---

"Соседи" - так-то ничего особенного - малэнькi россияне дружат семьями/домами, - но последний эпизод всё-таки мощный - типа, "здравствуй, мама, возвратились мы не все".

Дождь тихонько стучит по отзывчивым жестяным бокам небольшого металлического киоска, выкрашенного в ядовитый жёлтый цвет. Однако, эта жизнерадостная корпоративная раскраска не спасает от общей промозглости настроения: не успевший с утра позавтракать журналист пробирается под дождём к этому киоску походкой голодного гавроша – втянув голову в плечи, вжав кулаки в тесные карманы брюк и подшмыгивая пролетарской дождевой каплей на носу. Я хочу купить пару пирожков, чтобы проглотить их с горячим чаем в сухом уюте кабинета, и вот, наконец, оказываюсь под тихонько дребезжащим от дождя жёлтым козырьком.

Я уже занёс было руку, чтобы постучать в чистое большое окошко, как замечаю, что продавец – мальчишка лет пятнадцати – присел у столешницы, уронил голову на руки и спит, посапывая во все заковырки так сладко, что я замираю, придерживаю занесённую было для стука руку, и несколько секунд… Не то, чтобы мешкаю, хотя мне, конечно, жалко его будить, но, как бы точнее выразиться… Несколько секунд я даю ему ещё поспать.

... Шестой день качки на спине верблюда вкупе с изнуряющей жарой к концу недели стали уже чем-то привычным. И всё бы ничего, разве только – песок, который приходится каждый вечер вытряхивать отовсюду, даже из ушей. Но если сначала было сложно даже представить, чтобы просто залезть верхом на эту огромную чавкающую клюку с горбами, то теперь, как только караван трогается в путь, практически сразу наваливается сон. И руки сами собой покрепче сжимают поводья, а сердце начинает играть в какую-то одному ему ведомую игру, подстраиваясь под неровный ритм глухо ступающего верблюда – и ты совершенно и окончательно проваливаешься в сон.

Духота, пронизывающая весь мир от горизонта до мокрой рубашки, прилипшей к пояснице, тёплыми пальцами начинает разминать мозг, лепя из него дивные, струящиеся образы сновидений, перетекающих одно в другое и смешивающихся с миражами вдали раскалённой пустыни…

Вот грозные кочевники, остановившиеся у лазурного озера. Они спешились и жадно черпают жемчужную воду своими огромными смуглыми руками. Вот нежные блики красавиц, купающихся в следующем оазисе – он медленно проплывает слева по краю сознания, и можно долго наблюдать, как они сладко резвятся в таких освежающих, в таких желанных брызгах и всплесках. А вот семейство слонов, показавшееся справа – они долго-долго, обливаясь из хоботов искрящейся влагой, идут от горизонта до горизонта… Интересно, а как трубит вон тот, самый маленький слонёнок?..

От этих картин, плавящихся в мозгу как податливый воск, на душе становится покойно и уютно. Настолько, что обхватываешь руками покачивающийся горб верблюда и роняешь на них голову, чтобы уж провалиться в самый-самый последний колодец сна.

Но верблюд, вдруг неестественно вывернув шею, поворачивает голову и, шлёпая мохнатыми губами с прилипшей недоеденной колючкой, отчётливо говорит:

– Извините!..

Покачивание каравана постепенно исчезает, горб верблюда твердеет, превращаясь постепенно в стол.

– Извините!

О-о, как затекли руки и больно вдавилась в лоб фирменная кепочка!..

Продавец в киоске, наконец, поднимает голову (на лбу – отпечатавшийся «шрам» от кепки), судорожно вскакивает и открывает окошко киоска.

– Извини, пожалуйста! – я прижимаю руку к груди. – Но очень есть хочется.

Мальчишка с именем «Никита» на бейджике спросонья улыбается и старается внимательно слушать, каких пирожков мне надобно. Движения его резки и суетливы, его покачивает, будто он и впрямь только что слез с верблюда, а когда он стряхивает остатки сна, резко мотнув головой, из ушей с тихим треском, кажется, выпадает несколько песчинок…

– Не-не-не! – восклицаю я, когда Никита пытается засунуть пирожки в морозилку, чтобы подогреть их там (микроволновка стоит в другом углу киоска). – Не надо, Никита, я сам на работе погрею, всё, всё, всё! Всё хорошо! – успокаиваю я его, расплачиваюсь и ещё раз извиняюсь, что разбудил.

Никита что-то в ответ снисходительно шлёпает губами, и закрывает за моими пирожками окошко. Я разворачиваюсь, ныряю в моросящий дождь-зануду и перебежками иду на работу.

За спиной раздаётся высокий резкий, но очень трогательный звук, и тут же следом – одобрительные раскаты взрослых слонов, поддержавших малыша. Я глубже втягиваю голову в плечи, стараясь не расплескать улыбку за края души, и ускоряю шаг.