berezin Голосов: 1 Адрес блога: http://berezin.livejournal.com/ Добавлен: 2007-11-28 17:02:17 блограйдером Lurk

История про канал

2011-06-07 21:06:51 (читать в оригинале)

Это сейчас Беломоро-Балтийский канал превратился в дешёвые папиросы с размытой картой.

Пачка, вернее рисунок на ней,  был источником многочисленных анекдотов, вроде истории с лётчиками, что забыли плашет и летели по пачке «Беломора».

Его строили с 1931 по 1933 год, назвали именем Сталина (в 1961 году это имя с названия отвалилось).

А вот в начале тридцатых о канале только и говорили.

Во-первых, это был «первый в мире опыт перековки трудом самых закоренелых преступников-рецидивистов и политических врагов».

Во-вторых, об этом говорили открыто.

Потом говорить о труде заключённых стало не принято.

А тогда писали книги и ставили пьесы – погодинских «Аристократов», к примеру.

Есть  странный и страшный текст, детектив-нуар, где герой падает в тихий омут безумия, потому что жизнь пошла криво. Всё подмена, всё зыбко – куда страшнее, чем в незатейливой истории человека, попавшего в Матрицу. И мальчик-герой всё время промахиваешься – в выборе друзей и в боязни врагов, мечется по дому, по городу, несёт тебя по стране.  Зло заводится в тебе как бы само по себе, шпион появляется в квартире так – от сырости. Будто следуя старинному рецепту, разбросать деньги и открыть дверь. И на третий, третий обязательно день – вот он, шпион, готов. Тут как тут.

Потом мальчик спрашивает человека в военной форме, откуда взялся его загадочный фальшивый дядя – «Человек усмехнулся. Он не ответил ничего, затянулся дымом из своей кривой трубки, сплюнул на траву и неторопливо показал рукой в ту сторону, куда плавно опускалось сейчас багровое вечернее солнце». Шпионы всегда приходят со стороны заката, оттуда, из Царства Мёртвых.

Герой – человек без возраста. Он взрослый в детском теле. К тому же он, как герой античного романа, не меняется, а только искупает ошибки. Как награду за желание умереть, мир возвращает мальчику отца – с увечным пальцем и шрамом на виске, но живым его выплёвывает Беломоро-Балтийский канал.

Прямо в тексте об этом не говорится, но адрес села Сороки, откуда пишет отец, села что стало в тридцать восьмом городом Беломорск с каким-нибудь другим адресом спутать сложно.

Это, разумеется, «Судьба барабанщика».

Канал, а точнее – Беломоро-Балтийский канал был стройкой поизвестнее Днепрогэса (его закончили годом раньше).

Летом тридцать третьего сто двадцать писателей во главе с Максимом Горьким приехали на строительство, чтобы потом написать книгу. (Месяцем ранее туда приехал Пришвин, который в результате написал роман «Осударева дорога». «Осударева дорога»  напечатана тогда быть не могла и увидела свет только в 1957 году.

А вот книга о Беломоро-Балтийском канале вполне себе была напечатана. (Сейчас её продают библиофилам по 12.000-18.000 рублей - в зависимости от сохранности)

Правда,  огромный шестисотстраничный том писали не 120 путешественников, а 36 человек.

Иллюстрировал её Родченко.

Шкловский, не ездивший со всеми (а набор имён был соответственный - Алексей Толстой, Михаил Зощенко, Ильф и Петров, Бруно Ясенский, Валентин Катаев, Вера Инбер, Дмитрий Святополк-Мирский и прочие),   так вот - Шкловский, судя по всему, ничего сам не писал.

Он был приглашён (это то самое приглашение, от которого нельзя отказаться), как «гений монтажа».

Монтажа там было достаточно.

В начале тридцатых всё монтировалось довольно лихо, и, отмотав один год назад, среди записей в «Чуккокале» можно обнаружить:

 

«Вера Торгсинбер

Карьерий Вазелинский,

П. А. Правленко

без.Прин.Цыпин

1932

 

А ещё там значится следующий каламбур:

 

«Эпоха переименована в максимально-горькую.

Тоже не Виктор Шкловский»^[i]

 

Вообще, канал в советской мифологии – очень странный и интересный предмет.

Управление водой, водяная цивилизация (как писали историки – «гидравлическая»).

Отчего на слуху нет книг, посвящённых рукотворной реке, как символу повелевания водами – неизвестно.

Каналы оказываются, наряду с гидроэлектростанциями в числе главных строек коммунизма.

