ан не тут-то было,
супротив природы не попрешь.

Внутри родилось странное жжение и томление, поперло вверх, зоб раздулся. Куринный хозяин с ненавистью вытаращил глаза, глотка раззявилась чуть ли не до подколена и душераздирающее кукареку разнеслось по окрестностям.
И тут же со всех сторон вдогон и наперегонки такие же недовольные ре-ке-ке.

        Со скотного двора послышались выстрелы пастушьего кнута, хлюпанье нескольких сотен ног, невыразимо запахло Отчизной. Через пролом в заборе из скотного по распадочку к Ряшке устремилась обильная река говна.

        Утро в деревне, слава богу, началось!

Глава-2

А у Вас мой дорогой читатель, когда нибудь ночевал во рту эскадрон гусар? Вместе с лошадьми, сбруей и бухим Денисом Давыдовым. В каждом углу вышеназванного рта насрано, заблевано и загажено так, что Геркулес, он же Геракл обминьетился бы совершать свой надцатый подвиг, надорвался, да и помер. Вдобавок из этого рта прет настолько резко и едко, что комнатные мухи в приступе суицида бросаются на оконные стекла.

Голова напоминает тупой и пустой бак-кессон, по которому снаружи какая-то падла со всей дури лупит кувалдой. Желудок время от времени делает попытки покинуть бренное тело. Язык, подобно старой засохшей прокладке многоразового пользования вяло лежит в загаженном нечистотами влагалище. Мыслей нет. Откуда им взяться, ежели кормилец после очередной дозы первача умер как расстрелянный.

Так вот и просыпался в это утро Антоха Бармин. Кузнец, фантазер, поэт и пьянь редкостная. С другой стороны вдовец, а пацанва в городе. Митьша с Егоршей на заводе, а последыш Марютка ноне ПТУ заканчивает. К бате токмо на праздники наезжают. Пацаны с водкой, да газентами яркими, а Марютка с нравоучениями, да деньгов на платье просить.

- Охх, башка моя дура. Антон стиснул причину своих мучений гигантскими веслами рук. Ох, ебздотью-авдотью, Фися, выбледок коровий, чем он меня тварь опоил?

Будто подслушав кузнеца, дверь в избу вякнула отворяясь. На пороге давний друг и спойщик Антохин, Фися. Вообще звать его Егором Фисиным и плотник он знатнючий на весь окрест. Но что есть, то есть. Любит Фися хайло залить, да и ваще заливала каких поискать.

Фися откашлялся. – Ну, дык че, писюн газерованый, очухался? Ох, и морда у тебя, нет, пожалуй, даже харя, а то еще и быдло, а, скорее всего еб. о…

Фися увидел почерневшее от прихлынувшей крови лицо друга и поспешил переменить тему. – Я ить пошто к тебе Тошка пришел? Слыхал, поди, у Талызиных старый ведьмак подыхает? Такая говорят, его корча бьет, поди, нечистик то мучает старого пердуна, тьфу, тьфу, тьфу, прости меня господи. При этих словах оба друга истово перекрестились.

- Дак вот Талызиха дочка мне домовину заказала, загодя как бы. Деньгов дала десятку и литру первейшего поставила. Ну, гроб от у меня давно готов, на пасху еще для тебя сварганил.

Кузнец набычился. – Ах, ты ж сученок полупотрошеный, да я тебя щас по стенам…
- Ты погоди орать то, дурень большой. Фися испуганно отскочил в сторону. – Сам ведь и заказывал по пьянке. Сделай, мол, по дружецки, сразу и замерю.

Кузнец потер башку. – Че, правда, заказывал? Да насрать, верю. Где говоришь у тебя горлохватка то?

Фися поспешно вытащил из-за пазухи литровую бутыль, заткнутую куском портянки.
Антон сморщился. – Ты бы еще трусами бабьими заткнул варнак. Вовсе уж обнаглел.

Фися сделал хитрую харю. – Вот тут ты брат зря. Портянка, особливо старая, она вину особый смысл придает, неповторимый так сказать русский коловорот.

Антон промолчал. Спорить с Фисей не было резону. Потому как он о прошлом годе Некрасова читал. Кому на Руси жить нехорошо. Антон поплямкал в кадушке и вытащил здоровенный соленый огурец. Наливай анкаголик.

- Вот це дило, - как говорил товарищ Пушкин. Фися быстро разлил по емкостям спиртное. В воздухе запахло травами, хорошо Талызиха ставит. – Ну, дак че кузнечяра, вздрогнули?

Глава-3

Иван Пантелеймонович Хведя, председатель «Ленинского органа» по косой тропке от Ряшки поднимался к дому кузнеца. Сорокапяти лет в ядреной мужицкой силе, он был больше похож на плотогона или варнака таежного, но уж ни как на хозяйственного работника.

