art ma-zaika

СТЕРВОЗНОЕ

 

Мне нравится, как уходят красивые и гордые женщины, надменно и стремительно постукивая каблуками и хлопая дверью. Может, они потом и сползают по ее обратной стороне и горько плачут, но уходят они замечательно…

 

Фото: © Copyright Matilde Aamodt

Предыдущая часть

7.

В июне 1941 года Давид Маркович как обычно вместе со всеми домочадцами должен был выехать в Крым, в Алупку-Сапу к сестре Жене, которая жила там с мужем и дочерью Идеей. Но отъезд оттягивался из-за задержки выплаты гонорара, хотя работа была выполнена в срок, принята и одобрена оценочной комиссией. Деньги выдали накануне войны и мы, к счастью, выехать не успели.

В Москве начались бомбежки. Владимир Татлин. Это был человек большой культуры, который в юности он учился у Серова, Коровина. Был членом «Бубнового валета». С 1923 года занимался изысканием «новой формы». Создал удобную мебель, из керамики – посуду, даже одежду. Некоторые его создания вошли в современный быт. К выставке, посвященной III Интернационалу, он создал высокую башню в виде спирали. В 1930-32 годах соорудил конструкцию в виде птицы «Летатлин». Был профессором, преподавал.

С Давидом Марковичем он дружил давно. Еще с тех пор, как поселился в доме художников вместе с женой, художницей М.Холодной. Его сын учился игре на скрипке, а в Великую Отечественную войну погиб на фронте. В память о нём на стене висел его велосипед. С женой Татлин расстался и жил один. В комнате побольше он соорудил огромный бильярд, который кроме прямого назначения был для него и столом, а ночью – кроватью.

Работал он в театрах художником-декоратором. Часто приглашал отца к себе в гости. Для этого он стучал чем-то по трубе и Давид Маркович отвечал ему тем же, после чего брал с собой чашку, ложку, заварку, сахарный песок и шёл наверх. Они много беседовали, играли на бильярде, потом Владимир Евграфович доставал бандуру, которую сделал ещё в юности (сейчас она хранится в музее им. Глинки) и начинал петь. Иногда к ним присоединялся художник Толкач с гитарой. Получался настоящий концерт. Учитывая хорошую звукопроницаемость нашего дома, мы слушали музыку, находясь в своей квартире. У папы был очень приятный голос. Исполняли они старинные романсы, песни. «Концерты» иногда заканчивались довольно поздно.

Жарким летом 1953 года, когда почти все художники разъехались кто куда, Татлина не стало. У него не было наследников, в его квартиру въехал не художник и в, итоге, все живописные работы Владимира Евграфовича выбросили на помойку.

9.

В 1961 году я, должна была от работы с группой коллег поехать в Венгрию на форум моды. В те времена, чтобы «выпустили», надо было пройти «собеседование», то есть, знать многое о стране, куда едешь. О её политических передрягах, министрах и т.д. то есть, знать её даже лучше, чем сами венгры. Найти материал о стране было трудно.

И вот вечером, накануне собеседования, я на всякий случай спросила о Венгрии папу. Мы сели на диван и он, не торопясь и обстоятельно стал мне рассказывать об этой стране. Мне трудно было не только запомнить, но и выговорить многие названия, фамилии. Венгерский язык для нас очень сложен. Я была очень благодарна папе и потрясена его глубокими знаниями о Венгрии.

Ещё работая в Одесском оперном театре, Д.М. познакомился и подружился с виолончелистом оркестра Сёмой Шапиро. Это был высокий, худой человек с глубоко посаженными глазами. Особенно, выделялись с руки с длинными пальцами музыканта и они как-то всё время двигались. Но это был очень весёлый, интересный человек. Вскоре он перебрался в Москву и работал во многих оркестрах. Его жена Наташа – полная ему противоположность, полная, с мягким, спокойным характером. В конце 70-х, начале 80-х, когда она была уже вдовой, она помогала ухаживать за внуками Д.М. и они считали её своей няней.

