Глобальная духовная борьба XXI века определит победителя


В глобальной борьбе XXI века должно определиться новое геополитическое устройство мира. Оно вытекает из целей предыдущего этапа геополитической борьбы, которые были сформулированы вполне однозначно еще со времен британского геополитика Хелфорда Маккиндера на заре ХХ века. Причем пока они не вполне достигнуты. Аккумулировано их суть состоит в том, что, кто господствует в России, тот контролирует континентальную цивилизацию. У кого континент под контролем, у того – весь мир. Россия была и остается главным призом победителю в глобальной борьбе.

Разносторонняя аргументация этого тезиса хорошо известна специалистам по геополитике. Россия была и остается регионом мира самодостаточным по всем видам природных ресурсов. Кроме того, суровые климатические условия всегда требовали высокого уровня взаимопомощи людей, особых коллективных усилий для самообеспечения. Поэтому она является мировым центром созидательных сил. Созидательный процесс – это всегда объединение коллективных усилий для достижения результата, общего для обеспечения интересов всех участников. Это приоритет общих интересов над частными, что и составляет суть коллективизма.

Остальные страны и крупнейшие регионы мира вынуждены по жизненной необходимости в той или иной степени участвовать в борьбе за распределение мировых богатств, за обеспечение своих частных интересов.


Коллективизм против индивидуализма

Духовное содержание исторической борьбы, развязка которой должна произойти в этом веке, состоит в противостоянии коллективизма и индивидуализма. Либо Россия воспрянет как мировой центр коллективизма и будет существовать дальше, поскольку она как социальная общность может существовать только на этой духовной основе. Либо она будет раздроблена и порабощена транснациональными силами индивидуализма, станет их мировым центром, который всеми возможными способами будет устранять коренное население как носителей коллективистских ценностей. Духовная сторона борьбы заняла сегодня приоритетное положение среди всех других сфер борьбы.

Между тем состав противоборствующих духовных сил вполне оформился и оставался по существу неизменным после явления Христа, если отставить в сторону изменения терминологии и внешней атрибутики. Именно тогда была сформулирована основа образа жизни, системы человеческих взаимоотношений, духовных ценностей, к которым следует двигаться людям. Это воспринимается сегодня в канонически закрепленных религиозных формах, а также и в прямо или косвенно порожденных этим светских теориях.

Сущность великой идеи человеческого общежития достаточно проста. Люди объединяются в коллектив (на любом уровне – семьи, рода, племени, трудового коллектива, государства, цивилизации) для того, чтобы обеспечить свое достойное выживание. Для существования коллектива нужно всем придерживаться норм коллективизма. То есть каждый человек должен жить и действовать ради коллективных интересов, а не каких-либо иных. Тогда коллектив обеспечивает максимально возможное для благополучия людей, достижимое на текущем уровне развития общества. Если люди начинают придерживаться иных интересов, отличных от общественных в целом (иными словами, антиобщественных), то такое общество слабеет, снижает эффективность выполнения своих функций, начинает разрушаться.

Этот процесс мы отчетливо наблюдаем в современной жизни. Отличными от общих интересов могут быть лишь частные. Это приоритет не только личных интересов, но и интересов отдельных социальных групп, в том числе транснациональных, отдельных государств и их блоков. Антиобщественные интересы, разрушающие общество, порождают проблему безопасности, внутренней и внешней.

Частный интерес состоит в том, чтобы получить в свою пользу максимально возможное, отняв его у других членов общества. Сейчас, когда эгоистические силы частного интереса обрели по сути безраздельное глобальное господство, распределительные силы взяли под единый контроль планету, мы видим разворачивающуюся картину трагедии человечества.

Социальный смысл исторического рубежа двухтысячелетней давности состоял в том, чтобы развить позитивный опыт человеческих взаимоотношений внутри семей и родственных общин до уровня образа жизни народов, государств, человечества в целом. Это – духовная суть социального прогресса, которая не зависит от конкретного уровня материального развития общества. Благополучие людей измеряется не только количеством потребляемого. Это – счастье жить среди доброжелательных людей, всегда готовых прийти на помощь, социальные гарантии, высокая безопасность в широком смысле слова. Это – альтернатива обществу индивидуализма, где человек человеку – волк.

