Об Иисусе Христе (ок. 0 — ок. 33) — религиозном гении сохранились преимущественно предания. Его появление на земле христиане связывают с чудом, ниспосланным свыше. Согласно историческим сведениям, для этого существовали объективные предпосылки. К концу VII века до н.э. окончательно установилось Иудейское царство, имевшее единую религиозную систему и центр в Иерусалиме. Оно было завоевано вавилонянами, а […]

Служебник, Часослов, Требник, книга молебных пений, Октоих, Минея месячная, Минея общая, Минея праздничная, Триодь постная, Триодь цветная, Типикон, или Устав, Ирмологий и Канонник. Эти книги составлены на основании Священного Писания и Святого Предания отцами и учителями Церкви. И называются "церковно-богослужебные".

Служебник - книга для священника и диакона. Она содержит в себе порядок вечерни, утрени и литургии. В конце Служебника помещены отпусты, прокимны, величания и месяцеслов, то есть список святых, ежедневно воспоминаемых Церковью.

Архиерейский Служебник (Архиерейский чиновник) отличается тем, что содержит в себе еще чин освящения антиминса и чины посвящения в чтеца, диакона, священника и другое.

Часослов - книга, служащая руководством для чтецов и певцов на клиросе. Часослов содержит в себе порядок всех повседневных служб, кроме литургии.

Требник - книга, заключающая в себе чинопоследования святых таинств (кроме таинств святого причащения и священства) и других треб - чин отпевания и погребения усопших, чин освящения воды, молитвы по рождении младенца, при наречении младенца и воцерковлении его и другие.

Книга молебных пений содержит чинопоследования молебнов (молебных пений) на разные случаи жизни.

Октоих (Осмигласник) заключает в себе песнопения (тропари, кондаки, каноны и прочее), разделенные на восемь напевов, или "гласов". Каждый глас, в свою очередь, содержит в себе песнопения на всю седмицу, так что службы Октоиха повторяются раз в восемь недель. Разделение церковного пения на гласы совершено было знаменитым песнопевцем греческой Церкви святым Иоанном Дамаскиным еще в VIII веке. Ему приписывается и составление Октоиха, хотя надо заметить, что в составлении Октоиха принимали участие святой Митрофан, епископ Смирнский, святой Иосиф Песнописец и другие.

Минея месячная содержит в себе молитвы в честь святых на каждый день года и торжественные службы на праздники Господни и Богородичные, приходящиеся на определенный день месяца. По числу 12 месяцев она разделяется на 12 отдельных книг.

Минея общая заключает в себе песнопения, общие целому лику святых, например в честь пророков, апостолов, мучеников, преподобных и прочее. Она употребляется при богослужении в том случае, если какому-либо святому не составлено отдельной службы в Минее месячной.

Минея праздничная содержит в себе службы великих праздников, извлеченные из Минеи месячной.

Триодь постная содержит в себе молитвословия на дни Великого поста и на приготовительные недели к нему, начиная с недели Мытаря и Фарисея и до Пасхи. Слово "Триодь" греческое и означает трипеснец. Такое название эта книга и следующая за ней Триодь цветная получили потому, что в них имеются неполные каноны, состоящие всего из трех песней вместо обычных девяти песней канона.

Триодь цветная заключает в себе песнопения со дня святой Пасхи до недели Всех Святых (то есть до 9-го воскресенья, считая со дня Пасхи).

Типикон (Устав) содержит в себе подробное указание: в какие дни и часы, при каких Божественных службах и в каком порядке должно читать или петь молитвословия, содержащиеся в Служебнике, Часослове, Октоихе и других богослужебных книгах.

Ирмологий содержит в себе избранные из различных канонов песнопения, называемые ирмосами (ирмос есть начальное песнопение каждой песни канона).

Источник: http://vsemolitva.ru

comments

По успении Пресвятой Богородицы ап. Иоанн вышел, с учеником своим Прохором, на проповедь в Азию, которая досталась ему по жребию. Когда оба апостола вошли в Ефес, встретила их известная своею злобою женщина Романа, содержавшая торговую баню в Ефесе. Она наняла Иоанна и Прохора работать в той бане и, происками обратя их в рабов, мучила их, сделавши Иоанна истопником, а Прохора – накатчиком воды, и в такой неволе Иоанн и Прохор пробыли немало времени. В бане той жил демон, который каждый год удавлял одного из моющихся в бане, или мужчину, или женщину; так как, когда строилась та баня, под фундамент бани, по совету бесовскому, закопаны были живыми юноша и девица, и с тех пор началось ежегодное демонское убийство. Так и во время службы в бане Иоанна и Прохора, пришел в баню мыться сын городского старейшины Диоскора, молодой человек именем Домн, и диавол напал на него и удавил. Это разнеслось по всему городу и все плакали о несчастном юноше, а Диоскор, отец его, услышавши о смерти сына, умер от горя. Романа, возлагая на Иоанна вину в смерти Домна, сказала ему: "Если ты не воскресишь Домна, то я душу твою вымучаю из тела". Иоанн помолился и воскресил юношу, приведя этим в ужас Роману, которая говорила, что Иоанн или Бог, или Сын Божий; но Иоанн начал проповедовать силу Христову и учил веровать в Иисуса. Потом воскресил и Диоскора, и все они, Диоскор, Домн и Романа, уверовали во Христа и крестились. Это чудо привело в страх весь народ, из которого некоторые называли Ионна и Прохора волхвами, а другие оспаривали их, говоря, что волхвы не воскрешают мертвых. Иоанн отогнал из бани и нечистого духа, и, вместе с Прохором, поселился в доме Диоскора, утверждая новопросвещенных в вере и уча добродетельной жизни.

В Ефесе настал праздник Артемиде, и все люди праздновали этот день в белых одеждах, торжествуя и веселясь при храме Артемиды, против которого был и идол той богини. Иоанн вышел на это торжество, встал на высоком месте близь идола и начал обличать народ в слепоте, что они не знают кому поклоняться, и вместо Бога почитают беса. Народ пришел от этого в ярость и начал бросать в Иоанна каменьями, но все камни, вместо Иоанна, летели на бросающих их. Иоанн же, подняв руки на небо, стал молиться и вдруг воздух сделался так горяч, что до 200 человек из народа умерли, а остальные едва пришли в себя от страха и начали просить милости у Иоанна. Иоанн помолился, и все умершие воскресли и, наученные апостолом, уверовали во Христа и крестились.