Ещё молодыми, они часто приходили в гости. Но прокормить жену и двоих сыновей музыкой он не мог. У него появился «конёк» - карты. Вечером – концерт, ночью – карты. Домой являлся под утро, обычно с деньгами. Приходя к нам в гости, после застолья, разговоров, шуток - обязательно появлялись карты. Но играть в преферанс, как у нас все любили, с ним было бесполезно. Даже играя по 0,5 коп с ним – это наверняка быть в проигрыше на крупную сумму. Играли обычно в «дурака» - двое на двое.

Как-то Клавдия Григорьевна вспоминала: «Остались мы с ним вдвоём. У меня на руках все козыри, кроме одной, но тоже крупной карты. И он так сыграл, что из-за этой одной карты пришлось всё принять. У меня было ощущение, что он видел все мои карты насквозь. Хотелось их спрятать».

По-видимому, он запоминал все ходы. Он не был шулером, просто это был его талант. С годами любителей карт стало мало, да и все боялись с ним играть – это был верный проигрыш. И он поступил в маленький оркестр, который играл на похоронах при Новодевичьем монастыре. Когда хоронили Д.М., Семён играл соло на виолончели специально для своего друга. Это был не траурный марш, а классическая музыка, которую так любил Девинов.

Художник давно болел туберкулёзом, много лечился, часто бывал в санаториях. Там он, если здоровье позволяло, работал, но больше читал. Мы навещали его, старались рассказывать что-нибудь интересное, но чаще рассказывал он. Особенно мне запомнились два его рассказа.

10.

Адвокат Плевако и Савва Морозов были очень дружны. Как-то они засиделись в ресторане допоздна. Вдруг Плевако стал собираться, вспомнив, что у него завтра в 9 часов утра – суд и надо рано вставать. Савва поинтересовался, что за дело, на которое его приятель так торопится.

«Понимаешь, дело довольно дрянное. В одном селе священник вёл разгульную жизнь. Мало того, что он выпивал, так он еще обесчестил многих девиц. И вот миряне решили его осудить, и как следует наказать. И мне завтра надо его защищать», - рассказал Плевако.

«Ну, чтобы такого защитить, ты верно речь должен произнести часа на два». «Нет, хочу защитить его за пять минут». Морозов изумился, а потом предложил приятелю пари: «Если ты защитишь его за пять минут, я приглашаю в ресторан с выпивкой и закуской за мой счёт. Если не защитишь или не уложишься во времени, приглашаешь в ресторан ты». Ударили по рукам.

Утром Морозов, придя в здание суда, увидел Плевако. Вид у того был довольно озабоченный. Завидя приятеля, Плевако тихо сказал: «Знаешь, я передумал». «Что, испугался? Я так и думал, что отступишься!» - «Нет, я о времени. Я защищу его не за пять минут, а за три». Савва недоверчиво покачал головой, и они разошлись.

Началось слушание дела. Оно длилось утомительно долго. Всем свидетелям хотелось поподробнее рассказать о проступках священника. Но настораживало и смущало прокурора и судей, что защитник не реагировал на выступления обвинителей и не пытался защитить подзащитного. Наконец все высказались, суд с недоумением собрался удалиться для вынесения приговора и тут, наконец, слово взял защитник. Плевако окинул взглядом зал и сказал: «Да, перед нами грешный человек. Но скажите, кто из вас, сидящих в этом зале, безгрешен?» Наступила глубокая тишина. «В течении многих лет вы приходили к нему, каялись и он прощал и отпускал вам ваши грехи. Так неужели вы не отблагодарите его тем же и не простите ему его прегрешения?»

Раздались аплодисменты, священник был оправдан. Морозову пришлось раскошелиться, но сделал он это с удовольствием.

Второй рассказ вёлся от имени писателя, к сожалению, не помню, какого именно. Знаю только, что это француз.

«Как-то я был в опере. Возле меня сидел довольно приятный мужчина. Мы с ним обменялись какими-то репликами. Потом, в антракте, разговорились. Он оказался интересным собеседником. После спектакля зашли в кафе, где продолжили беседу. Он хорошо разбирался в искусстве и делал неожиданно интересные выводы.

По-видимому, я тоже его заинтересовал и для продолжения знакомства он пригласил меня к себе в гости. Жил он под Парижем. Хорошенький домик, окруженный большим садом и цветами, стоял как-то обособленно от остальных строений. Навстречу нам выбежала хорошенькая девушка, она мне сразу понравилась. Она нежно обняла отца, потом он представил меня. Я стал у них часто бывать. Мой знакомый не препятствовал нашим встречам.

