berezin Голосов: 1 Адрес блога: http://berezin.livejournal.com/ Добавлен: 2007-11-28 17:02:17 блограйдером Lurk

История про Зоологический музей

2011-09-24 02:28:35 (читать в оригинале)

...Группу разогнали, заместитель Маракина Трухин попал в больницу, а потом и вовсе уволился – по собственному желанию», конечно. Потом он и сгинул где-то в одном из трёх городков где-то на Периметре Зоны. А так-то ему насчитали за нецелевое расходование средств тыщ триста ущерба для страны. А это лет пятнадцать отсидки.

Но я помнил их иными – гордыми и сильными. Сейчас отчего-то я вспомнил, как он стоял перед своим огромным письменным столом и разглядывал на мониторе огромные фотографии.

 Ему только что прислали эти фотографии с Зоны, где его ученики ковырялись в гнилой плоти, быстро регенерирующей плоти зомби, в плоти животных, превратившихся в уродов.

Но Маракина тогда интересовали только мозги – как и зомби, впрочем.

Там было много всего, и в университетском музее на Моховой, а тогда ещё проспекте Маркса было несколько экспонатов с пояснительными табличками: «Кровосос… Добыт экспедицией М. И. Трухина, препарирован доктором А. В. Маракиным». Были там и препарированные бюреры и контролёры (контролёром Маракин очень гордился, потому что мозг контролёра подтвердил самые смелые его предположения).

Однако на части табличек студенты-остроумцы то и дело приписывали к названиям прилагательное «sapiens». Служители музея не дремали, и на табличках такие надписи быстро исчезали, современная бытовая химия – и не останется ни одного штриха…

Я видел, как приезжал Трухин из первых экспедиций – как герой, на монстров его дивились, в перестроечном журнале «Огонёк» его печатали на фоне чучела кровососа.

Очень красивые, помню, были фотографии.

Тогда ещё у него была кличка «Бэкингем», потому что он говорил со странным акцентом, будто набрал в рот камешков, как недоучившийся Демосфен. Он говорил точь-в-точь, как Бэкингем из фильма про трёх мушкетёров, картавя и не произнося половину букв.

Он был друг Маракина, только чуть моложе – но Маракин пережил его на несколько лет.

А тогда я запомнил необычный разговор.

Бэкингем привёз очередную партию уродцев – тогда это было ещё возможно, только потом, по Второму межгосударственному соглашению биоматериал исследовался только на месте, так вот тогда он привёз партию уродов и их спешно изучали.

Но Бэкингем выглядел недовольным.

И вот я застал их в кабинете Маракина за бутылкой. Они хорошо тогда нагрузились, и, кажется, Маракин принимал меня за аспиранта Трухина, а Трухин – за аспиранта Маракина. Так я и просидел за шкафом, подслушивая их разговор.

Трухин горячился.

– Они живые, живые, – кричал он. Имелись в виду, как я сразу понял, существа Зоны.

Маракину было наплевать, живые или мёртвые. Он бы и родную мать препарировал, если бы это продвинуло вперёд работы по их нейронному ускорителю.

А Трухин орал и орал. Из-за дефекта дикции, из-за этого его «английского» произношения слушать его было смешно, но потом мне стало не до смеха. Выходило, что один кровосос вместе с более молодой особью, то есть, детёнышем, встретился ему у самого Саркофага. Однако кровосос не напал на Трухина, а спас ему жизнь, вернее, не стал бросаться на него. Кровосос вытолкнул Бэкингема в последний момент с гравиконцентрата, над краем которого Трухин занёс было ногу.

Можно было предположить, что кровосос хотел его оставить на ужин, а после гравитационного концентрата, то есть, после «комариной плеши», от него мало что бы осталось.

Но Бэкингем утверждал, что кровосос отпустил его и удалялся, и тут нервы у Бэкингема не выдержали, и он засадил в своего спасителя достаточно  много разрывных пуль – прямо в спину. Он, как хороший анатом, знал, куда стрелять, и оттого завалил монстра сразу. Такое вообще-то невозможно, но Бэкингему я верил.

Что, собственно, не верить, когда голову этого кровососа с расправленными щупальцами вместо рта сейчас, уже выпотрошив, заливали в прозрачный пластик? Я-то верил.

Бэкингем, кажется, тронулся в этот момент.