Канал возвращает мифологию ко временам древним – египетским и вавилонским.

Есть разве папиросы «Кузнецкстрой» или «Магнитка»?

При этом Беломорканал – довольно сложное и очень остроумное (по крайней мере, с инженерной точки зрения) сооружения.

Это, кстати, одно из немногих сооружений, построенных по плану, в срок – с  16 октября 1931 года по 20 июня 1933-го.

Перед писателями, кстати, на стройку съездил сам Сталин.

Есть знаменитые кадры, снятые на палубе – там понемногу исчезают в мутной реке Леты-Ретуши спутники вождя.

Глянь – и вместо какого наркома уже палубная надстройка или деталь пейзажа.

Книга, которую создали советские писатели,  была сделана так же – точно и в срок, прямо в руки делегатам  XVII съезда ВКП(б), этому съезду она, собственно и посвящалась. То есть, её сдали в набор  12 декабря 1933-го, а 26 января 1934 уже лежал в Кремле.

Изданий, правда, было два – одно для широкого распространения, тиражом в 80.000 экземпляров, и особое, тиражом 4000 – но куда более роскошное.

Потом вышло то, что обычно бывало в ту пору.

Имперской фундаментальности всегда мешают реальные биографии.

Солженицын писал по этому поводу: «Книга была издана как бы навеки, чтобы потомство читало и удивлялось, но по роковому стечению обстоятельств большинство прославленных в ней и сфотографированных руководителей через два-три года все были разоблачены как враги народа. Естественно, что и тираж книги был изъят из библиотек и уничтожен. Уничтожали ее в 1937 году и частные владельцы, не желая нажить за нее срока. Теперь уцелело очень мало экземпляров, и нет надежды на переиздание…»

Но с последним замечанием будущий кавалер ордена Андрея Первозванного поторопился. Книга эта была переиздана, я её видел и держал в руках.

В пору своей работы книжным обозревателем я дивился толстому тому под названием

«Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства 1931 – 1934 гг.» под редакцией М.Горького, Л.Авербаха и С.Фирина»,  но что удивительно, в этой книге, републикованной в конце девяностых, не было сведений об издателе – то есть, выходные данные там были, но – 1934 года, из старого издания.

 Добрый мой товарищ Андрей Мирошкин как-то напиал об этой книге: «Вообще, книга о Беломорканале стала в каком-то смысле апофеозом того «романа», который развивался у советских писателей 20–30-х годов с чекистами всевозможных рангов. Вспомним: завсегдатеем литературных кафе был Я.Блюмкин, Маяковский водил дружбу с Аграновым, Есенин ради острых ощущений ходил на ночные экзекуции… Суровый, бесстрашный и беспощадный к врагам чекист становился главным героем советской романтической литературы. Что поделать: все прочие персонажи-романтики оказались контрреволюционерами! Авербах и его товарищи по РАППу вскрыли классовую сущность гумилевских конквистадоров и блоковских рыцарей. Идеальным героем революционного романтизма должен был стать чекист. И он им стал. Книга о Беломорканале – своего рода гимн ОГПУ и его тогдашнему руководителю Генриху Ягоде. И гимн, увы, весьма талантливый…

Главы книги носят патетические названия: «Страна и ее враги», «Темпы и качество», «Добить классового врага» и др., но содержание главы не всегда соответствует заголовку. В книге чередуются очерки о чекистах, строителях, о всевожможных ударных вахтах и кампаниях (против лодырей, очковтирателей…), очерки-монологи (перековавшийся аферист, стрелок ВОХРа…), а также очерки научно-популярные, где рассказывается, допустим, о принципах шлюзования судов или о минеральных ресурсах Карелии. Описания «трудовых будней» на редкость скучны и однообразны. «Технические» эпизоды интересны лишь с познавательной точки зрения. Лучше и ярче всего написаны биографии чекистов, инженеров и рабочих-ударников. Здесь как-то забываешь о соотношении правды и вымысла, о том, кому посвящена эта хвалебная песнь. Сухой, динамичный, в меру образный, информативно насыщенный стиль: закат эпохи конструктивизма, этого советского западничества. Местами просто отличный текст – своего рода упоение цинизмом, помноженным на литературный талант. Все-таки лучшие человековеды страны работали…

Открытие канала описано, как и полагается, в самых мажорных тонах. Первый прошедший по маршруту пароход назывался, разумеется, «Чекист».