В Париже в те времена было очень неспокойно. Против существующего режима выступали рабочие, студенты, творческая интеллигенция. Всё бурлило. Правительство принимало самые жёсткие меры. Я входил в небольшую группу, где помимо литераторов, были и художники. Один из них был особенно активен, участвовал во всех забастовках, демонстрациях. Его неоднократно сажали в тюрьму, но выйдя, он продолжал эту неравную борьбу за «справедливость». Закончилось всё тем, что его приговорили к высшей мере наказания. Приговор должны были привести в исполнение ранним утром на площади Парижа.

Собрались его друзья и просто зеваки. Народу было много. Подойти к эшафоту мы не смогли, да и не хотели. Его девушка была в полуобморочном состоянии, приходилось её поддерживать. После казни мы зашли в маленькое кафе, чтобы как-то перевести дух и успокоиться, тем более, что у барышни началась истерика.

Вдруг в кафе зашёл мой давний знакомый. Он подошёл к стойке бара, заказал рюмку коньяка, залпом выпил, увидя меня, кивнул в знак приветствия и быстро вышел. Все в недоумении уставились на меня. «Это что, твой знакомый?» - «Да и он очень интересный человек». «А ты знаешь, кто он такой?» - «Нет» - «Это главный палач города Парижа». Я остолбенел».

***

В 1967 году я отдыхала у своей приятельницы и её мамы, актрисы МХАТ, Ирины Прокофьевны Покровской. Как-то гуляя, я рассказала ей эти новеллы. Они её заинтересовали, она выучила их с моих слов и хотела прочесть с эстрады. Я долго потом с ней не встречалась, но думаю, что эти рассказы в её исполнении имели успех.

Давид Маркович умер 17 июня 1964 года и был похоронен на Новодевичьем кладбище. Посмертных выставок у него было две. Одна, приуроченная к 100-летию со дня его рождения, прошла совместно с работами его средней дочери Елены в галерее «Московская палитра» на Пречистенской набережной. Вторая выставка состоялась 13 сентября 2004 года в галерее «Ковчег», где наряду с его работами, были выставлены картины его брата Амшея.

Давид Маркович Нюренберг-Девинов внёс ощутимый вклад в развитие советской, московской школы живописи. Он смог силой своего таланта передать атмосферу своего времени, показать высокую культуру живописи. Его вклад в искусство – неоценим. У него остались наследники. Три дочери – художницы, из пяти внуков – трое художники, ну, а у трёх правнучек – всё впереди.

                      
                       © warsh

1 октября день рождения моего деда, художника Давида Марковича Нюренберга-Девинова (1896 - 1964). Его старшая дочь (и по совместительству моя мама), художник Айя Семынина, написала воспоминания. О своём отце и матери. О времени и о себе. Жирным текстом здесь и далее выделены мои примечания.
Петром Покаржевским, Александром Осмёркиным. В дальнейшем они дружили, вместе занимались живописью. Помимо учебы, Девинов работал художником-декоратором в Одесском Большом театре.

                      
                       © из семейного архива

С началом Первой мировой войны был призван в армию и вскоре за храбрость в бою получил Георгиевский крест. В годы гражданской войны – начальник партизанского отряда и командир Красной Армии. Был тяжело ранен. Пуля в лёгком осталась на всю жизнь.

                      
                       © warsh

Из солдатской книжки деда времён Первой мировой войны.

                      
                       © warsh

Какие формулировки, а?

                      
                       © warsh

К сожалению, не все листы заполнены. Деда же призвали на военную службу в августе 1915 года.

Давид Маркович был смелым человеком, обладал недюжинной силой. Мог играючи согнуть кочергу или подкову. Командование наградило его «маузером», который он хранил долгие годы, и уговаривало остаться служить в армии.

                      
                       © из семейного архива

В годы гражданской войны.

Но любовь к рисованию пересилила. В 1920 году он приехал в Москву, чтобы продолжить свое художественное обучение и поступил во ВХУТЕМАС к Петру Кончаловскому.