– Ты понимаешь, мы не знаем, что они хотят. Мы о них вообще ничего не знаем. Они часть Зоны. Её организм, неотъемлемый орган, они живут в симбиозе с Зоной, и если бы мы туда не лезли со своим оружием, может быть, никакого ужаса бы не было. А вдруг я послужил спусковым крючком – вот маленький-то убежал, и в его мозгу начался виток импринтинга, и этот образ будет повторяться раз за разом в следующих поколениях, а? Как знать, а?

Но вдруг они успокоились, и Маракин деловито спросил:

– Чем порадуешь на этот раз? ведь с Яйлы?..

– Прямо с болота, что на юге, –  ответил Бэкингем и окутался трубочным дымом как дымовой завесой. – Но ничего интересного.

Я, слушая их, понимал, что да – «ничего интересного», это по сравнению с тем самым трупом кровососа, что прославил Трухина-Бэкингема.

– Нет, Андрюш. Одни пустяки. Чернобыльский волк, ещё один. Тушканчики. Несколько крыс, они разные там все. Зайца какого-то встретил чудного, но не поймал. Ещё десяток двухордовых змей, несколько новых видов многостворчатых моллюсков...

Они вышли из кабинета, и пошли по музею – два старика, как мне тогда казалось. Сейчас-то понятно, что тогда они были немногим старше меня нынешнего.

Залы были пусты, и они быстро прошли мимо чернобыльского стенда, под стеклом которого были и волки, и пауки, и тушканчики, и крысы… Зайцев там, правда, не было, но было много разного другого.

Например, там было чучело бегемотожабы, ментального контролёра из тех самых южных болот, откуда только что вернулся Бэкингем. (углеродный цикл, тип «полихордовые», класс «кожедышащие», отряд, род, вид «Гипножаба»).

Это чучело было одним из первых экспонатов нашего музея. Все любили с ним фотографироваться – это сейчас был день, свободный от посещений, а так-то школьники и иностранцы фотографировались так, что от вспышек их техники рядом с гипножабой стоял мерцающий белый свет.

– Да, были у стариков дела… – подумал я. – Такое, поди, не забудешь.

Тогда на жаб охотились все – спецбатальоны ООН, охранявшие Периметр, войска Украины и России, вольные сталкеры и просто загадочные бандиты, которым гипножабы мешали рекетировать вольных сталкеров.

Эти чудовища, почти полностью истребленные, неожиданно размножились вновь – причём в каждом болоте. Поговаривали, что это последствия каких-то экспериментов, но так всегда говорят. Началась знаменитая глобальная облава. Скептики замечали, что нужно подождать, но ждать, разумеется, никто не хотел.

Я видел документальные фильмы о той облаве, когда в Зону по разведанным тропам двинулись джипы и бронетранспортёры с солдатами и грузовики со сталкерами. Под это дело объединились даже заклятые враги.

Вот они подъезжали к границе болом, в своих касках, облепленных отражающей фольгой, и все начинали стрелять. А на переднем плане хроники, какой-то молоденький солдатик, всё возился со своим небольшим миномётом, и никак не мог привести его в действие. Командир его беззвучно открывал рот, но хроника не доносила до меня его слов. Да что там, понятно было, что он говорит, ужас сплошной, матерился командир, но всё равно все стреляли. И вот полетели мины, и край болота заволокло густым белым дымом – это загорелся торф. Кажется, торф там до сих пор горит.

Бронетранспортёры останавливались, из них лезли люди – одни в голубых касках, другие в зелёных, а третьи в касках, обмотанных серебристой фольгой. Они тоже беззвучно орали и размахивали автоматами. Они беззвучно орали, и я понимал, что они кричат всё те же матерные слова, но только теперь радостно и победно.

Никакой победы не было, хотя фильмов было снято много, и даже два художественных – в Америке. Один – полная дрянь категории «С», а другой, очень известный, «Периметр». У нас его крутили в видеосалонах.

Но жабы никуда не делись и нападали на зазевавшихся ещё целый месяц. А потом резко похолодало (в тот год вообще была ранняя, очень холодная осень), и жабы пропали. Часть из них замёрзла, и их чёрные трупы, покрытые утренним инеем, казались трупами убитых немецких солдат.