- Где эти твари, работы невпроворот. Ну, бражники, доберусь все хари порасшибаю.
А из дома на косогоре неслась разухабистая - «Когда имел златыя горы»

Посередь песни Фися остановил друга. – Слухай Тоша че я вчерася в газетке вычитал. В Москве говорят енстетут открыли, так в ем спокойно людям пол меняют, за деньги понятно.

Кузнец задумался. – Слушай, а че ево менять то проблема штоли? Я вона и не плотник, а только тес подавай дак и сам сварганю. – Да не дурной. Я тебе про другой пол говорю. Это когда из бабы мужика делают. Ну, берут у покойника донорский хер и бабе пришивают. Или, к примеру, у мужика все отрезали, потом ножиком чик, дырку, стало быть, открыли и всех делов. Оне понятно рожать не могут, зато, если деньгов до хрена пол годика баб микосит, а другие пол года сам подставляется. Кайф а? Вот у тебя Тошка денег до хрена, давай тебе пол переменим? (у Фиси уже пошли натуральные вальты) Мы с тобой Тоха свою свадьбу сыграем. А че, мужик я мирный, бить тебя не буду, слово даю…

Фися не успел закончить фразу, как гигантский, по твердости не уступающий кузнечному молоту кулак Антона с хлюпаньем врезался фантазеру в морду. Фися всей тушей ударился в дверь, сорвал ее с петель и сокрушил не ко времени подошедшего председателя. И все трое, Фися, дверь и председатель кубарем покатились под откос и в фонтане брызг обрушились в Ряшку.

В развороченном проеме стоял кузнец, и страшно матерясь, орал:- Меня иметь? Меня трудового пролетария за бабу пользовать? Всю ебитень перемудохаю, все на хрен спалю, всем п..дец пришел суки. В бога душу, в три погибели, через экскаватор и быку во влагалище.

Ебитеньевка - 2 (продолжение)

Под обличией стрелка того скрывался,
Всем известный негодяй фантомас.

Ты Антон дурак и адиет, а это одно и то же. Чеплыжку Фисе свернул, а где мы теперь плотника возьмем? Иван Пантелеймоныч возмущенно пофыркал, прикурил беломорину и, выпустив облако вонючего дыма пробурчал: - Сдохнет Фися, в турму тебя посажу, не помилую. Че молчишь придурок, наливай и отвечай, как положено.

Раздается бульканье и печальный голос кузнеца:- Дак чё он вопще начал чушь всякую говорить. Жалко конечно, а может, не помрет, Пантелеймоныч?
- Не помрет твое счастье, а помрет, готовься в Магадан.
- А далече Магадан от?
- На юге, едри тебя корова.
- Коли на юге, так и то утешительно. Подико пальмы, абезьяны всякие милуюца. Я в клубе видел, у их там бабы без трусов по деревьям лазиют. Слышь председатель, а может прошение Брежневу напесать, может, простит а?
- Какому Брежневу? Он подико помер почитай пятнадцать лет тому. Щас в Москве Ельцинд сидит, говорят злоой, жуть.

- Ельцинд, жид штоле?
- Не знаю, жид аль нет, а только замашки те же, только бы ково нибудь распять. Бухает, бухает, а потом очухается и давай распинать. Одни говорят семижильный, другие брешут батарейка в жопе. Но я думаю, врут. Батарейка в жопу не входит, проверено.
- А Расеюшка то плачет,- вставил кузнец. – То жрать неча, то пить. Да расскажи французам, али иносранцам каким, что в Руси пить не чего, засмеют.

- Во-во, все бунтуют, все бастуют. Учительши, врачихи, шахтеры, дорожники жилезные. И всем есть неча. И веть не телевизер просют, не какой нибудь вольв, а пожрать.
- И че, не дают?
- В том то и перец, что не дают.

Кузнец после очередного стакана в конец закручинился. – Дак че делать то, как быть?
- А, и ты кузнечяра спросил? Еще в прошлом веке один такой Чернышковский спросил, так ему представляешь, шпагу сломали. Да брат, раньше сто жили как министры, а десять как цари. А щас десять как цари, а сто как педерасты.

- Кто? Пьяно удивился Антон.
- Педерасты,- это мужики такие, которых за баб пользуют.

Морда у кузнеца набрякла черным и недобрым. – А где эта сука, которая мне трудовому пролетариату предлагала задницу на п.… переделать.
- Да ладно тебе, охолонись. Он теперь до века хайло лечить будет. Лучше думай, как Отчизну спасать будем.