Для жилья он снял верхний этаж 2-этажного деревянного дома в Лавровском переулке. Дом был странной формы: по периметру в виде параллелограмма два угла острые, два – тупые. Район тот был кусочком старой Москвы. Улица узкая, неровная, застроенная такими же деревянными домами, с небольшими садами, кое-где даже с огородами. Вскоре отцу дали комнату в большой коммунальной квартире на Остоженке, а в тот домик въехали две его сестры со своими семействами.

Родственники любили там собираться. Там был свой неповторимый колорит, с длинной скрипучей лестницей на второй этаж, и своеобразным запахом уходящей Москвы. Несмотря на свой ветхий вид, дом простоял до 1973 года, пока его не сломали. У художника сохранилось несколько этюдов тех времен.

2.

20-е годы – время революционного подъема во всех видах искусства. Художники рисовали агитационные плакаты, писали картины, посвященные строительству коммунизма. Девинов вошел в число молодых коллег, ведущих активную творческую жизнь. Для его живописи характерны крупные, удивительно выразительные мазки. Его работы, посвященные труду, полны жизни, энергии.

                      
                       © из семейного архива

                      
                       © из семейного архива

В 1925 году он участвовал на VI выставке Ассоциации художников революционной России (АХРР, с 1928 года, АХР – Ассоциация художников революции) «Революция, быт и труд», которая была открыта в музее изобразительных искусств им. Пушкина. Художник предоставил там работу «Стройка», написанную в теплой гамме. В этом же году он участвовал на выставке «Московские живописцы», где представил натюрморт с цветами. Он написан в несколько приглушенной гамме и напоминает старинную фреску.

В этот период художник много работает «для себя». Пишет портреты родных, друзей. Многие эти работы хранятся у его бывших приятелей. Очень лиричны его пейзажи.

                      
                       © из семейного архива

В 1928 году вступил в АХР и взял псевдоним Девинов, для отличия от брата художника Амшея.

                      
                       © из семейного архива

Энергичный, общительный, доброжелательный человек, он часто ездит в командировки по России, на «стройки коммунизма», где помимо индустриальных пейзажей, пишет портреты рабочих, строителей, моряков.

                      
                       © из семейного архива

Мои дедушка и бабушка (справа) - Клавдия Григорьевна Образцова. Начало 30-х годов.

Отдыхая летом 1929 года в Туапсе Девинов познакомился с очаровательной 19-летней Клавочкой. Незадолго до этого он развелся со своей женой Зиной, актрисой по профессии. Так что на момент знакомства был свободен. Они с Клавой полюбили друг друга, художник сделал ей предложение, и она переехала в Москву, поселившись в его комнате на Остоженке. В 1931 году у них родилась дочь Айя, которая, собственно, и пишет эти воспоминания.

Самое удивительное, что его прежняя жена, вновь выйдя замуж, полюбила Клаву и две эти супружеские пары, подружившись, неоднократно ходили друг к другу в гости, и часто вместе встречали Новый Год.

3.

Комната на Остоженке была высокая и большая. Помимо нее, в коммуналке были еще 12 комнат с общим коридором, кухней и санузлом. Но учитывая гостеприимную натуру Давида и Клавдии, у них постоянно кто-нибудь из знакомых ночевал или даже жил.

Напротив, через дорогу, был небольшой кинотеатр «Чары». Там демонстрировали новинки немого и уже говорящего кино. Художник с женой любили туда ходить и уже в зрелые годы с любовью вспоминали его. Вскоре кинотеатр сломали и на его месте поставили почему-то огромную фигуру Энгельса.

В 1932 году Девинов вступил в Союз художников МОСХ. В 1934 году поехал в творческую командировку в Новосибирск, взяв с собой семью. Как-то там стоя в очереди за хлебом, Клавдия познакомилась с обаятельным и довольно грустным человеком. Это был памфлетист Эмиль Кроткий. Он недавно вышел из лагерей, жить в столице ему запрещалось, да и в Новосибирске ему практически негде было обитать. Давид Маркович с Клавдией Григорьевной пригласили его пожить у себя. Это был удивительный человек, с большим чувством юмора, фантазии, таланта.