Другая часть вернулась в болота, по-прежнему вонявшие горелым торфом. Тут-то скептики и сказали ещё раз, что нужно было подождать, и просто на время свернуть активность в Зоне.

Но кто же слушает скептиков? Скептиков никто не слушает, тем более что в ходе большой зачистки было много потерь, а признать, что жертвы были напрасны, никто никогда не хочет. Никто и никогда.

А вот Маракину было всё на пользу. Я смотрел на них – вернее, на их спины. Прямую спину Маракина и сгорбленную – Бэкингема.

Бэкингем несколько протрезвел и притворялся, что все отлично, как сегодняшний отличный солнечный день. Солнце и вправду било через высокие окна и стёкла витрин рассыпали блики по залам.

Маракин хлопнул Бэкингема ладонью по спине и нарочито бодрым голосом воскликнул:

 – Ну, всё! Я зверски хочу есть, Ваня, и мы пойдем сейчас ко мне и славно пообедаем. Сегодня дочка приготовила в твою честь настоящий борщ. Пойдем, герцог, борщ ждет нас.

 – Пойдем, – тихо ответил Бэкингем.

Извините, если кого обидел

---

История про охотничье счастье

2011-09-22 23:38:09 (читать в оригинале)

.
Мужчина и женщина, американцы вышли на него через посредника. Сперва у Сталкера было впечатление, что всё это психологические штучки. Совет психолога для сбережения брака, или ещё что-то.
Он не вдавался в подробности – не его это дело.
Мужчина сказал, что ему нужно убить кровососа. Убить и всё, именно кровососа и только его. Американец был очень высокого роста, очень хорошо сложен, если рост баскетболиста не считать недостатком. У него были тёмные волосы, аккуратно подстриженные как у офицера. Сталкер отметил, что клиент кажется очень молодым – вряд ли ему больше тридцати пяти. Сама по себе охота на кровососа была не наказуемой.
Обычно богачи оформляли себя как независимых исследователей-зоологов – за деньги можно было сделать всё. Наказуемым актом был вывоз за пределы Периметра живого материала, или живого, ставшего мёртвым.
Эрик тогда стоял в сторонке, а учёные пили горилку за другим столом. На одном столе лежал разрезанный труп, а люди в белых халатах резали сало и хлестали водку за другим, стоявшим рядом. Это Эрик одобрял – цинизм спасает разум.
Учёные при этом спорили, как кровососы размножаются – и характерен ли для них гермафродитизм или нет. Причём и те, и другие спорщики время от времени тыкали пальцем в труп, лежавший у них за спиной. Видимо, он подтверждал одновременно разные их версии.
Как хороший сталкер-проводник, Эрик знал повадки всякой твари, охотно рассказывал о них туристам, но понимал, что всё в Зоне условно.
К примеру, кровосос очень любил комнатную (или близкую к комнатной), температуру – потому что его тело собственной постоянной температуры не имело и подстраивалось под окружающую среду. Но однажды он увидел кровососа, спокойно прогуливающегося по снегу и явно не очень страдавшего от холода.
Сталкер собрал группу из трёх человек и через некоторое время они были готовы отправиться в путь.
Но вдруг всё осложнилось.
Американка пришла к Сталкеру в номер, когда они остановились в гостинице при баре «Пилав». Гостиница пустовала, но условия там были очень хорошие.
Причина сложностей была в том, что американец ужасно трусил, он начал трусить уже на подходе, задолго даже до того, как они встретились. Жена им была чрезвычайно недовольна, ей было стыдно перед людьми, стыдно перед собой, перед прожитой с мужем-трусом жизнью. И, видимо, чтобы отомстить, пришла в номер к Сталкеру – всё равно её муж оплачивал обе комнаты.
Она пришла и отомстила.