Диспут о судьбе России нарушила ворвавшаяся Прасковья, жена Фиси. – Здрасьте Вам. Моего аспида, сукоту, заразу, свинью никто не видел?
- Говори дело Поря, - рявкнул на нее председатель.
- Дак я и говорю, Талызинский то ведьмак того, помер. Баба испуганно перекрестилась.
В избе повисла хмурая и не жилая тишина. Мужики испуганно переглянулись. Из углов как будто бы потянуло лютым холодом.


Ебитеньевка-3  ВЕДЬМАК УМИРАЛ

                                                                  Есть многое на свете друг Горацио,
                                                                  Что и не снилось нашим мудрецам.

В пятницу хороняли ведьмака. Без отпева, без попа само собой, за кладбищенской оградой раскидали ямку побыстрому, и туда его болезного.

Кто знает, чем мы в этой жизни обернемся, каким деревом вырастем. А токмо господь бог обо всем знает и все разумеет, но нам того ведать не дает.

Закопали ведьмака, а по селу еще месяц сплетня бродила про последний его денек. Сплетня ли? Да вот послушай сам!

К ночи старик был совсем плох. Дикие конвульсии сотрясали и без того уже измученное болезнью тело. Из беззубого рта хлопьями перла желтая пена. Кривые, давно нестриженные когти судорожно скребли и комкали матрас.
- О Сатано, забери меня, хватит уже мучить. Верой и правдой отслужил я воинству твоему.

Очевидно, от дикой боли старик прокусил язык. Изо рта черной струйкой потекла кровь. Старшая дочь очередной раз подошла к умирающему отцу.

- Батюшка, не мучь себя. Передай мне свое черное. Пусть уж я буду за тебя жертвой.

Старика изогнуло жутким коромыслом. – Заткнись лярва, даже думать не моги. С трудом прохрипел старик, разбрызгивая капли черной тягучей крови.
- Сам с хозяином моим связался, сам и ответ держать буду. А черное с собой унесу. Вишь гад, чует послабление свое, что одним дерьмом на белом свете меньше станет, потому и лютует сука. Не пущает зараза. Водки дай кобыла бесстыжая, быстрее лядащая…

Дочь поднесла к его рту мизерную рюмку и тихонько влила жидкость в перекошенный страданием рот отца. Старик поперхнулся, выкатил глаза. Через пару минут он забылся тяжелым сном. Дочь неслышно вышла из комнаты, притворив за собой дверь.

- Мамка, а чё деда помирает, да? Пятилетний Аркашка с интересом смотрел на мать.
- Да сыночка, деда старенький, а старенькие все помирают.
- А я помру, а ты маманя? В голосе ребенка проступило нешуточное волнение.
- Нет, сыночек, мы с тобою не умрем, ведь мы же не старые.
- Так, поди-ко состаримся?
- Ну, как же мы состаримся, ведь мы же молоденькие. Иди во двор, играй деточка.
Анна заставила себя улыбнуться.

Аркашка сделал вид, что идет на улицу, но сам тайком шмыгнул в дедову горницу.

- Арканя, внуча, ты штоли? Старику видимо малость полегчало.
- Я деда. А ты скоро помрешь? А то мы с Мишкой собрались пазырить, как его тятя котят топить будет, и охота посмотреть, как тебя черти в пекло поволокут.

Старик улыбнулся через силу. – Про пекло то отец, поди, сказал?
- Дак он самый.
- Ладно, внучек, тебя не обижу. Черти придут, так я тебя позову. Позову не сумлевайся.

Старика схоронили на другой день. Потихоньку, за оградой деревенского погоста. Деревня поворчала, посудачила, да и успокоилась. 


Аркашка проснулся среди ночи и увидел склонившегося над ним деда.
- Деда, так ты не помер?
- Нет внучек, для тебя уж точно не помер. Хочешь ко мне в гости? У меня там много всего здоровского.
- А можно деданька?
- Конечно кровиночка моя.

На другой день из дома Талызиных доносился пронзительный женский вой. – Пошто несмышленыша. Орала Анна. Бабы недоумевали, что опять у Талызиных стряслось?!

                                                    
    
Ебитеньевка-4

Антон с самого утра шкрябал напильником возле сарая, вострил старой Калинихе лопаты, грабли, тяпки. Опосля вчерашнего не думалось, не спалось, не сра…, вообще ничего.

Вчера сообща, всей деревней пропили ведьмака. Талызиха  вгорячах первача столько поставила, что при желании можно было бы весь Урал уханькать. Ну, на радостях (халява все ж таки) так урезались, что и вспомнить стыдоба. Андрон Лободыров всех и завел скотина. На спор говорит, с кем хошь схлестнусь, что у кузнеца больше, чем у колхозного бугая Зюги.