Появившийся на семь веков позднее ислам был основан на том же самом. Современная коммунистическая идея – попытка реализовать тот же самый коллективизм, но на основе светского учения. Даже базовая ячейка общества представлялась во всех случаях одинаково: община у православных, коммуна у коммунистов, умма у мусульман – одно и то же, сказанное на разных языках.

Христианское учение, канонизированное и в форме общих принципов, и в форме конкретных норм на образных примерах жизненных ситуаций, доступно для людей с любым уровнем образования. Оно соответствовало состоянию общества две тысячи лет назад и столь же понятно сегодня.

Коммунизм от первых христиан

Первохристианские общины жили по нормам коллективизма. Но они были преследуемы со стороны властей в разных странах по идеологическим причинам, за демонстрацию позитивного образа жизни, поэтому оставались небольшими замкнутыми группировками. В IV веке, когда христианская религия стала государственной в Римской империи, ситуация изменилась. Рим пытался на религиозной основе сплотить вокруг себя покоренные народы. Но коллективизм как образ жизни не восторжествовал, поскольку он был неприемлем для имперской элиты. Тут же начались еретические искажения самого христианства, повлекшие в конце концов возникновение католицизма. Из известных нам исторических примеров наиболее продолжительное время – целых полтора века существовало коммунистическое общество в Парагвае. Оно было создано и получило официальное право на существование в 1611 году иезуитами для истребляемого колонизаторами племени гуарами. Прогресс был фантастическим. В короткое время недавние людоеды превратились в цивилизованный народ. Они приняли христианство, обрели свою письменность, систему образования, издавали книги, создали вооруженные силы для защиты от колонизаторов, по меркам XVII–XVIII веков стали крупным промышленным производителем Латинской Америки. Из пятитысячного племени они превратились в 150-тысячное, причем их наставляли всего 120 отцов-иезуитов. Но в конечном итоге их автономия была уничтожена вместе с репрессиями в отношении ордена иезуитов. Они мешали работорговцам превращать себя в рабов, давали позитивный пример свободного развития окружающим их племенам и народам.

Во второй половине ХХ века эту идею реализовал пастор Джонс в США. Достаточно быстро его община достигла численности 20 тысяч человек. Причем приходили туда в основном люди, выброшенные за борт жизни. Коллективистский образ бытия настолько превосходил по качеству хваленый американский образ жизни, что власти стали преследовать эту общину, вынудили ее перенести центр своей деятельности за границу. Была взята в аренду территория непроходимых джунглей в центральноамериканском государстве Гайана. В короткий срок там был создан очаг коллективистской жизни, обеспеченный всем необходимым, в том числе медициной и образованием. Пример счастливой жизни общины Джонса показывал разительный контраст на фоне американской действительности. Угроза над людьми общины нарастала и стала проявляться многими признаками. Пастор обратился к послу СССР с просьбой предоставить его общине любой участок земли, а также политическое убежище. Однако на решение этого вопроса не оставалось времени. В ноябре 1978 года США выбросили вертолетный десант в Гайану и полностью истребили около тысячи жителей общины вместе со стариками и детьми. Потом это было объявлено коллективным самоубийством в тоталитарной секте.

Здесь приведено несколько примеров настоящего коллективизма. Возрождение этой истины в общественном сознании является основным вопросом духовной борьбы в XXI веке. Только это может направить в правильное русло усилия народов во всех остальных сферах – социальной, экономической, военной, политической и других. Только это может дать жизнеутверждающую перспективу как альтернативу нынешнему бездушному и жестокому обществу.

К.Соколов. Вице-президент Академии геополитических проблем
«Военно-промышленный курьер» № 21 5 июня 2013 г

ertata

stoletie.ru/print.php?ID=154538

---

Историческая энергия общества, его инновационный потенциал и способность к развитию обусловлены не только объективными условиями его существования, но и особенностями коллективного целеполагания, выраженными в формах национальной мечты. Конечно, наличие мечты еще не составляет достаточного условия прогресса. Однако она является необходимым источником побуждающих к нему мотиваций.

Приземленные стремления не могут принести выдающихся результатов. И в то же время, когда мы задумывается об успехе больших исторических проектов, то всегда обнаруживаем за ними дерзновенный полет мечты, как бы прорывающей узкий круг заданных обстоятельств.