Сталкер Эрик Калыньш отнёсся к этому равнодушно, он и не такое видел.
А теперь она думала, что между ними возникало какое-то напряжение. Плохо было то, что Американец это заметил, и ему было не всё равно. Но Эрику было это интересно только с той точки зрения, не начнётся ли у них взаимная истерика. Истерика может помешать, а дуться они могут сколько угодно.
Американец, который заснул ненадолго, после того как перестал думать о кровососах, проснулся и понял, что жена ушла. Он пролежал без сна два часа, а потом жена скрипнула дверью и долго принимала душ. Он спросил её, где она была, хотя сам уже догадался. Жена ответила, что выходила покурить. «Ну и подышать воздухом», добавила она.
– Шлюха! Шлюха! Шлюха! – и голос его сорвался.
– А ты – трус. Вот так-то.
Это был мощный аргумент, жена попала в самое яблочко, так что они начали ругаться. У них давно было всё плохо, и насчёт семейного психиатра Эрик был прав. Они ругались, и Американка говорила, что хочет спать, а потом Американец говорил, что хочет спать и завтра тяжёлый день, но они не могли остановиться, и обменивались репликами ещё час.
А Эрик Калыньш по прозвищу Сталкер спал спокойно, вовсе не думая о женщине, что была у него. Если будешь думать о таких мелочах, то на работу останется мало времени. Он думал о кровососе, который сейчас тоже не спит в своём убежище, а может, и спит, чтобы утром выйти и искать себе подругу – если не врут те из учёных, кто считает, что им нужны подруги. Кровосос, до которого он хотел добраться, сидел в развалинах, а днём должен выйти на большой луг перед ними. Лучше всего, конечно, было выманить кровососа на открытое пространство, где Американец, вероятно, смог бы пострелять их с меньшим риском.
Ему не хотелось охотиться с Американцем ни на кровососов, ни на какого другого монстра, но он был профессионал, и контракт, пусть и устный, был для него законом. Если они завтра найдут кровососа, то сделают своё дело быстро, и даст Бог, всё обойдётся. А вот если они будут искать кровососа долго, то может произойти невесть что. Этот трусливый бедняга закончит свою опасную забаву, и, может быть, все обойдется. С этой женщиной он больше не будет связываться, а вчерашнее Американец тоже переварит. Ему, надо полагать, не впервой. Бедняга. Он, наверно, уже научился переваривать такие вещи. Сам виноват.
Плохо только одно – она переспала с ним до основного дела, а не после. После – это часто бывало, когда туристы возвращались обратно, но их ещё трепал адреналиновый шторм. Они тут же напивались, и мужчины часто напивались сильнее своих женщин.
Эрик знал свою клиентуру – веселящаяся светские львы и львицы, спортсмены-любители из всех стран, их женщины, которым кажется, что им недодали чего-то за их деньги, если они не переспят на этой койке со сталкером. Он презирал их, когда они были далеко, но пока он был с ними, многие из них ему очень нравились. И этих своих клиентов, как ему казалось, он вычислил. Это такой очень стабильный союз, который он не раз видел. Союз, в котором мужчина и женщина похожи на зомби и наперегонки выедают мозг друг другу. Красота жены была залогом того, что муж никогда с ней не разведется; а богатство мужа было залогом того, что жена никогда его не бросит.
Так или иначе, они давали ему кусок хлеба, и пока он был нанят, их мерки были его мерками.
И он перестал думать об этой супружеской паре и принялся думать о гипножабе. Он всегда думал перед сном о гипножабе, то есть о Чернобыльском Земноводном Контролёре, потому что поймать Земноводного Контролёра – было главной мечтой его жизни.