Про Зюгу отдельная история. Посмотрели как-то колхознички в клубе предвыборную агитку депутата от партии КыПыРыФы. И до того депутат им бугая напомнил. Морда здоровая, как задница у слона., шаренки махонькие и наглые, ровно всю дорогу че то затевают. А на лбу бородавки, ну точь в точь рожки пробиваются. Так и обозвали далекую от большой политики скотину Зюгой. Вроде как побратимы.

Вот с этим бугаем Тоха и пошел мериться. Зашли, стало быть, в загонку. Лободыр шепчет: - не бзди братва, у него кольцо в носе воткнутое. Мужики орут, доставай замерять станем, только подойди поближе штобы пропорций увидать. Ну, Тошка пьяный самого беса не боится, башка же не варит полностью, да сами знаете, поди ко.

Достает он свое хозяйство и к быку. Достает еще больше и приближается неумолимо как социализьм. А морда у Тохи совсем дурная стала, незнам че грезит. Едва половину достал, а бык вдруг, как заревет дурным голосом, попятился и давай плечом в стену биться. А Лободыр сука говорит: - пошли мужики отседа, че то Зюга сегодня не в настроении, может, хворает?
Антон вздохнул. Даа, наворотил дел обалдуй. Вся Ебитень бычьим мужем зовет.

Размышления кузнеца прервали треск и рычание, раздавшиеся из кустов малинника густо облепившего косогор. Антон вздрогнул. Да неужто же косолапый в саму деревню приперся. На всякий случай он подхватил и сжал покрепче остро заправленную штыковую лопату. Треск и рычание ближе, наконец, кусты раздвинулись, и на поляну вылезло оно. Такого Тоха не видал ни разу. Толи лешак, толи чугайстырь, короче ОНО. По размерам и росту с человека. Две руки, две ноги, но башка дак и вовсе… страшная башка то. Здоровая как котел, вся чё то бугристая какая то. Морда сине-зеленая, а нос на ентой морде кривой, вздутый и весь как-то набок уехавший. Губы толстые растресканные, похожие на старые растоптанные опорки. Глаза на этой харе тоненькими щелочками и сверкает из этих щелочек такой доисторической злобой, что у Антошки аж в портках спотело.

Тварь надвигалась и что-то злобно бубнила губами-шлепалками. И тут Антоху осенило. Твою мать, как же я сразу не догадался, это ж Фантомас. Точно он вражина человеческий. Так вот куда его французы загнали.

А тварь подошла уже вплотную, встала, уперев руки в бока, и что-то бубнила. Кузнеца мужика не робкого десятка затрясло как распоследнюю в мире целку в момент соития. Тоха выронил лопату, бухнулся на колени и запричитал: - Ой, ты гой еси фантомасушка, не губи меня добра молодца, пожалей моих малых детушек, отпусти меня к солнцу красному.

По похмельной роже кузнеца текли щедрые пьяные слезы. Какой чёрт его понесло на высокий стих, дак и сам не понял со страху.

А чудовище вдруг страшно расхохоталось, ощерив огнедышащую пасть, и уже более членораздельно сказало: - Фто жапиждел, когда жопу прижгло? Да не бжди, это я дружок твой Фищя. 
От усилия у чудища потрескались губы, выступила сукровица, но вместе с тем оно и выговорило членораздельно: - Да Фися я, Фися. Встань с карачек, а то уй отморозишь.

Через минуту друзья сидели в обнимку на колоде под кустом сирени. Кузнец натурально плакал от жалости к другу. – Фисюня, дружбан. Прости а? Да ежели бы я знал…
- Да ладно насери и разотри (шамкал Фися), главное выжил, а хайло залечим. Но вот побочное явление у меня очень плохое. Пасть то распухла, цельных три дня не могу выпить по человечески. Может я, какой нибудь экстрасекс или эндокринолог? На рекорд бля иду.

Фися горестно вздохнул. – Хотел и дальше на рекорд идтить, да вот тут проблема у меня одна мешается.

С этими словами Фися вынул из-за пазухи бутыль с мутным пойлом заткнутую неизменной портянкой. Антон, вздохнув, поднялся.

- Ты куды дружбан, ебанько?
- За стаканом знамо дело, Фантомас блин!


  Ебитеньевка (сокровища ведьмака)

Самая что нинаесть разглухая, чернушная полночь  застигла Фисю с кузнецом возле покосившейся кладбищенской ограды. Фися схватился рукой за гнилую доску, жалобно и гнусно заскрипело.
- Тихо ты, морда Фантомасная. Услышит кто, всей деревней судить будут - шепотом прорычал Антон.
- Да ладно, не бзди братан, на святое дело идем. Ведьмаку его сокровища на фиг не нужны, а мы трудяшие люди поживем маненько. Ты дитям свадьбы отгрохаешь, а я жигулетку куплю.