Когда же св. Иоанн совершил много и других знамений, и слух о творимых им чудесах распространился всюду, то бес, живущий в Артемидином капище, зная, что и он будет изгнан Иоанном, принял на себя вид воина и сел на видном месте города, горько плача. Проходившие мимо него спрашивали, откуда он и о чем так плачет. На это бес ответил: "Я из Кесарии Палестинской, служу там начальником над темницами, и мне отданы были под стражу пришедшие из Иерусалима два волхва, Иоанн и Прохор, осужденные на смерть за их злодейство; но они волхвованием убежали из темницы, и князь хотел казнить меня за них. Я уже умолил князя, чтобы он пустил меня отыскать их, и вот слышу, что волхвы эти здесь; но у меня нет помощников, чтобы схватить их". Говоря это, бес показывал в удостоверение выданное ему свидетельство на поимку Иоанна и Прохора и большой узел золота, обещая дать это золото тем, кто погубит этих волхвов. Некоторые воины, слыша это, сжалились над своим собратом, восстановили народ против Иоанна и Прохора и, пришедши толпой к дому Диоскора, кричали: "Или отдай нам волхвов, или мы сожжем твой дом". Диоскор хотел лучше лишиться своего дома, нежели предать им Иоанна с Прохором. Но Иоанн, предвидя, что этот мятеж народный будет иметь добрый конец, предал сам себя и Прохора волнующейся толпе, которая повела их к храму Артемидину. Когда они дошли до капища, Иоанн помолился Богу, и храм идольский внезапно разрушился, не причинивши вреда никому. По разрушении храма апостол сказал находившемуся в нем бесу: "Тебе приказываю, нечистый бес, говори: сколько лет ты живешь здесь и ты ли возмутил народ против нас?" – "Двести сорок девять лет я живу здесь, – отвечал бес, – и я вооружил этот народ против вас". Иоанн сказал на это: "Повелеваю тебе именем Иисуса Назарянина не оставаться больше на этом месте", – и тотчас бес вышел и исчез.

В то время римский кесарь Домициан воздвиг великое гонение на христиан. Перед ним оклеветан был Иоанн и, схваченный начальником азийским, отправлен в Рим к кесарю. Кесарь, бивши его жестоко, велел дать ему смертельный яд; но яд не повредил ему; потом Иоанн брошен был в котел с кипящим маслом, но и из котла вышел невредим, и народ, удивленный такими чудесами, кричал: "Велик Бог христианский". Кесарь же, не смея больше мучить Иоанна и считая его бессмертным, осудил его на изгнание на остров Патмос, как предсказал Господь Иоанну во сне, говоря: "Тебе придется много пострадать и ты будешь изгнан на один остров, который весьма нуждается в тебе".

Исполняя приговор кесаря, воины взяли Иоанна с Прохором, отвели на корабль и отправились к острову Патмосу. Во время этого плавания, однажды, когда воины сели за обед, пили и веселились, один из них, юноша, играя, упал с корабля в море и утонул. Тогда веселие обратилось в скорбь, так как невозможно было помочь утопавшему; в особенности же рыдал сильно отец утонувшего юноши и от горя хотел и сам броситься в море, но был удержан товарищами своими, и все, зная чудеса, творимые Иоанном, начали просить его помощи. Иоанн спрашивал каждого из них: "Какого кто почитает бога?" На вопрос этот иной отвечал: Аполлона, иной – Юпитера, иной – Геркулеса, другой – Эскулапа, иные – Артемиду Ефесскую. "Столько у вас богов, и они не могут спасти одного утонувшего человека", – ответил Иоанн и оставил их в печали до утра. На следующее утро Иоанн, сжалившись о погибшем юноше, помолился со слезами Богу, и вдруг море взволновалось, один вал обрушился на корабль и поверг пред ногами Иоанновыми юношу живым. Это чудо привело всех в ужас, все чрезвычайно радовались о спасении юноши, а Иоанна начали весьма почитать, сняли с него железные цепи, которыми он был окован, и хотели даже отпустить на свободу; но Иоанн убедил их исполнить приговор и отвезти его в назначенное место. Таким образом, воины привезли Иоанна с Прохором на Патмос и сдали правителю острова, вместе с предписанием к нему. Мирон же, тесть правителя, взял Иоанна и Прохора в свой дом.

У этого Мирона старший сын Аполлонид был одержим бесом, предсказывавшим будущее, и все считали Аполлонида пророком. Когда же Иоанн входил в дом Мирона, Аполлонид вдруг пропал без вести: он убежал в другой город, по внушению беса, боявшегося, чтобы Иоанн не изгнал его. Все в доме Мирона начали плакать об Аполлониде, не зная, куда он девался; но вдруг Мирон получил от сына письмо, в котором Аполлонид писал, что Иоанн волхв выгнал его из дома своим чародейством, и что он не может возвратиться до тех пор, пока Иоанн не будет погублен. Прочитавши это письмо, Мирон побежал с ним у своему зятю и рассказал все. Правитель же, схвативши Иоанна, хотел предать его на растерзание зверям, но Иоанн просил правителя подождать немного и позволить ему послать к Аполлониду своего ученика, обещая возвратить сына в дом отца. Правитель согласился на посылку ученика, а Иоанна, оковавши двумя цепями, посадил в темницу. Прохор пошел к Аполлониду с Иоанновым письмом, в котором Иоанн написал: "Иоанн, апостол Иисуса Христа, Сына Божия, прорицающему духу, живущему в Аполлониде, повелевает: во имя Отца и Сына, и Святого Духа выдь из создания Божия и не входи в него никогда, но вне острова оставайся один в местах безводных, а не в людях". Когда Прохор пришел с этим письмом к Аполлониду, тотчас бес вышел из него. Аполлонид же, получив снова здравый смысл и как бы пробудясь от сна, пошел с Прохором в свой город и не заходя в свой дом, побежал в темницу к Иоанну и, припадая к его ногам, благодарил его за освобождение от нечистого духа. Родители Аполлонида, братья и все родные, узнавши о возвращении Аполлонида, сбежались все и радовались, а Иоанна тотчас освободили. При этом Аполлонид рассказал о себе: "Много лет прошло уже, как я раз спал крепким сном на своей кровати, и вдруг какой-то человек, ставши с левой стороны кровати, потряс меня и разбудил. Открывши глаза я увидел человека черного, как обоженный пень, с горящими, как свечи, глазами, и затрепетал от страха. Он же сказал мне: "Раскрой рот". Я раскрыл, а он влез в мой рот, и я чувствовал, как он поместился в моем животе, и с этого самого часа сделал для меня известным все и о добре, и о зле, и обо всем, что делалось в доме. Когда же апостол Христов вошел в наш дом, тогда сидящий во мне сказал: "Беги отсюда, Аполлонид, чтобы не погибнуть злой смертью, потому что человек этот волхв и хочет умертвить тебя". Потому я тотчас убежал в другой город. Иногда приходила мне мысль возвратиться домой, но он не позволял мне, говоря: "Если Иоанн не умрет, ты не можешь жить в своем доме". Когда же в тот город, куда я бежал, пришел Прохор, и я увидел его, то нечистый дух тотчас вышел из меня таким же образом, как вошел в мой живот; я почувствовал облегчение от ужасной тяжести, пришел в здравый рассудок и мне стало чрезвычайно хорошо". Все, слышавшие этот рассказ, припали к Иоанну, а он начал учить их вере в Господа нашего Иисуса Христа. Мирон с женою и детьми уверовали и крестились, и была великая радость в доме Мироновом.