<...>

И тут они увидели Кровососа.
Тот, как и думал Эрик, выполз в тумане из развалин и вынюхивал что-то.
Кровосос почуял кого-то, вовсе не обязательно людей – просто почуял какое-то изменение в ландшафте. Он выпрямился, и щупальца его затрепетали. Он пытался определить местонахождение еды.
Сейчас главное понять, как он будет атаковать – в скрытом режиме, или, зарычав, пойдёт вперёд.
Но кровосос вдруг пропал.
Эрик теперь лихорадочно соображал, забрался ли он обратно, или перешёл в состояние невидимости.
Американец тронул его за плечо:
– Я бы пошел, но, мне, понимаете, просто страшно.
– Я пойду вперед,– сказал Сталкер, – а ребята поищут его тепловизором. Вы держитесь за мной, немного сбоку. Очень возможно, что он вдруг возникнет перед нами, и мы увидим его и услышим. Как только увидим его, будем оба стрелять – разом. Как «Катюша». Знаете, что такое «Катюша»?
Американец кивнул.
– Вы не волнуйтесь. Я не отойду от вас. А может, вам в самом деле лучше не ходить? Право же, лучше.
– Нет, я пойду.
– Как знаете,– сказал Сталкер.– Но если не хочется, не ходите.
– Я пойду, – сказал Американец. И они пошли вперёд, стараясь не разрывать строй.
Американец шёл потный, и Эрик видел, что у Американца не хватает духу попросить его отпустить. Теперь он внутренне был готов сдаться и умолять, чтобы тот пошел и покончил с кровососом без него. Он не мог знать, что Сталкер в ярости потому, что не заметил раньше, в каком он состоянии, и не отослал его назад, к жене.
– Мне бы глотнуть воды, – сказал Американец. Эрик сказал что-то своему приятелю, и увидел, что и того трясёт.
В тридцати метрах от них кровосос присел в ямку среди уже высокой летней травы и готовился к прыжку. Он сидел неподвижно, подрагивали только его ротовые щупальца. Он был стар и теперь не мог становиться прозрачным, вернее, это отнимало очень много сил. Но старость имела оборотную сторону в виде мудрости и сообразительности. Поэтому кровосос залег сразу после того, как почуял запах свежего мяса. Но недавно его ранили – случайно, просто так, наобум пущенной пулей за два километра. Пуля попала в набитое брюхо и он ослабел. С возрастом процессы регенерации шли медленнее, и уже заросшая было рана несколько раз открывалась. Её облепили мухи, и глаза кровососа от боли стали почти человеческими. Они были сужены и полны ненависти к этому огрызающемуся металлом мясу, подбирающемуся к нему.
Всё в нем – боль, тошнота, ненависть и остатки сил – напряглось до последней степени для прыжка. Теперь он слышал голоса людей и ждал, собрав всего себя в одно желание – напасть, как только люди войдут в высокую траву. Когда кровосос почувствовал, что голоса приближаются, он хрипло зарычал и кинулся.
Эрик Калыньш выстрелил первым, и попал – но не туда, куда хотел, а в живот. Затем он попал ещё раз, и тут его поддержали автоматным огнём ребята.
Наконец, заговорили и винтовка в руках Американца.
Тот, когда кровосос вылез из своего укрытия, впал в ступор и вообще не думал ни о чём. Он знал только, что руки у него дрожат, и, встав с винтовкой, едва мог заставить себя поднять ствол. Руки словно онемели, хоть он чувствовал, как подрагивают мускулы. Он вскинул ружье, прицелился кровососу в шею и спустил курок. Выстрела не последовало, хотя он так нажимал на спуск, что чуть не сломал себе палец. Тогда он вспомнил, что поставил на предохранитель, и, опустил ружье, чтобы перекинуть флажок.
При этом, он сделал неуверенный шаг назад. Кровосос, оценив расстояние, в свою очередь, сделал шаг к нему.
Наконец, Американец выстрелил и, услышав характерное чмоканье, с которым крупнокалиберная пуля попадает в живую плоть, понял, что не промахнулся; но кровосос шёл все дальше.
Американец выстрелил еще раз, и все увидели, как пуля взметнула фонтанчик пыли, земли и травы прямо под ногами кровососа.
Но кровосос шёл вперёд, и шёл он прямо на американца, пока, наконец, тот не выстрелил в третий раз.
Он выстрелил еще раз, помня, что нужно целиться в голову или шею, и даже через грохот автоматных очередей все услышали, как чмокнула пуля, пробив позвоночник. И тогда кровосос, у которого к этому моменту другими попаданиями снесло полголовы, завалился на бок.
Американец стоял неподвижно, его тошнило, руки, все не опускавшие ружья, тряслись.
– Я попал в него,– сказал Американец.– Два раза попал. Попал. Я точно в него попал.
– Вы пробили ему позвоночник в районе пятого позвонка и, кажется, попали в грудь, – сказал Сталкер без всякого воодушевления. – Я думаю, что вы его и убили.
Эрик решил, что он минуту был уже мёртв – такая плотность огня была сконцентрирована на монстре, но не стал отнимать у Американца победу. Ведь, в конце концов, это были деньги клиента. И им, клиентом был оплачен каждый автоматный патрон, каждый глоток воды из фляжки, который делал Эрик или его ребята.
Кровосос издох. Щупальца несколько раз открылись, раскрылись и опали. Из развороченной груди на траву неохотно подтекала чёрная жидкость.
Эрик повернулся к Американцу и, посмотрев на него, сказал:
– Снимки делать будете?
«И всё же нам повезло, – думал Эрик, – Я не был до конца уверен, что получится». Он был готов, что потеряет всех охотников, а уж то, что даже опытные сталкеры становились добычей кровососа, всем было известно. Но американец убил кровососа.Почти сам – его, конечно, страховали, а потом ударили со всех стволов, чтобы уж кончить тварь наверняка. И всё-таки он не испугался, вернее, победил свой страх. Он лучше многих, а этих многих Эрик уже повидал».

