... », как оказалось, почти
другому мумифицированному телу ...
... им чувство общей
, а также наблюдаемый ...
... им чувство общей
, а также наблюдаемый ...
... им чувство общей
, а также наблюдаемый ...
... культурный фундамент, свою
, свой « ... с «защитниками
». < ...
статьи Каспарова в том, что, будучи нацией, мы должны защищать свой культурный фундамент, свою идентичность, свой «культурный код».
Вопрос о «культурном коде» и методах его защиты в самом деле важный вопрос. Но чтобы говорить о нем, сперва нужно понять, а что это вообще такое – «культурный код». Иначе очень легко договориться, что защищаться нам надо от всякого иноплеменного вторжения. Что, собственно, то и дело и происходит с «защитниками идентичности».
Слово «фундамент» не самое удачное, когда мы говорим о культуре. Культура – это дерево, которое растет, сбрасывая одни листья о распускаясь другими. Порой ветры истории ломают и довольно крупные ветви этого дерева, но само дерево продолжает расти. Иногда даже быстрее. В культурном процессе соединены два: консервативное сохранение старого и творческое созидание нового: ствол сохраняется, но листья опадают и распускаются.
Но главную роль в жизни дерева культуры играют корни, тот самый «культурный код». Что это такое? Во-многом «культурный код» похож на код генетический. Это программа жизни. Жизни народа, жизни культуры народа. Ее можно назвать и «идеей народа». Эта программа «прошита» в психике каждого человека, составляющего народ, и потому является общей для всех людей народа. Поэтому ее можно назвать также «коллективной психикой», или «душой народа». Несмотря на архаичность, последнее название самое точное: «культурный код» оживляет народ и направляет всю его жизнь: жизнь народа – это реализация его идеи.
Обычный человек очень мало осознает прошитый в его психике культурный код. Поэтому можно сказать, что код этот хранится в бессознательных разделах психики. Но не слишком глубоко – при желании код этот может быть сравнительно легко осознан. По крайней мере – частично.
Нуждается ли этот код в защите? Есть ли от чего его защищать? И если есть, то способен ли народ защищать свой культурный код или вообще как-то на него влиять?
Начну со второго вопроса. Народ может влиять на свой культурный код не больше, чем человек может влиять на свой генетический код. Эта штука зашита достаточно глубоко и надежно, чтобы быть защищенной прежде всего от глупости самого ее носителя, рвущегося менять все что ни попадет под руку, но не понимающего, что можно, а что нельзя менять. Так что здесь охранителям не стоит беспокоиться: объект их заботы находится в безопасности и прежде всего – в безопасности от них самих.
Что касается первого вопроса, то его необходимо переформулировать: угрожают ли нашему культурному коду иноплеменные влияния? Или же наоборот – в ассимиляции этих влияний и состоит жизнь нашей культуры, и эта ассимиляция-переплавка и составляет содержание нашего культурного кода?
Даже самый беглый взгляд на историю жизни русской культуры немедленно открывает, что такая плавильность и составляет основу ее жизни. Тут даже не важно, что русская нация, о которой говорит Каспаров, а правильнее – русский народ, биологически формировалась соединением разных кровей: славянских, скандинавских, степных в самом начале; с балтийскими и финно-угорскими добавлениями чуть позже; затем - с тюрками и монголами, и наконец – чуть ли не со всеми народами евразийского материка – от шотландцев до корейцев. Много важнее другое – что жизнь русской культуры состояла в такой же ассимиляции «чужого». Первое мощное воздействие – греческое, византийское; второе – «татарское»; третье – европейское.
Всю нашу историю нам нужно было бы плакать, как чужеродные влияния разрушают нашу идентичность. Но они ее не разрушали, а создавали. Упав на русскую землю, эти влияния расцветали русскими цветами. Великая церковная архитектура 12-го века пришла из Византии, но в Византии нет ничего похожего на такие русские шедевры, как Покров на Нерли. Через двести лет гениальный Феофан приезжает из той же Греции, но и он становится русским иконописцем: в византийских церквях изредка можно встретить что-то похожее, но далеко не то, что сохранилось в новгородском Спасе на Ильине улице. В Василии Блаженном нетрудно увидеть мотивы мечети, но это русская церковь – в мире нет таких мечетей. Русская культура 18-19-го веков сделана или руками европейцев или под сильнейшим европейским влиянием, но это русская культура. И в 20-м веке то же самое. В еврейской литературе не было романов вроде «Доктора Живаго» и стихов вроде «Бесонница, Гомер...». У киргизов же не было не только айтматовской прозы, но и вообще литературы. Окуджава – это не засорение русской культуры армянскими и грузинскими инородностями. Как – к слову сказать – и Пиросмани. Замечу, также к слову, что вся эта культурная агрессия если как-то и повлияла на существание Палеха и судьбу Дымковской игрушки, то только тем, что в повзрослевшей культуре они вырвались из неизвестности и заняли свои весьма почетные места в нашем культурном доме.
В том-то и дело, что наш культурный код как раз и состоит в том, чтобы брать чужое и делать его русским, расширяя и расширяя тем самым русское культурное пространство. И если и надо от чего-то этот код защищать – то только от дураков (я не о ком-то лично), которые не дают себе труда его понять. Но к счастью, он не нуждается и в такой защите – он вполне дуракоустойчив.
Не защищать нам надо свой код, а стараться понять его.