Наверняка, многие, если не большинство из нас слышали о так называемой «американской мечте» и о том, какую роль она сыграла в быстром историческом подъеме Соединенных Штатов. А есть ли своя собственная национальная мечта и у нас? На этот вопрос попытались ответить российские социологи, которые весной и летом 2012 г. провели соответствующее исследование, основанное на данных всероссийского социологического опроса.

В современных условиях вряд ли надо удивляться тому, что для большинства наших сограждан на первом месте стоят их личные надежды и заветные желания. Это прежде всего – жить в достатке, чтобы не приходилось считать копейки (такой ответ дали 40 % опрошенных). Но уже на втором месте, наряду с личным (иметь хорошее здоровье) появляется и общественное: приблизительно треть опрошенных мечтают жить в разумно устроенном, справедливом обществе.

Но что такое, в понимании россиян, справедливость? Вопреки весьма распространенному мифу, который одно время тщательно культивировался в некоторых влиятельных СМИ, это вовсе не пресловутое «отнять и поделить».

Напротив, большинство (около 60 % опрошенных) придерживаются того мнения, что равенство возможностей важнее равенства доходов и условий жизни, а 70 % полагают справедливым, когда у одних людей оказывается больше денег, чем у других, если только они имели одинаковые возможности их заработать.

Увы, положение вещей в современной Россия мало кому представляется соответствующим критериям справедливости. Около 83 % наших сограждан считают, что различия доходов у нас сейчас слишком велики, и лишь один из каждых 8 – 9 опрошенных согласился с тем, что в нашей стране справедливо распределена собственность.

Но когда же на Руси жилось так весело и вольготно, что это время может рассматриваться если не как реализация народной мечты, то, по крайней мере, как приближение к ней? Конечно же, отвечая на данный вопрос, наши респонденты разошлись во мнениях. Почти треть из них ответила, что, по их представлениям, ни одна эпоха российской истории не соответствует их идеалам. Что же касается остальных, то распределение мнений среди них обнаружило весьма интересные тенденции.

Судя по полученным данным, постепенно ослабевает еще недавно сравнительно сильная эмоциональная связь россиян с эпохой Л.И. Брежнева. Сегодня признать его воплощением «русской мечты» согласились только 14 % опрошенных. Обращает на себя внимание кардинальный сдвиг в балансе оценок прошлого и настоящего. Если 10 – 15 лет назад россияне в 3 раза чаще отдавали предпочтение «золотой осени» советской власти, чем рынку и демократии образца 1990-х годов, то в настоящее время они уже чаще выбирают современность. И несмотря на то, что нынешнее положение дел в России мало у кого из граждан вызывает чувство восторга, почти треть опрошенных нами респондентов присоединились к мнению, что «русская мечта» наиболее полно воплотилась в современный период истории России – в «эпоху Путина». Этот вывод для самих исследователей был в какой-то мере неожиданным. Конечно, треть – это не большинство, но все же на стороне «эры Путина» – самый большой сегмент выборки. И это, на наш взгляд, во многом проясняет остро дискутируемую ныне политологами проблему так называемого путинского большинства.

Что же касается «перестройки» и 1990-х годов, то отношение к ним по-прежнему остается резко негативным – в них видят воплощение национальной мечты не более 3 – 4 процентов опрошенных.