Завершает книгу живописнейшая утопия в гидротехническом вкусе. Конец тридцатых годов. Москва принимает корабли пяти морей. Весь город прорезан каналами, на площадях бьют фонтаны, шелестят листвой парки. Царство прохлады, влаги, свежести! Оно должно было возникнуть в столице после постройки канала Москва – Волга и нескольких водных коммуникаций в черте города. Но мечтам о «социалистической Венеции» не суждено было сбыться в полной мере. И «книги века» о других грандиозных стройках сталинской эпохи, к написанию которых призывал в 1934-м Максим Горький, так и не были созданы».[ii]

Вот в те времена, перед работой по монтажу книги, Шкловский и поехал на канал, и именно там и была произнесена знаменитая острота, которая, увы, заслоняет детали целого пласта биографии.

«Виктор Шкловский был человеком благородным, хоть и не слишком мужественным. В жилах его текла кровь революцио­нера. Тем не менее Сталин его почему-то не посадил. В конце три­дцатых годов это удивляло и самого непосаженого, и его друзей.

Округляя и без того круглые глаза свои, притихший формалист шепотом говорил:

— Я чувствую себя в нашей стране, как живая чернобурка в ме­ховом магазине».[iii]

Так написал Мариенгоф, но как мы видим, пользуясь нетвёрдой памятью или чужим пересказом.

Слова эти обращены не к публике, а к ещё не смертельно опасной есу выласти, власти, с которой можно пошутить.

И сказаны они не о стране, а о самом карельском пушном магазине – потому что и Шкловский, и его собеседник-чекист прекрасно знают, что гость мало чем отличается от подопечных местного хозяина.

Сам Шкловский вспоминал об этой фразе в беседе с Чудаковым: «Говорили о Чехове. С него В. Б. перешел на своего брата Владимира, который Чехова не любил.

— Ему казалось, что Чехов холодно относится к религии. А сам он был церковник. Всегда крестился на купола — даже со сбитыми крестами. Тогда это эпатировало.

Его арестовали как эсперантиста (пришла Варвара Викторовна, уточнила: «году в 34-м»). Я был у него на Беломорканале. Он был землекопом. Я им там сказал: «Я здесь чувствую себя живым соболем в меховой лавке».[iv]

 

 

---

История про Юго-Запад

2011-06-06 19:06:18 (читать в оригинале)