Представляешь Тоша, сядем мы в жигулетку и поедем в тот самый Магадан, про который председатель рассказывал. А в Магадане том море теплое, кактусы разные. По кактусам бабы голые с абезьянами лазают, ласковые да покорные. Выпьем мы с тобой ихонной не русской самогонки, в море всяко разно покупаемся и айда по интересам. Я к бабам, а ты к абезянам.

В темноте словно угли, запылали глаза кузнеца. – Фися сученок, ты опять нарываешься.
- Да не Тоша, я просто к примеру. Откуда я знаю, может, тебе после бугая абезьяна подавай. А тут, пожалуйста, пользуйтесь господин заморский.

Тоха зашипел, но смолчал, лишь легонько сунул кулаком Фисе под ребра.
- Ты мне лучше скажи, это правда, что вместе с ведьмаком закапывают его сокровища?
- Точно Тоша, головой отвечаю. Золото у колдуна нечистое, его сказывают надо обязательно хоронять вместе с ним. Потому если не сделать так, то или сам ночью приходить будет или кого похлеще пришлет.

При последних словах Фися резко остановился и не ожидавший этого Антон ткнулся в него всем телом.

Тпру балда, пришли - зашипел Фися.
- Дык его вроде за оградой хороняли?
- Правильно, тока мы с тобой не наобокружку, а наскрозь прошли. Давай, доставай заступ коли не бздишь.
- Че это я бздю то,- дрогнувшим голосом прошептал кузнец. – Начинай уже.

Фися поминутно оглядываясь, начал ковырять лопатой еще свежий могильный холмик. Наконец запарившись, передал лопату другу, а сам, привалившись к оградке, стоял отпыхиваясь.

- Эх, Тошка, возьмем казну, заживем как человеки которые звучат. Гордо будем звучать кузнечяра. И делиться ни с кем не станем. Хрена с два, кому нам отделевывать?

Из-за соседнего памятника высунулась страшная рогатая башка и спокойно так, но вместе с тем очень уж неотвратимо произнесла,- Мнее.

Антон увидел с первого раза. В натуре могильный холод сковал его члены, хотя и не все. По сути, он превратился в известную всему миру статую «Писающий мальчик»

А Фися, не врубившийся с первого разу, повернулся на голос и переспросил, - Кому?

И снова та же башка, с гигантскими в полнеба рогами. И жуткий, замогильный голос отвечающий, - Мне, мнее…

В эту ночь в глухой таёжной деревеньке Ебитеньевка, по сути, было поставлено несколько новых мировых рекордов. Бег с препятствиями, прыжки в высоту, длину, да и в ширину вопщем тоже. Опомнились друзья только около кузни.

Сидели в траве, жадно хватая раззявленными ртами ночной воздух. Наконец отдышавшись, посмотрели друг на друга. Первым расшевелил примерзший язык Антон.

- Ладно, Фися, ладно ссука. Все чисто, ни каких обломов, возьмем как у бабы в штанах. Все, с сёднешнего дня не друг ты мне, а сука и антифашист. Где нахер находится, знаешь? Вот и ступай.

Фися ни слова не говоря, встал и широко, по-моряцки ставя ноги, стал спускаться к Ряшке. Антону подумалось плохое.

Слышь полудурок, ты куды пошел то? Ежели топиться, так здеся мелко.

Фися втянул голову в плечи и трудно произнес. – Поря, сёдни кашу горохову варила, пойду постирнусь. А скажешь кому кузнецкая морда, - сонного стамеской зарежу.

На другой день бабка Калиниха судачила у колодца с такими же полупердуньями. 

- Прицепилась бедная у ведьмакова памятника и ослобониться не могет. Стоит и плачет, меее-меее. А могила то у ведьмака разрыта чуть не на половину. Видно услыхал мою Зинулю и полез наверх. Вроде живую душу еще хошь одну с собой уташшить. Ох – ах, бабы были в шоке.

    Ебитеньевка-6

И снизошла на Евгения благодать божья,
И взял он авторучку шариковую
И бумагу мелованную
И писал он…

Слава тебе Господи, отец наш небесный, хвала тебе во веки веков. Пока солнце светит, пока цветы цветут, пока реки текут, будем мы благодарить тебя за всё, что ты сделал для нас, детей своих. За то, что дышим, за то, что сыты, за то, что согреты теплом огня твоего…
Но как-то неравномерно согреты, неодинаково сыты, да и дышим кто полной грудью, а кто и через раз. Что-нибудь мохнатое в рясе скажет мне, мол, промысел божий, особые задумки на каждого из нас и все, мол, равны для родителя. Что же тогда один икру жрёт и трюфели, а другой перловку на воде и то не досыта. Один в лимузине едет, а другой пешком топает, поскольку у него сегодня даже на трамвай не хватило. И ведь ладно бы, если первый был умнее, гениальней, талантливее, так нет же. Либо по праву рождения пользуется благами, либо вор и уж совсем мизер таких кто да, по праву.
Так равны мы или нет? Где промысел и в чём великие планы и долговремённые инициативы?