В тех местах, в пустыне, жил волхв Кинопс, много лет производя, силою бесовскою, разные чары, за что жители Патмоса считали его богом. И жрецы Аполлоновы, злобясь на Иоанна за разрушение Аполлонова капища и за то, что он обратил всех людей к вере во Христа, пошли к Кинопсу с жалобою на апостола и умоляли волхва отомстить ему за бесчестие их богов. Кинопс, много лет живший безвыходно в пустыне, не хотел сам идти в город, но жрецы не переставали приходить к нему с этой просьбой. Наконец, Кинопс обещал им послать в дом Мирона лукавого духа взять душу Иоанна и предать ее вечному суду, и на следующее утро послал к Иоанну одного князя лукавых бесов, приказывая принести к нему душу Иоаннову. Бес отправился к дому Мирона и стал на месте, где был Иоанн, а Иоанн, узнавши это духом, сказал бесу: "Повелеваю тебе именем Христовым не трогаться с места до тех пор, пока скажешь, зачем ты пришел ко мне". Бес стал на месте, связанный словами Иоанна, и рассказал все. Иоанн спросил беса: "Посылал ли тебя еще когда Кинопс взять душу человеческую и принести к нему?" – "Вся сила сатанинская находится в Кинопсе, – отвечал бес, – он в дружбе с нашими князьями, и мы находимся при Кинопсе, который повинуется нам, а мы – ему". Иоанн, выслушавши это, сказал: "Я, апостол Иисуса Христа, повелеваю тебе, лукавый дух, не входить больше в жилища человеческие и не возвращаться к Кинопсу, а выйти вне острова", – и бес тотчас вышел с острова. Кинопс же, видя, что посланный не возвращается, послал другого духа, но и с тем произошло то же самое. Наконец, Кинопс послал из князей бесовских двоих, приказывая одному войти к Иоанну, а другому наблюдать, что произойдет, и принести известие об этом. Один из этих бесов вошел к Иоанну и подвергся тому же, чему подверглись и прежде посылаемые бесы, а другой бес, стоя в стороне и видя беду своего друга, побежал к Кинопсу и рассказал все происшедшее. Это известие привело в ярость Кинопса, и он, взявши с собою множество бесов, пошел сам в город. Все горожане, увидевши пришедшего Кинопса, обрадовались, пришли к нему и кланялись. Кинопс же, найдя Иоанна учащим народ, пришел в бешенство и начал говорить народу: "Слепцы, совратившиеся с истинного пути, послушайте меня: если Иоанн праведен, и если все слова его справедливы, то пусть он побеседует со мною и пусть совершит такие же чудеса, какие я совершаю; тогда вы сами увидите, кто из нас больше: Иоанн или я. Если он окажется больше меня, то и я поверю его словам и делам". Высказавши все это, Кинопс взял из народа одного юношу и спросил: "Жив ли твой отец?" – "Он был моряк и утонул в море, когда корабль, на котором отец плавал, разбился". Кинопс, обратясь к Иоанну, сказал: "Покажи теперь, Иоанн, свою силу и представь сыну отца его живым, чтобы мы верили твоему учению". Иоанн ответил на это: "Христос послал меня не мертвых выводить живыми из моря, а учить прельщенных людей". – "Вот же, – сказал Кинопс народу, – хоть теперь верьте, что Иоанн обманщик и только прельщает вас. Возьмите же его и держите до тех пор, пока я выведу сыну утонувшего отца", – и народ схватил Иоанна. Тогда Кинопс поднял руки и ударил в ладоши: море взволновалось так, что все пришли в ужас, и Кинопс сделался невидимым. Все закричали громко: "Велик ты, Кинопс!" И Кинопс внезапно вышел из моря, держа, как сказал, отца юноши, и все удивились. "Это ли твой отец?" – спросил Кинопс юношу. "Да, господин", – ответил юноша. И все, поклонившись Кинопсу, хотели убить Иоанна, но Кинопс остановил народ, говоря: "Погодите, когда увидите больше этого, тогда подвергнете Иоанна мукам". Сказавши это, Кинопс призвал другого человека и спросил: "Был ли у тебя сын?" – "Да, – отвечал спрашиваемый, – был у меня сын, но из зависти убит". И тотчас Кинопс закричал, призывая по именам убитого и убийцу, и оба предстали пред ним. "Это ли твой сын и это ли его убийца?" – спросил Кинопс отца. "Да, господин", – отвечал тот. "Ну что, удивляешься, Иоанн?" – спросил Кинопс апостола. "Я не удивляюсь этому", – ответил Иоанн. "Погоди, – продолжал Кинопс, – увидишь больше этого, тогда будешь дивиться и не умрешь до тех пор, пока я приведу тебя в страх чудесами". – "Все твои чудеса скоро рушатся", – отвечал Иоанн. Народ, услышавши такой ответ, бросился на Иоанна и избил его так, что все сочли его мертвым. "Оставьте его непогребенным, – сказал Кинопс народу, – пусть птицы небесные съедят его". И все, оставивши Иоанна, ушли с Кинопсом с того места, радуясь. Но св. Иоанн не умер от этих побоев и продолжал учить народ. Кинопс же, услышавши, что Иоанн учит народ на месте, называемом Каменевержение, призвал беса, помогающего ему в волшебстве, и, придя на место, где был Иоанн, сказал ему: "Я хочу тебя больше осрамить и пристыдить, для чего и оставил тебя живым; потому иди на песчаный морской берег, – там ты увидишь мою славу и будешь осрамлен". С Кинопсом в это время было три беса, которых люди считали мертвецами, воскрешенными Кинопсом, и когда все пришли на морской берег, Кинопс ударил в ладоши, бросился в море и исчез в волнах; а народ закричал: "Велик ты, Кинопс, и нет никого большего тебя". Иоанн же приказал бесам, стоявшим тут в подобии человеческом, чтобы они не отходили от него, помолился Богу, прося, чтобы Кинопс не оставался более в живых, и Бог исполнил его прошение. Тихое море внезапно вскипело волнами, и Кинопс не мог выйти из моря, а погиб там. Бесам же, которых люди считали людьми, воскресшими из мертвых, Иоанн сказал: "Во имя Иисуса Христа, распятого и воскресшего в третий день, повелеваю вам: выйдите из этого острова". И бесы исчезли. Люди, пришедшие к морю с Кинопсом, три дня и три ночи сидели на песке, ожидая Кинопса, так что многие изнемогли от жажды и зноя, а трое детей даже умерли. Иоанн сжалился над ними, помолился об их спасении, воскресил умерших детей, исцелил больных и долго поучал их вере, так что все уверовали, крестились и разошлись по домам, славя Христа; а Иоанн возвратился в дом Миронов и часто выходил к народу, уча о Христе Иисусе.