Как показывают полученные в ходе опроса данные, самым любимым историческим героем россиян по-прежнему является Петр I. Среди них более трети считают, в частности, что он полнее и последовательнее всех остальных исторических деятелей воплотил в себе и «русскую мечту». В этом отношении он с большим отрывом опережает всех остальных деятелей российской истории. Так, в рейтинге российских правителей следующей по популярности фигурой является Екатерина II, но и она вызывает восхищение россиян в 2,5 раза реже, чем ее великий предшественник. Советские же лидеры в этом контексте вообще не идут ни в какое сравнение. Это относится и к такому, бесспорно, выдающемуся деятелю, как Ленин, и даже к Сталину, во многом не без успеха подражавшему Петру (он, как известно, также способствовал возвращению царя-преобразователя в пантеон национальных героев, что до середины 30-х годов было для большевиков абсолютно неприемлемым). Что же касается номенклатурных выдвиженцев, какими были и Хрущев, и Брежнев, и Горбачев, а, в конечном итоге, также и Ельцин, то они не снискали себе в народе ни большой любви, ни большого уважения. И хотя в политической публицистике не раз предпринимались попытки представить «оттепель» и «перестройку» временем воплощения сокровенных народных чаяний и надежд, а 90-е годы ХХ века – «великой эпохой», каждый из перечисленных политических лидеров 50-х – 90-х годов ХХ века является кумиром лишь для 2 % своих сограждан (Брежнев – для 4 %). На этом фоне результаты современных российских политиков смотрятся очень достойно – свыше 14 %. При этом надо, однако, учесть, что приблизительно 9 из этих 14 % следует отнести на счет всего одного человека – В.В. Путина. Интересно отметить, что в электорате Путина более четверти связывает «русскую мечту» именно с действующими, современными политиками. А вот среди причисливших себя к электорату Зюганова, Жириновского, Прохорова или Миронова, эту точку зрения поддерживает только один из 11 – 12. Подавляющее же большинство не видит связи между современной политикой и национальной мечтой. Надо полагать, что, выражая такую позицию, они имели в виду в том числе и тех политических деятелей, за которых голосовали на президентских выборах.

Полученные в ходе исследования данные указывают на то, что «русская мечта» имеет не только материальное, но и духовное измерение.

Это выражается, в частности, в довольно высокой оценке деятельности православных подвижников и святых – Сергия Радонежского, Серафима Саровского, Матроны Московской и др. Их назвали символом народных чаяний и народной мечты свыше 14 % наших респондентов. В рамках проведенного опроса это второй результат – меньше, чем у Петра I, но больше, чем у такой популярной правительницы, как Екатерина II. В то же время деятели всех направлений, которые пытались выступить выразителями народных стремлений помимо и тем более вопреки государству и Церкви, массовым сознанием совершенно отторгаются. Основательность их претензий на выражение народной мечты признают всего лишь от 1 % (для русских националистов) до чуть более 2,5 % опрошенных (для диссидентов советской эпохи, включая А.Д. Сахарова). Впрочем, примерно четверть населения страны вообще не видит для себя кумиров в прошлом и считает, что в качестве символа и выразителя народной мечты не может рассматриваться ни один из деятелей прошлого и настоящего. В целом симпатии и антипатии к деятелям прошлого и по статусным группам, и по возрастным когортам, и по типам поселений распределены достаточно ровно, что говорит о достаточной гомогенности исторического сознания россиян. Как это ни странно, не слишком сильно варьируются соответствующие показатели и в зависимости от политических взглядов. Единственное исключение – Ленин: голосовавшие на президентских выборах за Зюганова называли его символом «русской мечты» почти в 2,5 раза чаще, чем в среднем по выборке.

Однако и среди коммунистического электората царь Петр значительно популярнее вождя пролетарской революции (36 % опрошенных против 24 %).

Национальную мечту никоим образом не следует рассматривать как некую заданную на все времена социально-психологическую константу. И в этом отношении «русская мечта» выделяется своим динамизмом. На протяжении последних 100 – 150 лет она не раз меняла свои контуры и наполнялась новым содержанием. Вначале она конституировалась и долгое время существовала как мечта о правде-справедливости. Затем, уже в условиях бурно развивающегося промышленного капитализма, начала складываться народная мечта о приобщении к культуре и образованности, которая стала одной из составляющих революционного порыва 1905 и 1917 гг. На основе порождаемых ею ценностных ориентаций и моделей социального поведения, в 50-е – 60-е годы ХХ века складывалась специфическая форма социальности, особенности которой во многом объясняют как впечатляющие достижения СССР периода его расцвета, так и подтачивавшие советскую систему противоречия, в конечном счете приведшие к ее крушению. В первые послевоенные десятилетия коллективные чаяния большинства советских людей во многом определялись очень простой формулой: «Только бы не было войны». Что ни говори, но была у многих людей и вера в «коммунистическое завтра». Но к началу 70-х все это оттесняется на задний план новой, альтернативной прежним, коллективной мечтой, генетически связанной с социальным запросом на формирование «общества потребления».

Составной частью этой мечты о «потребительском рае», не связанной, в отличие от веры в грядущую победу коммунизма, с идеей социальной справедливости, стала своеобразная идеализация Запада, стремление сблизиться с ним вплоть до обретения некой единой идентичности.