Достаточно вспомнить его замечательные афоризмы: «Будь прост, но не слишком. Простейшая – амеба», «Был такой светлой личностью, что хотелось надеть на него абажур», «На каждого заведующего есть свой завидующий», «К нему пришла мысль, но не застав никого, ушла».

Как-то Дэви с Клавой должны были пойти по делам, и они попросили его остаться с мной. Когда они вернулись и вошли в комнату, то буквально остолбенели. Перед ними стоял мушкетер в огромной шляпе с перьями, со шпагой и всеми атрибутами эпохи ХVII века. Надо было знать огромную фантазию и сообразительность Кроткого, оценить его умение практически из ничего соорудить всё это великолепие. При этом он еще танцевал и подпевал себе, желая развлечь маленького ребёнка.

                      
                       © из семейного архива

Со своей старшей дочерью, моею мамой. 1934 год. Ей на фото три года, ему - 38 лет.

Давид Маркович любил крепкий, горячий чай. Мне нравилось смотреть, как он, не спеша, пьет его небольшими глотками, при этом обычно что-то рассказывая. Однажды я спросила, как это он, не обжигаясь, пьет такой кипяток? Хитро улыбнувшись, он сказал, что когда был маленький, то нечаянно проглотил резиновую трубку. Она, мол, застряла в горле, и теперь он может пить и есть всё горячее. Я поверила.

4.

После этой командировки в декабре 1935 года состоялась отчетная выставка картин «Урал-Кузбасс». Девинов представлял пять своих работ. Кроме того, была опубликована брошюра, куда вошли эти работы. Теме «Урал-Кузбасс» была посвящена также выставка в 1950 году, приуроченная ко Дню шахтера. Прошла она в Новомосковске.

                      
                       © из семейного архива

                      
                       © из семейного архива

                      
                       © из семейного архива

В 1925 году московские художники, входящие в общество АХРР, решили благоустроить свой быт и построить новый дом, специально для художников. Но это не решило проблемы и тогда они задумали построить целый «Городок художников». Было много проектов, но самое главное - надо было раздобыть денег и получить разрешение свыше.

За дело взялись художники Е.Кацман и П.Радимов. Идею поддержали Луначарский, Бухарин, Уншлихт. Но денег выделили немного и в конце 20-х построили первый коммунальный дом художников № 15, впоследствии его называли «Серый дом». Место для строительства городка выбрали около Петровского парка с его вековыми деревьями.

Дом получился не очень удачным. На каждом этаже шел длинный коридор, на который выходили двери небольших комнат, мастерских, кухни и т.д. То есть, вышла обычная коммуналка. Правда, были и свои удобства.

На верхнем этаже имелась великолепная библиотека с большим выбором книг, на втором – зала, где художники устраивали вечера и капустники. Здесь впервые продемонстрировал свой номер знаменитый А.Морозов. Небольшого роста, довольно полного телосложения, с волосатыми ногами, он, в белоснежной пачке исполнял «Умирающего лебедя» Сен-Санса. При этом он, когда-то учившийся в балетной школе, исполнял довольно сложные па, а в конце выступления залезал на ящик и под бурные аплодисменты «умирал». Давид Маркович с женой, иногда с детьми, любил посещать эти вечера.

В полуподвале дома, который стоит и сейчас, поместился магазинчик, где до сих пор продаются краски, холсты и другие, необходимые для художников, предметы. В этом доме и по сию пору живут художники.

Еще один дом, №6 состоял уже из отдельных квартир, с небольшими комнатами на 9 и 16 м², с маленькой кухней в 5 м² и совмещенным санузлом. Мастерские же решили строить в доме напротив. Вид с балкона на малое поле стадиона «Динамо» был великолепный. Все соревнования, футбольные матчи, а зимой – хоккей, можно было наблюдать, не выходя из квартиры.

Нам предложили сюда переехать, но поначалу родители отказались – в те времена этот район был окраиной Москвы и по сравнению с Остоженкой выглядел деревней, в которой практически не было магазинов. Но тут вмешался художник В.Перельман, с которым папа дружил и ему удалось уговорить их переехать.