Однажды он нашел лежащего при дороге человека в жестокой горячке и исцелил его крестным знамением. Некоторый же еврей, именем Филон, часто споривший с Иоанном о вере, видя это исцеление, просил Иоанна прийти к нему в дом. У Филона была жена, пораженная проказой, и когда Иоанн вошел в их дом, жена Филона припала к ногам апостола и тотчас исцелилась от проказы и уверовала во Христа. Тогда и сам Филон уверовал и принял св. крещение со всеми домашними. После этого Иоанн вышел на торговую площадь, куда собралось множество народа слушать спасительное учение. Пришли туда и жрецы идольские, из которых один, искушая святого, сказал: "Учитель! У меня есть сын хромой обеими ногами; прошу тебя, исцели его, и если исцелишь, то и я уверую в Бога, Которого ты проповедуешь". Святой же ответил ему: "Зачем ты искушаешь Бога, Который явно укажет твое лукавство?" Сказавши это, Иоанн послал к сыну жреца с такими словами: "Во имя Христа Бога моего встань и приди ко мне". Хромой тотчас встал и пришел к Иоанну совершенно здоровым; а отец исцеленного, за искушение, в ту же минуту охромел обеими ногами, упал на землю, крича от болезни и умоляя апостола: "Помилуй меня и исцели именем Христа Бога твоего я верую, что нет иного Бога, кроме Него". Иоанн, будучи умолен жрецом, исцелил его и, научивши вере, крестил.

В следующее утро Иоанн пришел к человеку, больному водянкой, 18 лет не встававшему с постели, исцелил его и просветил св. крещением. В этот же день, правитель острова, поступивший на место Миронова зятя, умолял Иоанна прийти к нему в дом, потому что беременной жене правителя пришло время родить, но она не могла разрешиться от родов и жестоко страдала. Иоанн не медля пошел к нему и лишь только нога апостола ступила на порог дома, как жена тотчас родила, и боли мгновенно прекратились. Правитель же, видя это, уверовал во Христа со всем домом своим.

Проживши в этом городе три года. Иоанн пошел оттуда в другой город, отстоящий от первого верст за пятьдесят, жители которого помрачены были идолопоклонством. Когда Иоанн вошел в этот город, то увидел народ, совершающий праздник, и тут же связанных юношей. Иоанн спросил одного из стоявших там: "Для чего связаны эти юноши?" – "У нас есть великий бог волк, – ответил спрашиваемый, – которому мы ныне совершаем праздник, и ему в жертву будут заколоты эти юноши". Иоанн просил того человека показать ему этого бога, а тот ответил: "Если хочешь его видеть, то подожди до четвертого часа дня и увидишь жрецов, идущих с народом на то место, где бог является; с ними и ты пойдешь и увидишь бога волка". Иоанн же начал упрашивать этого человека, чтобы он сам повел его на то место, говоря: "Я вижу, что ты человек добрый, а я пришел из другого места и очень желаю видеть вашего бога волка, и если ты мне покажешь его, то я дам тебе за это драгоценную жемчужину". Человек тот согласился на просьбу Иоанна, привел его к трясине и озеру, говоря: "Отсюда выходит наш бог и является народу". Иоанн стал ждать выхода того бога, и вот, около четвертого часа дня, вышел из воды бес в виде огромного волка. Иоанн спросил его именем Христовым: "Сколько лет ты живешь здесь?" – "Семьдесят лет" – отвечал диавол. Тогда апостол сказал: "Повелеваю тебе именем Отца и Сына, и Святого Духа: выйди из этого острова и больше не возвращайся никогда сюда". И диавол мгновенно исчез. Человек, приведший Иоанна, видя это, пришел в ужас и пал к ногам святого, а Иоанн научил его святой вере и сказал: "Вот ты получил от меня жемчужину, которую я обещал тебе". В это время пришли на то место и жрецы с ножами в руках, ведя связанных юношей и сопровождаемые народною толпою, и ждали выхода волка, приготовясь заколоть юношей для его насыщения. Когда же, дожидаясь долго, они все не видели выхода своего бога, тогда Иоанн подошел к ним и просил развязать неповинных юношей, говоря: "Нет уже вашего бога волка, который был бес, потому что сила Иисуса Христа победила его и прогнала". Они, слыша, что погиб волк, пришли в ужас и начали искать его, но, не найдя нигде, развязали юношей и отпустили; а св. Иоанн началпроповедовать им Христа, обличая их заблуждение, и многие, уверовавши, крестились.

Возвратясь, по смерти императора Домициана, с острова Патмоса в Ефес, ап. Иоанн обходил окрестные страны, устрояя в них церкви и поставляя епископов.

В одном городе, неподалеку от Ефеса, заметил он юношу, приятный вид которого и открытый характер привлекли особенное внимание апостола. Указав на него, св. Иоанн сказал новопоставленному епископу города: "Вот этого юношу пред всею Церковию и пред очами Господа я поручаю тебе на твое хранение и пастырское попечение" потом, покончив дела свои в этом городе, апостол возвратился в Ефес. Исполняя волю св. Иоанна, епископ принял юношу в дом свой и со всею заботливостью воспитывал и учил его.

Но после того, как просветил его святым крещением, стал уже менее смотреть за ним и дал пылкому юноше свободу, которая впоследствии привела его на путь погибели. Развратные сверстники юноши сделали его участником своей грешной жизни. Сначала они привлекали его роскошными пиршествами, потом заставили его участвовать в ночных грабежах своих, наконец, довели до того, что предприимчивый юноша, желая быть великим в самом разврате, собрал шайку разбойников и сделался ее предводителем. Так был потерян для Церкви тот, которого, как сокровище, предал ап. Иоанн на сохранение епископу.

Через несколько времени апостол опять пришел в город, где оставил юношу, и, призвав епископа, говорил ему:

– Возврати мне тот залог, который я и Господь предал тебе при свидетельстве всей Церкви. Я требую у тебя юношу, требую душу брата!

Епископ вздохнул и, прослезившись, сказал:

– Юноша умер!

– Как умер? Какою смертию? – спросил Иоанн.

– Он умер, – продолжал епископ, – для жизни Божией, потому что сделался злым и развратным, и теперь место его не в Церкви, а на горе с разбойниками.

Услышав это, апостол растерзал одежды свои и с великим воплем, ударяя себя по главе, говорил:

– Хорошего же стража оставил я душе брата! Подайте мне скорее коня и проводника!

И, сев на коня, поспешно поехал на показанное ему место.

Здесь передовые разбойники схватили св. старца и, согласно с его желанием, повели к своему начальнику. Но предводитель разбойников как скоро увидал и узнал апостола, так смутился и в такой приведен был стыд, что бросился бежать от него. Тогда св. старец, забыв свои лета, сам ускорил шаги свои и, преследуя разбойника, сам кричал ему вслед:

– Сын мой, зачем бежишь ты от отца твоего, старого и дряхлого? Сжалься надо мною, сын мой, не бойся, еще есть тебе надежда спасения. За тебя я сам себя предам Христу, охотно приму и смерть за тебя, как Господь принял ее за всех нас, и душу мою отдам за душу твою, только остановись и поверь мне, что я послан к тебе от Господа.