5 января 1933 года в "литературной газете" была напечатана статья "Юго-Запад".
Время это было суетливое, потому что писатели ждали своего первого съезда и мучительно делили гостевые и делегатские приглашения на него. Съезд вообще планировался на май 1933 года (в итоге с приготовлениями не поспели и Первый съезд советских писателей проходил в Колонном зале Дома Союзов в Москве 17 августа по 1 сентября 1934 года). Но это было потом, а в январе тридцать третьего вокруг статьи (а её написал Шкловский) разгорелся скандал.
Подогревал страсти и пленум ЦК и ЦКК ВКП(б), который проходил тогда же, в январе, а потом и Второй Пленум оргкомитета Союза советских писателей.
Собственно, несколько разгромных статей в "Известиях" и другой прессе потом и назывались "Дискуссией о формализме".
14 февраля Шкловский каялся на Пленуме, 29 апреля - письменно в "Литературной газете", но статей было напечатано много, и обсуждения "Юго-Запада" там было уже мало, а формализма, вернее, битвы с ним - много.
Судя по всему, именно после этой дискуссии Шкловский принял участие в написании знаменитой книги "Беломоро-Балтийский канал".
Шкловскому надо было не только отреагировать на критику, но и (особо не афишируя это обстоятельство) облегчить участь своего брата.
А брат-иосифлянин, крепкий в вере, давно валил лес именно на Беломорканале.
Кстати, распространено заблуждение, что Шкловский плыл вместе с другими писателями, авторами книги, на пароходе - то есть участвовал в той экскурсии, про которую рассказывают ещё большие небылицы.
На самом деле он взял командировку в журнале "Пограничник" (а это практически одно ведомство), чтобы деликатная миссия не была на виду - именно тогда по преданию и была произнесена знаменитая фраза о чёрнобурой лисе в пушном магазине.
Дочь Шкловского, кстати, рассказывала, что Владимир Шкловский отнёсся к приезду брата безо всякой благодарности: "Я молился Анике-воину, и Господь устроил всё как нужно, и проч., и проч."
Но это произошло позднее, а в январе Шкловский только написал статью о писателях, пришедших в советскую литературу с юго-запада СССР. Собственно, само название взято у Багрицкого, из его стихотворного сборника.
Юго-запад это эвфемизм Одессы, конечно.
Но самое интересное, что гонители Шкловского во многом правы - но не в том, конечно, что призывали к идеологическому топору.
Тут дело в том, что критик Макарьев, писал в «Известиях»: «Писатели, которых назвал Шкловский (среди них много талантливых людей), неоднородны по своему творчеству...» - был в общем, прав.
Сам Шкловский пишет: «традиция этой школы остается невыясненной». Но это некоторая фигура умолчания – литература в Одессе была, и имена уроженцев этого города известны. Это не только молодые люди, переехавшие в Москву в двадцатые, но и Жаботинский, а так же звёзды довоенного времени Влас Дорошевич, короткие строчки которого, воздух внутри страницы, будут потом поминать Шкловскому.
Одесса ещё и место пристанища русских писателей, что бежали от большевиков (но говорить об этом не принято – это потом Катаев может с придыханием написать о своём впечатлении от Бунина, а вот в 1933 году это, понятно, рискованно).
Те черты, из которых Шкловский хочет слепить новое явление рассыпаются в руках, если прикоснуться к ним, а не смотреть издали. Писатели Одессу у Шкловского выходят александрийцами.
Действительно, в Александрии жили поэтами, что «не cчитали себя ни греками ни египтянами. Но можно по-разному существовать в Империи – можно искать утешения в жизни в провинции у моря, можно удерживаться в метрополии, а можно быстро перемещаться между этими точками.
Все одесситы – от Бабеля до Жванецкого – совершили свой путь в Москву.
Дальше Шкловский упирал на особое значение «запада» в «Юго-Западе» (и этого ему, конечно, не простили). «Западность» это точно найденное слово. «Мир до войны был чрезвычайно велик и доступен. Запад мог начаться за водонапорной башней в местности, к которой город обращен задами.
…Образ Одессы , запечатленный в моей памяти, — это затененная акациями улица, где в движущейся тени идут полукругом по витрине маленькие иностранные буквы. В Одессе я научился считать себя близким к Западу .
Чтобы родиться в Одессе , надо быть литератором. Я, впрочем, родился в Елисаветграде, но всю лирику, связанную с понятием родины, отношу к Одессе .
Одесса представляется мне чем-то вроде вымышленного города Зурбагана, честь открытия которого принадлежит писателю А. Грину.
Вся мечтательность моя была устремлена к Западу .
России я не знал, не видел. Одессу сделали иностранцы».
Но, между тем, всякий современный читатель (да и читатель того времени) скажет, что феномен "Одесской литературы" есть, назовёт не пару имён, а полдюжины, и будет тоже прав.
"Одесской школы" как бы не было, в тот момент, когда Шкловский о ней писал, но она странным образом создавалась у всех на глазах.
Имена Бабеля и Олеши, Багрицкого, Ильфа и Петрова, Катаева всё равно в массовом сознании существуют как феномен, пусть и разнородный.
Причём, когда в литературу были возвращены имена расстрелянных тридцатые (как Бабель), негласно запрещённых в сороковые - как Ильф и Петров, и пришла пора неимоверной популярности «одесского юмора», символом которого был Жванецкий, сомнений уже не было. Феномен есть.
Шкловский описывал феномен неверным способом, но приходил к правильным выводам.
Он был похож на алхимиков, что угадали способ лечения сифилиса препаратами ртути, исходя из того, что алхимическому знаку Венеры противоположен знак Меркурия.
Впрочем, существует хороший разбор этой статьи, который сделал одесско-американский человек Вадим Ярмолинец. Текст этот вполне доступен, и я смело отправляю всех к нему.
А сам, поскольку всех изрядно заебал своими штудиями, пойду спать.


Извините, если кого обидел

---

История про мелкие праздники самолюбия

2011-06-05 13:23:31 (читать в оригинале)

 Обнаружил себя в длинном списке премии Ясная поляна:
"Березин Владимир. Дорога на Астапово. – Журнал «Новый мир», 2010. – №11".
Дай Бог всем здоровья и денег побольше, а особенно членам жюри, и отдельно  -  редакции "Нового мира" и лично avvas, которые меня туда выдвинули.
Я люблю, когда меня куда-нибудь выдвигают.