Помню, как возвращаясь как-то с папой из гостей из Серого дома и проходя по Масловке, мы остановились около высокого забора. Я удобно сидела у него на плечах, вдали за забором виднелось какое-то темное сооружение в 2-3 этажа, а сверху копошились люди – строительных кранов тогда не было. Папа сказал: «Вот в этом доме мы будем жить». Хотя никакого дома я тогда не увидела. 8 февраля 1935 года (дата совпала с днем рождения Клавдии Григорьевны) мы въехали в новую квартиру.

                      
                       © warsh

Дом хужожников на Масловке.

5.

Работать Давиду Марковичу приходилось дома, мастерскую он так и не получил. Но он написал целую серию великолепных портретов, из которых «Автопортрет» и «Игра в четыре руки» находятся в Третьяковской галерее.

                      
                       © из семейного архива

Но уже сгущались тучи над Россией, и художникам приходилось, в основном, писать ура-патриотические картины и портреты вождей.

                      
                       © из семейного архива

Году в 36-м из Германии в Советский Союз бежал от преследований художник-коммунист Кель. Вместе с женой, сыном Мишей и маленькой дочкой Аней. Поселили их напротив нашей квартиры. Миша уже ходил в школу, а придя домой устраивал в проеме двери, выходящей на лестничную площадку, настоящий кукольный театр. Куклы он делал сам, некоторые привез из Германии. Зрелище было захватывающим. Собирались дети не только нашего, но и из соседних подъездов. Приходили даже взрослые. Как мы ждали эти представления! Но они были все реже, а потом и совсем прекратились.

Помню: ранняя весна. Я еще маленькая. Вдруг ночью просыпаюсь не от шума, а от жуткой тишины. Дверь на балкон открыта, но там тоже тихо. Смотрю, папа с мамой тоже не спят, ходят по квартире, о чем-то переговариваются. Я чувствую, что-то случилось или должно случиться. Мама подошла ко мне, уговаривает лечь. Вдруг мы услышали шум машины, вот она въехала в наш двор. Опять жуткая тишина. Но нет, слышно как стукнула дверь нашего подъезда. И вот поднимается лифт. Мы на 5-м этаже. Он прошел 3-й, 4-й этажи. На 5-м останавливается. Папа с мамой возле двери. Мама шепчет: «Не открывай».

Но звонок и грубый стук в дверь раздались напротив. Там долго не открывают. Слышны детские крики, рыдания. Вниз спускались по лестнице пешком, громко. Но вот все стихло.

После ареста отца в школе началась настоящая травля Миши. Мол, он сын «врага народа», да еще приехал из Германии. В итоге, произошла трагедия. Как-то его мама пришла домой, а дверь никто не открывает. Она почувствовала что-то неладное, вызвала дворника. Когда дверь взломали, она вбежала первой в квартиру и увидела, что Миша повесился. У ног его лежала записка. Женщина схватила ее, и пока никто не успел прочитать, проглотила. У нее еще была дочь, надо было думать о ней. Из этой квартиры их, конечно, выселили, дав комнату в соседнем доме.

В те времена по ночам по Петровско-Разумовской аллее машины практически не ездили, исключая одну, как ее называли, «черный воронок». А утром папа шел в мастерские, где в коридорах собирались художники и выясняли «кого взяли».

Помню как-то, уже под утро, вновь послышался шум «Воронка», но на этот раз он остановился у соседнего подъезда. А через день мама на кухне показывает мне коробок спичек с картинкой и спрашивает: «Что тут нарисовано?» Внизу демонстрация, а сверху развевается красное знамя. Больше ничего я не увидела. Оказывается, по мнению НКВДшников, знамя изображено в виде коршуна, который клюет эту демонстрацию.

Для того, чтобы это увидеть, надо иметь необузданную фантазию. Но художник за эту картинку поплатился жизнью – его арестовали и вскоре расстреляли.

У Давида Марковича хранились фотографии бывших вождей – Троцкого, Рыкова и других. Пришлось их уничтожить. Особенно, жалко ему было расставаться с «маузером», ведь он его получил за военные заслуги.

Это был сильный, жизнерадостный человек. Его жена Клавдия Григорьевна жаловалась, что с ним невозможно никуда ходить. Если где-то завязывалась драка, он должен был обязательно влезть в нее и разнять дерущихся. И это ему удавалось. А в те времена это случалось часто, особенно, вечером или ночью, когда они возвращались откуда-нибудь из гостей или театра.