Согласен, по рождению мы все его дети, а стало быть, равны и не делит он нас на белых и чёрных, евреев и арабов, русских и не очень. И любит одинаково. Тогда значит, не видит?! Ито беда, лет то Творцу о-го-го! Так может, уснул, где на облаке? А, отследив историю на пару тысяч лет назад, понимаю: уснул старик, и видать крепко. Потому и пошло всё креветкой. Ну, брат на брата, сын на отца. Толстые и худые, сытые и голодные. 
Не переспал бы отче, а то проснётся, глянет, а нас уже и нету! А снова творить, так поди ко стар уже Вседержитель. Рука не та, глаз не тот, да и мозги.… Ну да не мне судить червю.

С другой стороны я, конечно же, сын его, но уж не раб, увольте! Рабом быть мне обидно. А, потому начиная вторую часть своей незатейливой повести, я набираю как можно больше воздуха в грудь и ору во весь оральник: - Господи! Проснись отец, дом горит, проснись, а то поздно будет. Не крещусь, ибо не особо верю в этот знак, но вдохновенно и с надеждой говорю: - Ну, с Богом!


Кино, ты вселенское чудо,
С тобой увидала страна,
Великие стройки эпохи,
Ударниц на фоне г..на…

Сегодня в Ебитеньевке не то чтобы праздник, но день не совсем заурядный. Ура! В деревню приехала кинопередвижка. Накануне, в пятницу, председатель «Ленинского органа», Иван Пантелеймонович Хведя почти час орал по телефону на районный «Культпросвет», назвал их жидомассонами и коллаборационистами (последних он и сам не знал) грозился пожаловаться «первому» в райком и добился таки. На ушатанном в усмерть Уазике приехало кино!
На заборе перед клубом появился плакат. На белом холсте был изображён здоровенный, краснорожий мужик с топором в руках. Длинные чёрные лохмы, из которых торчали, как из рваной подушки перья, а внизу крупными буквами надпись – Оцеола.

Антон Бармин сидел дома и от нечего делать (суббота же) пытался читать. Книга попалась интересная, правда без начала и конца, но Антона это не особо волновало. Он умел и любил додумывать то, чего не было.
Мощным пинком распахнулась дверь и в избу, как гороховый понос ворвался Фися. Антон от неожиданности чуть со стула не сверзился.

- Сидишь кузнечяра – с порога заорал Фися. – Сидишь и не знаешь, что писька то совсем иначе называется. Ха-ха, да ладно, шутю я. Слыхал, киношку привезли? Оцеёла называется. Про американских индейцев. Так что давай, доставай деньги и пошли, сеанс в пять начнётся.
Антон глянул на Фисю исподлобья и покрутил пальцем у виска. – Чё суетишься, как вошь на лобке? Сеанс в пять, а время всего лишь час дня. Фися злорадно оскалился. – Ага, не знаешь кузнечик. Сёдня по поводу кина в сельпе Кармен выкинули.

Тоха почесал пятернёй затылок, что-то с треском даванул крепкими ногтями. – Ну и правильно выкинули, я бы вообще всех цыган, которые не работают, из государства выкинул.

Фися аж зашипел от невежества кузнеца. – Ёлы-палы, балбес! Дак Кармен это же одеколон. Ну, дал бог друга. Фактически коньяк привезли, а он ни уха, ни рыла! Доставай деньги, нам ещё в очереди стоять.
Антон поморщился. – А может ну его в задницу этот одеколон?
Фися аж задохнулся от возмущения. – Ты чё, едри тебя в промежуток, не понимаешь? Ну, как мы с тобой прогрессивные Советские люди будем Оцеёлу трезвые смотреть? Ведь там же Мериканцы ущемляют права коренных индусов. Лучше уж напиться, так всё легче.

Тоха кряхтя, почесал задницу. – Так может, вовсе не пойдём а? Ну, их в баню этих индусов. Давай я тебе лучше книгу расскажу, жуть какая страшная история. Мужик один как ты вот говнюк с похмелья маялся и бабку за двадцать копеек топором зарубил к едрене матери. А потом ходил, мучился дурак!
Фися подумал, закатил глаза к потолку, пошлёпал губами и выдал: - А не дурак подико, одна бабка двадцать копеек, а ежели, к примеру, пять старых пердуний ушатать, то уже рублёвочка! А это считай два литра «Бархатного». Короче или ты со мной, или сука ты и антифашист. 
Тяжко вздохнув и ни слова не говоря, Антон начал переодевать выходную рубаху.