Они уже миновали пространство между холмами, и Сталкер стал думать, что напрасно пугал американца, который сиял как блин.
Они остановились, чтобы хлебнуть воды, а американец снова приложился к фляжке.
И тут на них выскочили два снорка. Видимо, они вынюхали след кого-то другого, но в какой-то момент он пересёкся со следом группы Эрика.
Снорки выскочили из-за кустов как гончие и стали стремительно приближаться. Хоботки на их мордах стремительно мотались, что стороннему наблюдателю могло показаться смешным. Но Эрик не был ни новичком, ни сторонним наблюдателем.
Он открыл огонь с дальней дистанции.
Его помощники не отставали, но первым счёт открыл именно Эрик. Первого снорка Сталкер снял очередью, почти не целясь. Второго застрелил его друг Абдулла.
А вот третьего они как-то упустили.
Стрелял по нему американец, а его жена была слишком далеко и просто громко кричала.
Американец взял прицел повыше и снова шарахнул по снорку из автомата экономной очередью в три патрона. Снорки подпрыгивали, как бы отжимаясь от земли всеми четырьмя конечностями. Они пришли сюда по запаху, догадался Сталкер. Нет ничего более сильного, чем запах секса, и вот они пришли по этому запаху, и теперь, из-за этого приключения, счёт идёт на секунды.
Он вскинул ствол и выстрелил в третьего снорка. Американец стоял на месте и стрелял в грудь, каждый раз попадая чуть-чуть ниже, чем нужно, его жена выстрелила издали, когда снорк прыгнул на её мужа. Она попала своему мужу в череп, сантиметров на пять выше основания, немного сбоку.
Теперь Американец лежал ничком всего в метре от того места, где валялся дохлый снорк. Сталкер опустился на колени, и осмотрел коротко остриженную голову американца. Кровь впитывалась в сухую, рыхлую землю. Потом он встал и увидел лежащего на боку снорка: ноги его были вытянуты, а по животу, в рваных дырах истлевшего обмундирования ползали вши. «А хобот хорош, черт его дери, – автоматически отметил его мозг. – Маска противогаза просто вросла в кожу. Я, правда, не буду отдирать, чтобы посмотреть, что там. Потом Сталкер свистнул товарищу, чтобы тот обшарил карманы убитого американца, а потом пошёл к женщине, что плакала в стороне.
– Конечно, это несчастный случай, – сказал Сталкер. – Я-то знаю.
– Перестаньте, – сказала она.
– Будет много возни, – сказал он. – Это хорошо, что вы так придумали. Обычно комиссары ООН не выезжают на труп, если он находится внутри Периметра. Можно было убить его как-нибудь иначе. Мы не сумеем составить акт, мы сталкеры, и нам вовсе не хочется под суд. Хотя мы что-нибудь придумаем, если в Америке подойдёт невизированный администрацией Периметра документ.
– Перестаньте! Перестаньте! Перестаньте! – крикнула женщина.
Сталкер посмотрел на неё своими равнодушными глазами остзейской голубизны.
– Больше не буду, – сказал он. – Я немножко рассердился. Ваш муж только-только начинал мне нравиться.
– О, пожалуйста, перестаньте, – заплакала она. – Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, перестаньте.
– Ладно, – сказал Сталкер. – Пожалуйста – это много лучше. Теперь я перестану.
И группа пошла дальше.
Американец остался лежать чуть в стороне от тропы, и смотрел в низкое пасмурное небо Зоны открытыми глазами.
Лицо у него оставалось абсолютно счастливым.