Где-то зимой в 1938 году к нам без предупреждения приехала из Пятигорска сестра Клавдии Григорьевны Лиза с двумя детьми и мамой. У нее арестовали мужа, начальника краевого управления и их с детьми зимой выгнали на улицу. И Давид Маркович с Клавдией Григорьевной в это тревожное время приютили их у себя. С их стороны в то время это был героический поступок.

Жила Лиза, конечно, нелегально, без прописки. Но здесь помог дворник. В те времена он был начальником в нашем городке и был в курсе, что происходит в квартирах нашего дома. Если что в его обязанности входило докладывать куда следует. Но он был добрым человеком и чем мог, помогал жильцам. И на этот раз он сделал вид, что не замечает нелегальных жильцов в нашей квартире.

6.

Но работать в такой тесноте Давид Маркович, конечно, не мог. Поскольку, он был талантливым художником, ему с радостью предлагали работать в мастерских. Правда, за это ему часто приходилось подправлять или переписывать чужие работы.

Писать во всю мощь своего таланта он любил летом. У него был небольшой, но крепко сколоченный чемодан, он набивал его красками, от чего тот становился почти неподъемным, брал картонки, холсты и всей семьей мы отправлялись месяца на три куда-нибудь на Украину – под Харьков, Херсон или в Крым.

Пейзажи писались легко. Они наполнены светом, насыщены цветом, лиричны. Писал много портретов, но их, как правило, раздаривал. Многие из этих летних работ экспонировались на выставках, продавались.

Очень любил животных. Как-то в конце 1937 года ему подарили крошечного щенка немецкой овчарки, которого папа назвал Бэком. Днем все домочадцы возились с ним. Но щенок не умел еще сам есть и каждую ночь Давид Маркович вставал и кормил его из соски молоком. Щенок обожал его и пока не вылижет, не успокоится. Девинов сделал несколько набросков с него. Пес вырос, стал красивой породистой собакой.

Как-то в гости зашел приятель Давида Марковича, режиссер Александр Разумный. Увидев собаку, он обомлел – ему для съемок художественного фильма «Тимур и его команда» нужен был именно такой пес. Он стал уговаривать Давида Марковича дать Бэка для съемок. После продолжительных уговоров тот сдался, решив, что на время, «в хорошие руки» можно отдать, тем более, что приятно будет увидеть своего пса на экранах кинотеатров.

Но съемки затянулись, и в итоге, фильм вышел уже перед самой войной. Конечно, вся наша семья побывала на презентации и премьере фильма, который пользовался большим успехом.



Глядя на собаку на экране, хотелось крикнуть: «Бэк, Бэк!» Но режиссер привязался к нему и тянул отдавать. А тут грянула война, эвакуация и стало не до этого. Но, видимо жилось псу у Разумного неплохо. Бэк прожил длиннющую для собаки жизнь – 25 лет.

После войны в семье были постоянно собаки, но небольших размеров. Художник с любовью писал их, нередко в паре со своими дочерьми: «Анна с Макой» и другие.

Обладая обширными знаниями, он преподавал в художественном училище специальные предметы и историю искусств. Студенты очень любили его. Те, кто вернулись с фронта, приходили к нам домой за его консультацией, советом или просто отметить какой-нибудь праздник.

Окончание

                      

Мои несколько слов об этой замечательной оперной певице.

Любопытно, что один из моих собеседников, Юрий Темирканов, поставил на первое место среди её достоинств - красоту.

Этим бoлee лeтoм нa caмых ухoжeнных и бeзoпacных пляжaх Лaтвии, прoшeдших ceртификaцию нa cooтвeтcтвиe мирoвым экoлoгичecким cтaндaртaм, рaзвeвaeтcя дecять Гoлубых флaгoв. Eщe двa тaких флaгa пoлучили лaтвийcкиe причaлы. Нaдo признaтьcя мeждунaрoднaя !--more-- кoмиccия удocтoилa знaкoм кaчecтвa рижcкий пляж в Вaкaрбулли (Vakarbulli), вeнтcпилccкий пляж, юрмaльcкиe пляжи в Мaйoри (Majori) и Яункeмeри (Jaunkemeri), пляжи oзeрa Cтрoпы — Lielais [...]