В сельпо еле протолкались. Очередь была не то чтобы уж очень большая, а так, примерно три четверти мужского населения Ебитеньевки. У самого прилавка руководил мордатый Афоня Механошин и как Фися не пытался нырнуть у него под рукой, Афоня уже второй раз вылавливал его за шкварник и с криком (в очередь гамно) выбрасывал на крыльцо.

Фися подлетел к задумавшемуся Антону. – Слышь братан, чё я щас  в магазине услышал. Афонька Механошин мужикам говорил.  Мол, теми стихами, что кузнец пишет хорошо печку топить и жопу вытирать. А еще, мол, огород хорошо удобрять. На говне картоха хорошо родит!

Антон коротко рыкнул,  чёрная кровь ударила в башку. Не слушая, что кричит Фися Антон ломанулся в лавку. В шумной и гомонящей духоте сельпо настала гробовая тишина. Затем раздался ноюще-оправдывающийся голос Афони и несколько смачных шлепков. Ну, вроде как тесто месят.

Через десять минут два друга сидели на взгорке за клубом. Под ними метрах в десяти весело лопоча по камешкам, текла Ряшка.
- Сколь взял то? Вспотев от напряжённого ожидания, гомонил Фися.
Антон пососал ссаженные казанки, сплюнул Фисе под ноги и буркнул: - девятнадцать и две.
Побелевшими губами, изменившись в лице, Фися прошептал: - Чё две?
- Две ириски и девятнадцать Кармен!
- Фу, мля, - выдохнул Фися. А я черт те чё подумал. Ну, волк, я через тебя точно, когда нибудь сдохну, от какой нибудь мастопатии.

По экрану на диких мустангах неслись полуголые индейцы. А в клубном кинозале стоял могучий выхлоп одеколона пополам с табачным дымом, выпущенным из сотни глоток. Антон и Фися изрядно разогретые ароматизированным спиртом, жадно пялились в экран.

Смотри, смотри, - театрально шептал Фися. – Здоровый бык энтот Оцеёла. Крокодила мочканул и не поморщился. А артист наш играет.
- Почему наш? – Удивился Антон.
- Дак известно почему. Там же в ролях было написато. Оцеёла – Гунька Митрич! Ну, Митрич, стало быть, наш.

На них шикнули, и дальше друзья досматривали молча. После сеанса всё ещё под впечатлением шли, и тихонько переговаривались.

- Слышь, а этот Шурхенд вроде как из наших. Может, был Шурка, а оне взяли, да на свой собачий лад его переделали.
- Реальный мужик. Прогудел кузнец. – А вот гад этот, ну как его, имя звериное? 
- Хитрожопая куница, - подсказал Фися.
- Во-во, он самый. До чего же гад мне не понравился. На нашего счетовода Межбулкина похож. Такое же говно, так и норовит всех надуть.

Так переговариваясь, друзья дошли до Антохиной избы.

- Ну, давай Фися на последок злоупотребим, да пойду я спать! Притомило чё то малость. Да и тебя, поди Поря уже обыскалась.

В наступающих сумерках забулькало. Лёгкий ветерок подхватил густое облако парфюма и потащил его к Ряшке, хвастаться ароматным трофеем. Вдали просвиристел козодой. В густой траве, наплевав на международную обстановку, холодную войну, Достоевского и кинематограф трудолюбиво совокуплялись кузнечики.


Ебитеньевка-7

Егор Фисин был явно не в себе или в себе, но не явно. Ни свет, ни заря притащился он к Антону. – Эх, Тоша, да разве же это жись, ежели каждая лярва будет у трудового человека Кармен в отхожее место выливать? Работаешь как вол, каторжанишь и тут на тебе, как в Оцеёле, большой блестящий фигвам! Всё Тоша, развожусь со старой шалавой. Как подумаю, что через год ей сорок пять будет…. Нет Тоха, всё. С ентой лярвой, которой одеколон дороже общественного мнения мужа я более общежитить не могу.
- Да ладно, разнылся, - пробурчал Антон. – Сорок пять, баба ягодка опять.
- Вот-вот, ягодка, да только волчья. Не Тоха, всё, нагоревался, хватит. Вот вернётся твоя Марютка из ПТУ, так сразу и обженюсь на ей. Будем с тобой родственники, внучков тебе спроворим.