Вскоре, однако, выяснилось, что Запад – это не только бытовой комфорт и демократические ценности, но и определенный взгляд на вещи, который в свете российского опыта часто кажется поверхностным, неадекватным или неискренним.

Западная идентичность – это еще и некая коллективная мечта, которая в настоящее время существует в двух основных конкурирующих между собой вариантах – европейском и американском. Американская мечта – это мечта об индивидуальном материальном успехе; в конечном счете она сводится к тому, что любой энергичный и «ответственный» индивид может преуспеть, если будет много работать и проявлять изобретательность, рассчитывая при этом исключительно на самого себя. Все это, однако, не слишком согласуется с настроениями россиян, связывающими свои надежды на лучшую жизнь прежде всего с «соборным» государственным целеполаганием, ориентированным не на интересы отдельных социальных групп и слоев, и даже не на их согласование, а на общенародные задачи и цели. В подтверждение сошлемся на распределение мнений наших респондентов по вопросу о том, какие лозунги, принципы и политические формулы в наибольшей степени выражают их личную мечту о будущем России. Чаще всего на него отвечали так: «Социальная справедливость, равные права для всех и сильное государство, заботящееся о всех своих гражданах» (почти 45 % полученных в ходе опроса ответов).

Около 60 % опрошенных согласилось с тем, что государство должно отстаивать интересы всего народа перед интересами отдельных людей.

А 71 % признали необходимым усиление роли государства во всех сферах жизни, и в том числе национализацию крупнейших предприятий и стратегически важных отраслей.

Но, может быть, затаенным чаяниям россиян отвечает другая мечта, воплотившаяся ныне в проекте Единой Европы? В отличие от американской мечты, она носит солидаристский характер и основана на специфической модели позитивного взаимодействия человека с другими людьми и природой.. Слов нет, эти европейские идеалы, безусловно, для многих весьма привлекательны. Однако и они вряд ли полностью совпадают с устремлениями и надеждами россиян. Прежде всего отметим, что в России довольно низок потенциал субсидиарности, которая играет важную роль в реализации европейского исторического проекта. Так, по данным проведенного исследования только 9 % наших респондентов ощущают чувство общности с людьми, живущими в том же населенном пункте, в той же местности.

Еще одно различие – это твердая приверженность россиян идее «органической» общности в рамках национального государства. Как показывают данные ранее проводившихся исследований, наши сограждане не слишком стремятся с кем-либо объединяться, и в любом случае отдают в этом вопросе предпочтение близким им по культуре странам СНГ (Белоруссии, Украине и Казахстану). Не случайно россияне с самого начала не были расположены к насаждавшейся одно время в Европе идеологии мультикультурализма и задолго до того, как ее недостаточная эффективность была признана рядом ведущих европейских лидеров, воспринимали ее как утопическую и благодушно наивную, мало согласующуюся с жесткими реалиями полиэтнического евразийского пространства.

Своеобразие российской мечты и наиболее характерных устремлений россиян во многом связаны и с тем, что последние – гораздо большие индивидуалисты, чем европейцы. В этом они, кстати, в известном смысле сближаются с американцами, хотя российский индивидуализм имеет несколько иную психологическую природу и иной оттенок. Социальный мир современного россиянина – это замкнутый на себя «малый мир» его семьи и друзей, в несколько меньшей степени – коллег по работе. Именно к ним он ощущает наибольшую привязанность (на это указали в ходе исследования почти 2/3 опрошенных). Заметную роль играет также взаимопонимание на почве общего жизненного опыта: более трети участников опроса отметили эмоциональную связь с представителями своего поколения (что косвенно свидетельствует о наличии значительных «разрывов» в условиях социализации вследствие катастрофического характера российской истории ХХ века). А вот «классовая солидарность» (с людьми того же достатка), которая важна для сплочения людей на защиту своих коллективных интересов, ощущение близости с единомышленниками, с людьми, разделяющими тот же тип культуры, весьма незначительна.

Следует особо сказать о том, что «русская мечта» принципиально расходится с установками западной культуры в понимании свободы.

Вообще говоря, свобода – это одна из главных российских ценностей. Свыше 2/3 наших респондентов считают, что свобода – это то, без чего жизнь теряет свой смысл, и только треть соглашаются с тем, что свобода второстепенна и ставят выше ее материальное благополучие.