Слыша это, разбойник остановился и несколько времени стоял, не смея взирать на апостола, потом, отбросив все, с трепетом и со слезами приблизился к святому старцу, обнял его и омывал себя слезами. Плакал вместе с ним и св. Иоанн, отечески ободряя грешника и целуя его, наконец, возвратился вместе с ним в город. Но дело пастырской любви апостола тем не кончилось. Св. Иоанн, возвратив грешника на путь покаяния, сам разделял с кающимся строгость покаяния, сам с ним постился и молился и дотоле не оставил города, пока заблудшегося не утвердил совершенно на пути спасения.

В последние годы своей жизни, будучи очень стар, св. апостол говорил только одно наставление: "Дети, любите друг друга!" Ученики спросили его, почему он повторяет одно и то же. Апостол отвечал: "Это – самая необходимая заповедь. Если исполните ее, то исполните весь Христов закон". Св. евангелист Иоанн Богослов, один из апостолов, умер естественною смертию на 105 году жизни. Почувствовав ее приближение, он велел приготовить для себя могилу, сам возлег в ней, как на ложе, и мирно скончался. Святые останки его вскоре после погребения верующие не нашли во гробе, только 8 мая каждогодно исходил из гроба его прах, который местные жители называли манною, и который помогал освобождению от страстей и исцелению болезней.

Источник: http://vsemolitva.ru

comments

Св. Григорий Богослов родился в Каппадокийской области, в бедном местечке Арианзе, недалеко от города Назианза. Мать его, Нонна, была христианка, воспитанная в высоком благочестии, а отец, Григорий, принадлежал к секте, в которой иудейские верования были смешаны с языческими. Однако же, несмотря на это, отец св. Григория и в язычестве являл такие высокие качества души, какие могли бы, кажется, принадлежать только самому благочестивому христианину. Благодаря прекрасному влиянию своей жены и собственному расположению, Григорий принял христианство, насколько душа его была приготовлена к принятию высокого звания христианина, это доказывает особенное проявление благодати во время совершения над ним таинства крещения: когда Григорий выходил из воды, его озарил необыкновенный свет, видимый для многих присутствовавших. Вскоре после крещения он был посвящен в сан священника. Все это было еще до рождения св. Григория. Сам св. Григорий был плод усердной молитвы матери, желавшей иметь сына и обещавшей посвятить его Богу. Однажды в сонном видении она была извещена о том, что молитва ее услышана, и даже ей было показано, каков будет сын ее лицом, и какое будет его имя.

Когда дитя стало приходить в возраст, Нонна старалась прежде всего вложить в него горячую любовь к Богу, чтобы, таким образом, расположить его к исполнению данного ею обета. Сердце дитяти оказалось самой благодарной почвой для ее трудов: ее наставления глубоко западали в душу Григория, ее беседы, молитвы, песнопения действовали на него неотразимо и направляли все силы его души к приобретению небесных благ. Когда он выучился читать, первую книгу дала она ему в руки – св. писание; самый образ жизни отца и матери, строго-благочестивых, добрых, милосердых, был для него постоянным живым примером.

Однажды, в отроческом возрасте, было ему такое видение: в легком сне Григорий увидел, что около него стоят две прекрасные жены, которые обнимают и целуют его как сына.

– Кто вы? – спросил их отрок.

– Мы дочери небесного Царя: я – чистота, а я – целомудрие, мы всегда предстоим престолу Отца небесного и наслаждаемся зрением чистых девственников, соедини ум твой с нашими умами, и мы вознесем тебя вместе с нами на небо и поставим пред лицом Св. Троицы.

Сказав эти слова, чудные девы незримыми крылами понеслись вверх и исчезли в воздухе. Восхитительное видение долго носилось перед мысленным взором благочестивого отрока и возбуждало в нем пламенное желание покорить плоть духу.

Кроме св. Григория, у родителей его были дети: сын Кесарий и дочь Горгония; оба они так же, как и св. Григорий, отличались превосходными качествами души и составляли для него прекрасное общество. Оба брата, Григорий и Кесарий, горячо любили друг друга, вместе учились и с одинаковым блестящим успехом.

После домашнего образования св. Григорий был отдан в школу в Кессарии Каппадокийской, здесь среди учащихся он впервые встретил св. Василия Великого, который уже тогда был известен всем своими высокими дарованиями и строгой нравственностью. Добытые сведения в Кесарии не удовлетворили Григория, и он отправился в Кесарию Палестинскую, где процветало тогда училище красноречия, и по дороге заехал проститься с родителями; оттуда вместе с братом Кесарием отправился в Александрию, где преподавались все науки. Из Палестины Григорий также поехал в Александрию; здесь он продолжал образование в словесных науках, потом, увлекаемый любознательностью, уехал в Афины. Однако, жажда знаний не была у св. Григория бесцельной: он хотел широкое светское образование употребить в помощь христианскому просвещению, чтобы знающие одно пустое и суетное витийство, состоящее в громких словах, не превозносились и не могли опутать его хитрыми сплетениями ума.

Жажда познаний при его молодости вовлекла его даже в бедствие. Григорий никак не хотел ждать удобного времени для плавания, несмотря на советы опытных моряков, и поехал в конце ноября, в самое опасное время. Действительно вскоре подул сильный ветер, небо потемнело и вместе с морем слилось в одну непроглядную ночь. Гибель была почти неминуема, а к страху смерти еще примешивалась ужасная, нестерпимая жажда, так как вся пресная вода вылилась в море чрез рассевшееся дно судна. Все были в страхе, но страх Григория превосходил всех прочих, потому что он еще не был крещен, по обычаю того времени. Плач его и рыдания, как он сам говорит, заглушали шум моря и тронули всех бывших с ним на корабле. Все вместе с ним умоляли Бога помиловать их и не лишить Григория св. крещения. Молитва их была услышана, и, когда все сошли благополучно на берег, то многие неверовавшие обратились ко Христу. В то же время родители св. Григория, извещенные во сне о грозящей ему опасности, обратились с пламенной молитвой к Богу, и один из близких к нему прибывших на корабле видел, как св. Нонна по волнам подошла к кораблю и, взявшись за руль, направила его к берегу.

Вскоре после прибытия Григория в Афины приехал туда же, как известно, и св. Василий. Юные друзья жили в одной комнате, имели общую пищу, общие занятия. За свою ученость и еще более за строгую целомудренную жизнь стали они известны не только всему городу, но и всей Греции, особенно среди знатнейших греков; кто знал и говорил про Афины, тот говорил и про их ученых наставников, а кто говорил про наставников, тот говорил и про Василия и Григория.