Фися не успел договорить. Здоровенная, как снегоуборочная лопата ручища кузнеца схватила его за волосы на затылке так, что кожа, вся какая была, собралась у Антона в кулаке. Рожа у плотника стала ни дать ни взять японская. Гладкая, с узкими щёлочками глаз.
- Тошка, отпусти дурак, у меня щас лицо порвётся, я же пошутил.
- Я тебе пошутю старый засранец. Давно морду то вылечил Фантомас? Ишь девку ему подавай, последыша моего Марютку. Да я тебя за это и убить могу гамно!
- Да пошутил я, пошутил. Чё ты юмора сатиры не понимаешь? Да отпусти уже падла кузнецкая, врот тебя каляпатя через коромысло, в три погибели, да поповской дочке в сраку!
Кузнец отшатнулся. – Ну, ты и выдал!
От восторга Антон даже забыл на время Фисин бред.
- Нет, как ты меня. Где только научился? Погоди-ко, дай я запишу. Ох, велик русский язык, иногда даже шибко велик!

Фися, уже немного оправившийся от страха весь напыжился. – Ну, дак из тебя начнут скальп делать, тоже, небось, по-русски заговоришь?

Кузнец задумался. – Откуда же берутся все эти матюги? Кто-то же сидит и специально выдумывает.
Фися хмыкнул. – Известное дело откуда. Вот ты, к примеру, кузнец от бога, я, сам знаешь плотник какой. Значит тоже от него. Всё от бога Тоша, а значит, и мат он придумал.

Антон поковырялся ногтем в зубах, вынул кусочек мяса. Мелковат. С сожалением щелчком послал его в потолок. – Врёшь ты Фися. Не мог бог матюги придумать. Он же ну это…. Антон не нашёл что сказать и в сердцах плюнул другу на ногу. – Ну, одним словом не мог, и всё тут!
- Ха-ха, умник! Не мог, говоришь? Да я сам видел в библиотеке книжку. Бога нашего с тобой как зовут? Иисус Христос. Если коротко – Христ! А книга называется Христоматия. Стало быть, учение господа нашего Христа, о том, как правильно и красиво материться. Так просто кузнечяра ничего не бывает. Даже чтобы пёрднуть, прежде надо как следует наестись.

- Ну и чё, ты читал эту Христоматию?
- Ясен хрен, читал, - гордо произнёс Фися. – От корки до корки. Сплошные матюги. Красиво так, складно и в то же время вроде как по божецки, пристойно. К примеру, хочешь ты бабу свою облаять, ну и говоришь ей мягко так: Что же ты шалава чердачная, конь тебя в промежуток три раза да налеву сторону. И тут же добавляешь благостно: Господи, спаси и сохрани меня грешного. А ежели надумал мужика послать, то надо сказать вот чё: Ах ты, петух заблёванный, триппер ты мокрожопый, рожа ты закопченная, харя ты кузнецкая неумытая. Спаси меня святая богородица!

Антон кивал и улыбался, но тут смысл последних Фисиных слов дошёл до него. Морда стала наливаться кровью, как у колхозного бугая Зюги. Рука метнулась к лавке, а ногти скребанули по-пустому. Фися же поняв, что очередной раз сморозил, уже пулей вылетал в двери.
И долго ещё в след ему над крутым берегом Ряшки нёсся свирепый рёв кузнеца: - Жених хренов, выбледок мамкин, сука антифашистская. Не ходи ко мне более скот! Удавлю заразу, морда, тварь, у-у-у-у, орнитолог! 

Ебитеньевка-8

Иван Пантелеймонович Хведя, председатель «Ленинского органа» уже минут десять сидел истуканом. – Ёлы-палы, Ельцин партию разгоняет, офигеть! Из района едет комиссия по проверке хозяйственной деятельности. Проще говоря, едут палачи, по председателеву голову. Что делать?

Председатель схватил со стола ластик и швырнул его в фанерную стену. Глухо брякнуло. – Селектор, мать его, - скривился председатель.
Дверь моментально распахнулась, на пороге сладко лыбясь и, изогнувшись эмбрионом, мялся счетовод.
- До чего же харя противная, в войну гад точно полицаем был бы, - подумал хозяин. – Однако счетовод хороший, один всю бухгалтерию волокёт, - вслух же сказал: - Ты вот что Межбулкин, глазками мне тута не моргай, губками не плямкай. Я тебе не Дрездемонда, а ты мне не Гамлет. Давай быстро, одна нога здесь, другая сам знаешь где. Живых или мёртвых, но тащи мне кузнеца, д

---

Всем привет!

2013-06-08 15:26:02 (читать в оригинале)

Иногда,когда есть время на работе,хочу пообщаться с вами и порадовать...)))Извините,что это бывает очень редко.