Извините, если кого обидел

---

История про неожиданные воспоминания

2011-09-21 21:57:43 (читать в оригинале)

Отчего-то вспомнил: у меня давным давно был в жизни один человек из КГБ. (То есть, я знал их много, но речь именно об одном феномене). Этот человек занимался поиском нацистских преступников, причём всё было не так, как в фильмах. Гораздо это было прозаичней, и оттого и величественнее. Очень был скучный и блёклый человек, вежливый и спокойный. Но чистый дементор, сказал бы я, если б к тому моменту был бы написан Гарри Поттер.
Об него ломались все псевдоинтеллигентские мифологические представления о жизни (мои друзья, зная, что я с ним общаюсь, его время от времени обсуждали).
Отчего вспомнил это именно сейчас, не понимаю.

Извините, если кого обидел

---

История про путешествия

2011-09-21 02:04:13 (читать в оригинале)

В очередной раз размышлял путешествиях как о социальном индикаторе. Вообще о том, зачем люди путешествуют.
И вообще – как устроено у современного человека отношение к путешествиям, какая от них у него социальная и психологическая выгода.
И каков стиль отчётов о путешествиях в разные времена.
Однажды смотрел на своего друга, что сейчас приехал из Крыма (он ездил туда к другому нашему другу, где тот снимал кино (другой, в смысле), и показывал снимки – и вот он показывал их на большом проекционном экране, и я поймал себя на мысли, что он фотографирует себя в разных местах планеты оттого, что не вполне уверен, что там действительно был. (Я ещё вспомнил, как в позднее советское время все стали ездить заграницу и мучили друг друга просмотром слайдов. Приходили в гости, выставлялся на стол проектор, и все смотрели на экран (в домах побогаче) или на голую стену (победнее), сидели и дулись, потому что гостям хотелось уже чаю с тортиком, а им показывали Эйфелеву башню и Дом Инвалидов).
Интересно, говорят ли ныне: "А гости дорогие, пока не посмотрите про то, как мы бухали в городе Красноморске, иначе называемом Хургадою, моего виски нипочём не получите"?
Ещё живо преподавательское правило – не терять контакт с аудиторией. Скажем, людям, может быть, и понравилось рядом с Эйфелевой башней, но в "Одноклассниках", наверное, десять миллионов фотографий "Я на фоне Эйфелевой башни" (и двадцать миллионов "Я на фоне пирамид"),  но насильно заставлять  смотреть их – несколько неосмотрительно.
Вот ещё одна история: есть у меня друзья, что занимаются рафтингом, то есть, сплавом по горным рекам. Рафтинг – довольно умное и очень техничное занятие, хоть мне  оно не очень понравилось – довольно мокро. Я видел этих людей в разных обстоятельствах: это очень неглупые, собранные и рассудительные люди. Много готовятся, тщательно выполняют свои решения. Мы ходили вместе в баню по четвергам, и я как-то обратил внимание, как они тренированы – даже девушки: глядя на них, как перекатываются мышцы, понимаешь, что они не толко коня на скаку остановят, но перекинут его за спину  и домой отнесут. Вместе с телегой.
Так вот, я как-то пришёл к ним, а у них встреча после похода, и вот сидят они как зачарованные и смотрят в экран телевизора. А фильм там примечательный – кто-то снимал с берега, как они прыгают через пороги – и вот ровный очень сильный шум,  в белой пене прыгают четыре оранжевые каски. Мы сидим за столом – пять минут, десять, пятнадцать. Для меня, непосвященного, ничего на экране не меняется – белая пена и в равномерном шуме то появляются, то исчезают оранжевые каски. Ну и пошёл я на кухню – кофе варить.
Туризм, кстати, очень молодое явление – в XIX веке ездили только на воды – лечиться, и учиться – в университеты.  А так всё – с казённой подорожной, по служебной надобности.
Гон, охота к перемене мест присутствовала у меня и  в двадцать лет, и в тридцать. Но потом я стал очень рассчётлив, следуя анекдоту про парикмахера, что повесился, оставив трагическую записку: "Всех не переброешь". Нужно действовать разумно – потому что легко превратиться в человека, что целый вагон яблок не съел, а понадкусывал. Чтобы по-настоящему понять город, к примеру, нужно полжизни – так тебя на два города и хватит. Суета, вот что губит взгляд, его точность, и осмысленность его памяти.
Есть история про то, как советские писатели поехали в Италию. Они приехали, кажется, в Неаполь, и вот все начали бегать по городу, фотографируя достопримечательности . А Паустовский никуда не бегал, а сел за столик и весь день просидел в открытом кафе и смотрел на улицу. А потом получилось. что лучший текст про Неаполь написал именно он.
И вот опять маячит перед нами вопрос "Зачем?".
Ну а с социальным гоном – собственно, как с едой, можно давиться, жадно хватать кусок за куском,  но тогда у тебя пропадает вкус воды из жестяной кружки в степи, или там гречневая каша в охотничьем домике. (Можно придумать менее пошлые сравнения).