Прошло пять или шесть лет. Григорий уехал домой. Прибывши к родителям в Назианз, он только теперь принял христианское крещение, по обычаю тогдашнего времени: тогда считали более правильным креститься в лета крещения Спасителя, не раньше, по крайней мере, 30 лет. Василий в это уже время жил в своем прекрасном уединении, близ реки Ириса, невдалеке от обители, где жили его мать и сестра. Из глубины пустыни он звал к себе и своего друга Григория, рисуя ему картину своего прекрасного местопребывания. Рвался всею душою в это пустынное уединение к своему другу для совместного делания Григорий, но разные обстоятельства, особенно семейные дела его родителей, удерживали его от этого, к крайнему его огорчению.

По временам, впрочем, Григорий уединялся и к своему другу Василию, в его пустыню. Здесь святые друзья вполне наслаждались излюбленною ими созерцательною подвижнической жизнью. "С тех пор, – вспоминал потом Григорий о своем пребывании в обители Васильевой, – я умер для мира, и мир для меня. О, если бы я в ранние дни моей жизни сокрылся в пропастях земных или в вертепах, или в горах! Свободный от всех суетных попечений о житейском, я всего себя посвятил бы единому Христу, и в удалении от шума людского чистым умом возносился бы к Богу, доколе, наконец, смерть не отверзла бы надежде моей дверь неба".

По истечении одного или двух лет счастливой жизни, Григорий был отозван из понтийского монастыря настоятельными обязанностями в Назианз. Его отец и Церковь, в которой он епископствовал, крайне нуждались в его присутствии и помощи.

Дело в том, что отец его Григорий, как епископ назианский, подписал полуарианский символ, но не из страха, как мы можем быть уверены, а потому, что не получил богословского образования и не понимал арианского коварства. Вследствие этого монахи в его епархии пришли в необычайное возбуждение. С богословием они, пожалуй, знакомы были даже менее, чем их епископ, но всегда твердо держались православия и полагали, что все, что не согласовалось с символом св. Афанасия, есть заблуждение.

Доселе счастливой и мирной епархии теперь угрожало опасное разделение. При таких-то обстоятельствах Григорий и выступил (в 360 году) в качестве примирителя между своим отцом и монахами. В одной речи он пользуется своим высоким авторитетом для того, чтобы доказать, что его отец всегда был православным, и "с душою, не запятнанною еретическими чернилами" некогда отверг заблуждение, в которое он введен был теперь своею простотою. В то же самое время он восхваляет монахов за ревность, которая, даже если бы она была чрезмерна и ошибочна в своих проявлениях, все-таки возжигаема была пламенной любовью к истинной вере.

Праздник Рождества в 361 году был свидетелем достопамятного события в жизни Григория. Согласно с обычаем того времени, он был внезапно схвачен и принужден своим отцом и собравшейся паствой принять посвящение в пресвитера. Рассказывают, что такой способ посвящения был совершенно обычным, и из писем св. Василия Великого мы узнаем, что ничто не могло воспрепятствовать этому, кроме клятвы в противоположном смысле. Но негодование Григория на эту "духовную тиранию", как он называет ее, не было воображаемым или только официальным. Совершенный над ним поступок огорчил его, и он в порыве глубокого чувства, в праздник Богоявления в 362 году, убежал к Василию в Понт. Только там уже над ним возобладали более спокойные и лучшие мысли. Он чувствовал, что совершил предосудительный шаг, и опять бросился в бездну, боясь негодующего гнева своего отца. Около Пасхи 362 года он опять возвратился в Назианз и произнес свою первую проповедь в пасхальное воскресенье. В начале своей проповеди он говорит, что Пасха должна быть временем христианского примирения. Поэтому он обращается к собравшимся христианам как к братьям, даже к тем, которые ненавидят его, и еще более к тем, которые любят его, хотя они и поступили тиранически, принуждая его к пресвитерству. Они с своей стороны должны простить его за его бегство, так как некоторая искренняя неохотность повиноваться столь страшному призванию, обнаруженная даже Моисеем и Иеремией, может, имеет и свою добрую сторону, не менее как и охотность Аарона и Исаии.

Между тем, Григорию предстояло еще большее испытание. В 370 году арианин-император Валент в своих собственных видах разделил Каппадокию на две провинции, и Василий напрасно старался сохранить церковное единство своей епархии, несмотря на это гражданское разъединение. Столицей второй половины сделался город Тиана, и его суетночестолюбивый епископ Анфим сразу же пришел в столкновение с своим бывшим митрополитом.

С целью подкрепить свои собственные митрополичьи права, Василий к числу своих пятидесяти хорепископов по меньшим городам Каппадокии поставил еще несколько новых епископов. Эти хорепископы занимали едва ли высшее положение, чем обыкновенные благочинные, и назначались из обыкновенных пресвитеров. На границах двух новообразовавшихся, вследствие разделения областей, епархий был особенно один неприглядный город, из-за которого, однако же, горячо спорили между собою Анфим и Василий. Это именно город Сасима. Он лежал в скалистой местности, верстах в пятидесяти от Тианы и тридцати шести от Назианза. Местность эта – лишенная растительности, безводная и самый город ничтожный и пыльный, а будучи расположен в узле трех дорог, он был до невыносимости шумный, с подвижным населением из погонщиков и странствующих торговцев. В действительности он служил станцией для перемены лошадей, и в нем не было ничего другого, кроме пыли, шума, всякого гвалта, разного рода агентов и конской сбруи.

На это-то именно место Василий и назначил епископом своего преданного друга. Сильно огорчило Григория это назначение. "Лучше бы мне бежать к диким зверям" – писал он Василию.

Но Василий не хотел отступить от раз сделанного шага. Он прибыл в Назианз для рукоположения Григория, и последний, чувствуя, что он уже более не волен в себе и, конечно, видя во всем этом высшую руку Промышления, наконец, уступил и – хотя все еще с неохотою – согласился принять сделанное ему назначение. В построенной его отцом церкви Василий вывел его на средину и, взяв его за руку, посадил его рядом с собою. Затем он помазал его, облачил его в ефод, возложил на его голову митру, подвел его к св. жертвеннику, посвятил его руки Духу Святому и повел его в святилище, чтобы сделать епископом святых. Там Григорий в присутствии Василия и своего отца произнес проповедь.

– Еще раз, – говорил он, – сошли на меня посвящение и Дух, и еще раз отправляюсь я на свой подвиг печальным и унылым.

Этим своим возвышением, по его словам, он обязан был не убеждению, а силе. Но в то же время в духе истинного самоотречения он осуждал свою собственную "самовольность и недостаток смысла", и благодарил своего высокочтимого друга за его доброту и преданность, по которой он не дал ему зарыть своего таланта в землю.

После хиротонии Григорий, с целию укрепления своего духа, удалился в уединение, которое так любил, и даже по возвращении оттуда не видно, чтобы он отправился в свою Сасиму, где он во всяком случае не совершил ни одного епископского акта.