Извините, если кого обидел

---

История про практический след одного разговора

2011-06-04 02:45:05 (читать в оригинале)

Явление скандала – вообще очень сложное явление.
Беда в том, что художник, желая закатить пощёчину общественному вкусу, всегда рассчитывает на то, что общество ему ни пощёчин, ни тумаков давать не будет.
Пощёчина даётся. А потом общество не приходит на выставку «Двадцать лет работы», и пистолет греет руку, художник полон обиды, но до конца ничего ещё не прояснено.
Возвращаясь к очень искренней и очень несправедливой книге Карабчиевского, нужно сказать, что Маяковский одновременно очень хороший и очень неудачный пример скандалиста.
Есть давняя мысль о самоназначении элит.
Существует два пути в каждом деле. Пройти некоторый экзамен у предшественников. Как взятый для примера Сальватор Дали, перерисовавший по слухам весь музей Прадо, а потом занявшийся собственными экспериментами, и человек, что отбрасывает учёбу.
Второй путь, это путь человека, отменяющего классические законы, чтобы их не изучать и не превоходить, а сразу стать классиком. Стать им с тем багажом, что создаётся мгновенно или дан от природы.
Но вот в двадцатые было интереснее, чем сейчас - скажем, вместе с эпатажем опоязовцы могли сочетать академичность. Другое дело, что на них взросла потом та самая банда французских философов, про которых сказано, что с она гиканьем и свистом угоняют во тьму остатки здравого смысла.
Меня как раз и интересует эта грань. Где эпатаж в чистом виде, и больше ничего. И где эпатаж отваливается как шелуха, оставляя новаторскую конструкцию.
К примеру, знаменитый Параджанов вполне безумен. Он вообще внеморален - ворует столовое серебро у Катанянов, а потом раздаёт его кому-то. Когда умирает какой-то его родственник, то, улучив момент, когда вдова вышла из комнаты, то расписывает покойника золотой и синей красками под фараона, etc.
Где грань, да.
Маяковский создавался постепенно, будто финансовая репутация человека с банкнотой в один миллион фунтов стерлингов.
Критики могут ответить, но общество всегда инерционно.
И если критик, а пуще того читатель на диспуте задаёт неприятный вопрос, то можно 
Тут весь фокус, что академиков можно приструнить. Например, им можно ответить, как пишет тот же Карабчиевский: «Не  один  раз  на  публичных  выступлениях,  прочтя  про  себя  записку,  он объявляет: "А на  это вам ответит ГПУ!"».
А в другое время можно сказать: "Вы с кем, мастера культуры? С этой скотской властью Путина или с нами, художниками, рискующими свободой?"
И условный академист понимает, что попал как кур в ощип, как фрекен Бок перед Карлсоном.
Вот оно, важное наблюдение. Это важное наблюдение в том, что эпатаж всегда идёт рука об руку с шантажом.

Извините, если кого обидел

---

История про ответы на вопросы

2011-06-04 02:19:23 (читать в оригинале)

http://www.formspring.me/berezin

- Я считаю, что нет ни одной причины, чтобы кто-то должен был тратить своё время на просмотр фильма фильм "Бразилия". А у вас есть любимый всеми вокруг фильм, который вы считаете очень плохим?
- Для начала я скажу, что посмотрел фильм "Бразилия" и ничуть не пожалел. Другое дело, что я не восторженный его поклонник - посмотрел и посмотрел.
А что до других фильмов, то дело в том, что сейчас очень сложно найти фильм "любимый всеми" - общество очень расслоилось. Это, может "Чапаев" в тридцатые годы был любим всеми, а сейчас в одной компании сосуществуют люди, любящие Тарковского за "Зеркало" и с унынием вспоминающие о "Жертвоприношении", и люди, Тарковского боготворящего за всё - за всё.
А ведь есть ещё ведь культурные феномены типа "Иронии Судьбы или С лёгким паром", которые и вовсе от кинематографа оторвались и существуют совсем в иной плоскости.

- Может ли бог создать такой камень, который он не сможет поднять?
Это уж как пойдёт. Неисповедимы пути Господни. Впрочем, есть такой старый анекдот: умер Бертран Рассел. и вот, Господь ему говорит на небесах:
- Ты был искренним и честным противником, и, прежде чем отправить тебя в ад, я отвечу на любые три твоих вопроса.
Обрадованный Рассел говорит:
- Всемогущ ли ты?
- Да.
- А можешь ли ты создать такой камень, который сам не сможешь поднять?
- Могу.
- Но можешь ли ты объяснить этот парадокс?
- Могу.


- Громы и молнии понятны Вам, а для древних греков они были чудом - как биологические загадки оплодотворения и статистика с теорвером для Вас. Наверное Вам просто нужна вера в чудо, чудеса?
- С чего это вы взяли, что матстатистика и теория вероятности для меня чудо? Ну да, я получил четыре, но уж не так чтобы это было для меня непознанное чудо-чудо-чудо.

Извините, если кого обидел