Извините, если кого обидел

---

История про мелкую моторику

2011-09-20 12:59:38 (читать в оригинале)

Синдерюшкин скептически осматривал мою мебель. Он понимал, что я буду его просить помочь при переезде. Чтобы уйти от разговора о мебели, он вдруг спросил:

– А ты пишешь рассказ про пидорасов? 

Я несколько опешил.

– Что тебе до этого? Вот смотри – буфет...

– Мне интересно. Может ты от безделья решил сменить ориентацию. Я замечаю, Вова, это по изменению твоего вокабуляра. Однажды ты, как механический попугай, стал ни к селу, ни к городу говорить слова «эпистемологическая неуверенность» – и тут же женился. А тут ты ещё каких-то мужиков хвалишь.

– Нет, с чего бы это мне менять ориентацию? Я вот тут видел красивого (даже очень красивого мужчину) и с ним подружился (нет, даже двух видел, но подружился с одним). Однако ж ориентации не поменял, и даже не помыслил о том. А что я стал говорить?

– Ты постоянно говоришь «мелкая моторика».

– А! – и тут я успокоился. «Мелкая моторика» – это, вообще-то, медицинский термин. Но у меня это слова, описывающие мелкие движущиеся детали жизни. Вот убийство, война – это большие движения жизни. И судебное разбирательство – тоже велико. А мелкая моторика – это всякие поступки. Вот на днях ко мне, как к Остапу Бендеру, привели женщину зубного техника. То есть, я понимаю, что она настоящий стоматолог, но в той фразе, сочинённой Ильфопетровым, главное было слов «Даже». «и одна даже одна женщина зубной техник». Стоматолог была женщина очень красивая и успешная. И вот эта женщина – начальница над какими-то другими стоматологами (кажется, заведующая стоматологической поликлиникой) деловая, ухоженная, в облаке дорогих духов вдруг достала из сумочки две банки баклажанов собственной закатки.

Это мелкая моторика.

Или вот я еду в поезде  с фотографом, и он мне рассказывает, что раньше был дефицит техники,  и вот тот, у кого был кардан, считался удивительным экспериментатором, прямо Сальватором  Дали каким-то.

– Что такое кардан? – спрашиваю я.

И он отвечает мне, что карданом называли  фотоаппарат, представлявший собой гармошку между подвижной панелью с объективом и подвижной панелью, в которую вставлялась фотопластинка. В нём можно было создавать причудливые искажения кадра.

Я внимательно слушаю, потому что этот кардан, знание о котором мне непонятно зачем, и есть мелкая моторика. Ишь – пластины, гармошка...

Или вот я с добрым приятелем своим Лодочником, заехал летом в усадьбу Мирковичей, а спустя несколько месяцев занялся разглядыванием буклета, что вручила мне владелица усадьбы Мирковичей. Это были работы в технике финифти, которыми занималась её дочь Юлия Кружим. Она училась в Федоскинском училище по специальности «Ростовская финифть». Так вот, на этой финифти были портреты первых лиц, Патриарх глядел дворником, а Путин – Платоновым. Среди этой финифти были уже опальные Лужков с супругой. А ещё там был «Портрет правителя ОАЭ» – непоименованного красавца, и масса нательных крестов вкупе с ладанками. «Миниатюра с портретом вашего любимого коня, победителя скачек станет достойным украшением вашего дома или офиса» – мне это очень понравилось, хотя у меня не было коня.

Конь – это иная моторика. Если б я имел коня, я б, наверно, помер. От голода.

А вот разглядывание буклета и правитель Эмиратов – это мелкая моторика. Она повсюду.

Или вот я получаю спам, который начинается со слов «Я знаю, что придет большой неожиданностью для вас, но я призываю Вас оценить эту возможность тщательно и страстно». Слово «страстно» тут – мелкая моторика.

Остальное в письме хуйня и неинтересно.

Извините, если кого обидел