Ему совсем не хотелось, да и не по характеру было, вести борьбу с Анфимом. Тем не менее, это не освободило его от многих неприятностей. Анфим, вместе с другими епископами тианской епархии, прибыл в Назианз как бы с целью посетить отца Григория, а в действительности склонить или страхом заставить новопоставленного епископа Сасимы признать себя в качестве митрополита. Ему не удалось это, и он с негодованием обвинял Григория в "василизме". Затем он склонил его сделать попытку посредничества между кафедрами тианской и кесарийской. Григорий потерпел в этом отношении неудачу, так как Василий решительно отверг все притязания со стороны Анфима.

Наконец, чувствуя невозможность для себя быть полезным в таком месте, каким была Сасима, удрученный своим положением, Григорий еще раз удалился в отрадное для него жилище – среди уединенных холмов, чтобы там насладиться безмолвием и уединением, которые только и любил он. Он отказался даже исполнить просьбу своего отца и не хотел отправиться в свой епископский город, чтобы "не потонуть в грязи", но он не мог отказать ему в просьбе прибыть опять в Назианз, чтобы там, по его собственным словам, поддержать крылья сильного, но утомленного орла. Арианские насилия Валента делали необходимым для его престарелого отца иметь у себя помощников в деле поддержания крепости Каппадокии в качестве "оплота веры". В 372 году он, действительно, возвратился в свой родной город и начал действовать в качестве помощника-епископа своему отцу, но отказался сделаться ему преемником по кафедре, так что в действительности был епископом без определенной кафедры.

В 374 году исполнилось сорок пять лет беспорочного епископского служения отца Григория. Ему было почти уже сто лет отроду, и он умер, как и подобает верному пастырю, коленопреклоненно во время молитвы. Его сын, в присутствии Василия, произнес надгробное слово в великолепной восьмиугольной церкви, построенной самим скончавшимся епископом.

Немного спустя умерла и его мать Нонна, и Григорий остался совершенно одиноким в жизни. Несмотря на преклонные лета Нонны, глаза ее еще не ослабели и силы ее не истощились. Она отправилась в церковь, в которой служили ее муж и ее сын, и, преклоняясь пред св. жертвенником, внезапно, без всякой предварительной болезни, услышала призыв к смерти. Она вдруг судорожно схватилась одной рукой за жертвенник и другую руку подняла, произнося молитву: "Господи, Христе, помилуй меня!" – и затем мирно скончалась. Ее сын, много уже говоривший о ней в погребальном слове над своим отцом, не произносил на этот раз проповеди, а посвятил памяти своей матери несколько небольших поэм.

Григорий не был формально избран на вакантную епископию, и в действительности он решительно отклонил такое избрание. В течение некоторого времени, правда, чувство долга заставляло его продолжать труд своего отца, но в 375 году он подвергался столь сильной болезни, что она привела его к вратам гроба, и его друг Евсевий, епископ самосатский, не раз приходил к одру его болезни, как бы не надеясь уже видеть его живым. Неиспорченная натура, однако, превозмогла болезнь, и по своем выздоровлении Григорий удалился в Исаврийскую Селевкию, о которой он любил размышлять как местожительстве св. Феоны. Там он в самозаключении прожил три года, все еще страдая от своей болезни.

Григорий, без сомнения, полагал, что уже ничто более не ожидало его в этой жизни, кроме аскетического уединения, скорбных воспоминаний и приступов безмолвных размышлений. Но Промысл готовил для него и нечто другое, и должна была настать еще самая деятельная и важная пора его жизни, хотя ей и суждено было ограничиваться лишь тремя достопамятными годами.

В восточной Римской империи, при жизни Василия и Григория, царствовали после Константина великого, арианин Констанций, богоотступник Юлиан и арианин Валент. В Константинополе в это время арианство оказалось господствующим

В продолжение 40 лет православная Церковь в Константинополе была в крайнем запустении; православные не имели даже ни одного храма для своих молитвенных собраний; все столичные храмы были в руках ариан. Тогда взоры православных цареградцев устремились к светильнику того времени, скрывавшемуся под спудом, к Григорию; в надежде только чрез него поправить дела своей Церкви, к Григорию они теперь, между прочим, обратились и потому, что он, живя в пустыне 10 лет, оставался епископом без церкви. И антиохийский собор в 378 году, рассуждавший о делах константинопольской церкви, признал именно Григория благопотребным для устроения здешних церковных дел. Григорий согласился остаток дней своих посвятить на великий подвиг служения угнетенной столичной Церкви.

В 379 году вступил в Константинополь согбенный старец, изможденный летами и подвижничеством, безволосый, в худой одежде, вступил почти одиноким, без всяких встреч, без всяких торжественных приемов, – таков был приход вызванного из пустыни смиренного святителя столицы Григория. Ариане, привыкшие видеть в епископах столицы богатство, величие и роскошь, смеялись над новоприбывшим епископом православным, смеялись над тем, что православные чрез этого скромного, хилого епископа рассчитывали побороть в столице ереси, особенно гордое своею силою и численностию арианство. Но не прошло и несколько недель, как совершенно иначе стали говорить в столице о новоприбывшем православном святителе. Устроив в доме своих родственников, у которых на первых порах нашел для себя приют, небольшой храм, названный им потом Анастасиею (что с греческого значит воскресение), в память восстановления отсюда православия в столице, Григорий начал проповедовать об истинах православия. Сильные, красноречивые слова его, особенно слова о св. Троице, доставившие ему звание Богослова, гремели в храме Анастасии и привлекали толпы народа, даже из ариан и язычников.

В скором времени к устроенному Григорием домовому храму сделаны были значительные пристройки, и храм Анастасии стал обширным и величественным. Жизнь и слова св. Григория вызывали к нему все больше и больше сочувствия в среде жителей столицы. Ариане находили теперь в Григории опаснейшего для себя соперника и старались вредить ему, чем только можно: то они обносили его публичными ругательствами, то бросали в него камнями, когда он появлялся на улицах, то клеветали на него пред судьями и подвергали суду, то целыми толпами делали открытые нападения с палками и дрекольями на его храм во время его торжественных священнослужений, то, наконец, подсылали к нему тайных убийц. Но все эти огорчения великий святитель сносил великодушно со свойственным ему смирением и с христианским всепрощением и Господь видимо хранил благопотребного в ту пору святителя.

В 380 году прибыл в Константинополь благочестивый государь Феодосий, принявший православное крещение от православного епископа в Солуни. Надежды православных теперь еще больше оживились. Император потребовал, чтобы главный кафедральный храм столичный был передан православным, и сам лично с великим торжеством ввел в него Григория. Григорий теперь еще больше ревновал о восстановлении православия.

Так как в это время, кроме осужденных уже соборами ересей, оказалась в Константинополе и еще новая, так называемая македонианская (от имени лжеучителя Македония), духоборческая, унижавшая достоинство Св. Духа и таким образом продолжавшая дело Ария, то Григорий уговорил императора созвать Вселенский собор в Константинополе для произнесения суда над этою новою ересью и вообще для умиротворения Церкви. В 381 году созван был второй Вселенский собор в числе 150 епископов, под председательством Мелетия, епископа антиохийского, как старейшего, по смерти которого председательство перешло к самому Григорию. На этом соборе, к концу его, был поднят вопрос о назначении Григория на столичную кафедру. К сожалению, на соборе были и такие недоброжелатели Григория, которые оспаривали правильность его избрания на упомянутую кафедру.

Не желая возмущать мира церковного, святитель Григорий решился пожертвовать собою, или, лучше сказать, своим положением, тем более, что он теперь особенно чувствовал слабость своих сил для великого первосвятительского поста в столице.

– Пастыри Церкви! – говорил святитель отцам собора. – Я пришел сюда не по своей воле, не по собственному вызову, но призванный, принужденный и покорный страху и Духу. Народ, кипя ревностью и гневом, несмотря на мой вопль и слезы, возвел меня на этот престол. Мужи и сопастыри! Стыдно вам враждовать и спорить, когда вы других должны учить любви и миру. Прошу вас, устройте мирно дела Церкви. Если я причиною волнения, то, как пророка Иону, бросьте меня в море, и утихнет буря, которую я воздвигал. Отнимите у меня престол, изгоните меня, я на все согласен и довольно удручен болезнию, что жажду тихой и спокойной кончины.

Многие из отцов собора и из константинопольской паствы со слезами умоляли святителя Григория не оставлять паствы, для которой он так много сделал в продолжение краткого времени пребывания у них, всего только трех лет; и император Феодосий удерживал в столице высокочтимого святителя, но Григорий был непреклонен в своей решимости.

Прежде чем удалиться совсем, он произнес свою знаменитую прощальную речь, вызванную в нем тою искреннею скорбию, которую его удаление причинило многим из преданнейших членов его паствы. В этой речи он с вполне заслуженным самоудовлетворением особенно останавливался на доказательствах благословения Божия, которое проявилось в чудесном возрастании его маленькой паствы, быстро занявшей положение главной общины христиан в Константинополе.

Величественную речь свою Григорий заканчивает знаменитым прощальным обращением к городу, Церкви и народу.

– Прощай, Анастасия... ты, великий и достопочтенный храм, и все вы, другие церкви, приближающиеся к нему в блеске и красоте! Прощай, седалище, ты, опасный и завидуемый престол! Прощайте, собрания епископов!.. Прощай, хор назореев!.. Смиренные девы, серьезные матроны, толпы вдов и сирот, очи бедных всегда направлены к Богу и к вам! Прощайте, гостеприимные домы, други Христовы и помощники моих немощей! Прощайте вы, любители моих проповедей, вы, толпы, теснившиеся в церковь, вы, скорописцы, открытые и тайные, и эти решетки, на которые так часто напирали жаждущие слушатели! Прощайте, императоры, с вашими дворцами и царедворцами, верными ли императору, или нет – я не могу сказать, но по большей части верными Богу. Прощай, о, великое и христолюбивое государство, ибо я буду свидетельствовать об истине, даже хотя бы твоя ревность была несоразмерною с знанием! Мое удаление сделало меня более добрым к вам. Приходите к истине; исправляйтесь, даже хотя бы и поздно. Почитайте Бога больше, чем это делали вы раньше... Прощайте, Восток и Запад, со стороны которых мы встречали противодействие! Прощайте вы, ангелы, настоятельствующие в этой Церкви и присутствующие при моем удалении. Прощай, о Троица, предмет моих размышлений и моей славы! Да будешь Ты хранима сими, и да будешь Ты сохранять сих, то есть, народ мой, ибо они будут моими, даже и находясь под управлением других. Пусть я всегда слышу, что ты возвышаешься и прославляешься как в слове, так и в беседах. Дети мои, храните, прошу я вас, этот залог, помните мои завещания! Благодать Господа нашего Иисуса Христа да будет со всеми вами.

Последние дни жизни своей святитель Григорий провел в уединении, в отеческой веси своей Назианзе, не переставая, однако же, и отсюда заботиться о делах Церкви и помогать ей своими писаниями. В уединении старец-подвижник любил также вспоминать и о прошлой своей жизни, находя в этом отраду "как престарелый лебедь, пересказывающий сам себе звуки крыльев"; много размышлял он теперь и о суетности человеческой жизни.

"Много путей многобедственной жизни, – писал он в одном из своих предсмертных творений, – и каждый исполнен своих скорбей. Богатство – неверно, бедность – оковы, красота – краткий блеск молнии, красноречие – парящая птица, слава – воздух, изобилие – притеснитель, супружество – иго, многочадие – трудная забота, бесчадие – болезнь... Все здесь скорбь для смертных; все здешнее тень, пух, призрак, роса, дуновение, перо, пар, сон, волна, ветер, прах, круг, всегда кружащийся и все одинаково вращающийся... И это есть определение Твоей премудрости, Творче и Слово! Все непостоянно, чтобы мы сохранили в себе любовь к постоянному! Одно прекрасно и прочно для человека: взять крест и преселяться отселе... Прекрасно жить жизнью чуждой жизни, и один мир переменять на другой, терпеливо переносить все горести!"

В 389 году, 25 января, Григорий скончался в Назианзе, имея от роду около 62 лет.

В XI веке, в царствование греческого императора Алексия Комнина, возник между некоторыми христианами спор: который из трех великих святителей и вселенских учителей более блага сделал для Церкви, и кто из них выше и угоднее Богу? Одни выше всех хотели поставить Василия Великого за его глубокий ум, необыкновенную твердость духа, важность и строгость характера и ангелоподобную жизнь на земле. Другие превозносили Златоуста за обилие пастырской любви и за высокое красноречие, которое могло трогать сердца самых закоснелых грешников. Иные, наконец, считали всех выше св. Григория за неподражаемое витийство слов, за необыкновенный дар изъяснять божественные истины и проникать в глубину тайн веры, за что издревле, вместе с любимым учеником Господа, наименован Богословом. По воле Господней, великие святители сами утишили разногласие, возникшее по случаю споров об их достоинстве. Они, сначала каждый порознь, а потом все вместе, явились евхаитскому епископу Иоанну, который был знаменит ученостью и благочестием, и сказали ему:

– Мы имеем одно достоинство пред Богом; каждый из нас, в свое время, при содействии Духа Святого,проповедовал спасение; нет между нами ни первого, ни второго, ни третьего. Скажи православным, что мы, как в жизни, так и по кончине, более всего стараемся о том, чтобы всех привести в единомыслие. Составь в один день общий нам праздник, а мы будем молиться о спасении всех, нас поминающих.

Епископ всенародно объявил о чудесном видении, и так как память каждого из трех святителей празднуется в месяце январе, то в конце этого месяца сочтено было удобным и приличным совершать праздник в честь всех их вместе.

Источник: http://vsemolitva.ru

comments