Мечта о свободе, несомненно, воодушевляет россиян: данный результат с небольшими статистическими отклонениями повторяется от исследования к исследованию на протяжении более полутора десятилетий. Однако, как показывают результаты неоднократно проводившихся опросов, быть свободным для человека русской культуры – совсем не то же, что для американца, немца или француза. Свобода в русском ее понимании реализуется не как возможность реализации определенных прав (соотнесенных в то же время и с известными обязанностями), а как возможность «быть самому себе хозяином»: это не что иное как пресловутая русская «воля», которая может выражать себя в самых разных, но всегда предполагающих энергетическую разрядку, формах. Отсюда и скептическое восприятие Европы, в котором наряду с такими характеристиками, как комфорт, благополучие, цивилизованность присутствуют также эгоизм, неискренность и слабость.

Как показали результаты проведенного исследования, в настоящее время около 54 % граждан страны в возрасте до 55 лет считает, что индивидуализм и либерализм западного типа России не подходят, для нее важны чувство общности, коллективизм и жестко управляемое государство.

Есть, правда, немало и таких, кто с такой постановкой вопроса не согласен. В общей сложности это примерно 46 % опрошенных. Среди молодежи до 25 лет и наиболее состоятельных россиян (с уровнем дохода не менее, чем в два раза выше медианы по данному типу поселения) позитивное отношение к западным ценностям даже на несколько процентных пунктов перевешивает негативные настроения, а среди наиболее образованной части населения между этими двумя противоположными установками в настоящее время установился приблизительный паритет. Такой же паритет зафиксирован среди жителей малых городов и городов областного масштаба. Не следует, однако, думать, что антизападные настроения – это удел депрессивных поселков и села. Как ни парадоксально это выглядит с позиций стандартной теории модернизации, их в такой же или даже еще большей степени разделяет и население обоих российских столиц. Среди респондентов, проживающих в мегаполисах, доля считающих, что западные ценности и идеи не подходят для России, поднимается до 65 %, а доля их оппонентов соответственно снижается до приблизительно 35 %.

К этому надо добавить, что характер российского западничества за последние 20 лет несколько изменился. И то, что значительная часть россиян в целом позитивно воспринимают западные ценности не означает, что они поддерживают широкое распространенное на заре демократических реформ стремление к интеграции с западным миром и ту мечту об «общеевропейском доме», которая владеет умами населения Восточной Европы (за исключением разве что Венгрии). В сегодняшней России сближение с Западом и «европейская мечта» это мечта 10-процентного меньшинства. А реальное чувство общности с европейцами ощущает и вовсе ничтожная часть находящегося в социально активном и трудоспособном возрасте населения страны – 1,7 %.

Возможно, ключ к пониманию противоречивости оценок складывающейся в стране социально-исторической ситуации как раз и лежит в понятии национальной мечты. Да, многое в современной России ее граждан не устраивает, но все же в этой сложившейся на сегодня социально-экономической и политической системе есть зачатки того, к чему сознательно или бессознательно стремятся россияне, а способ сочетания и баланс заложенных в ней тенденций соответствует их интуитивному ощущению должного. Если угодно, можно назвать это чувством стартовой позиции.

В современной России достаточно трудно найти всецело довольных граждан, но тем не менее почти 2/3 опрошенных считают, что тот путь, по которому в настоящее время идет страна, в перспективе приведет ее к нужным результатам.

Есть ли сегодня у россиян какая-либо общая мечта, объединяющая людей на почве сходных стремлений? Мы бы воздержались от безапелляционных суждений по данному вопросу. Ныне российское общество сильно фрагментировано, и противоположность интересов различных его слоев не способствует формированию единства устремлений. Если «русская мечта» в настоящее время и существует (или складывается заново), то она, безусловно, размыта, и было бы, пожалуй, весьма затруднительно выразить ее в столь же четко артикулированном виде, в каком в настоящее время выражена американская и европейская мечты или, допустим, мечта о новом исламском мировом порядке. Однако результаты проведенных исследований указывают на то, что в массовом сознании совершенно определенно имеются налицо все те компоненты, из которых «синтезировалась» русская мечта в прошлом. Это сильно выраженное чувство справедливости, приверженность социальному равенству, понимание свободы как «воли», идея государства как «общего дела» и, наконец, приоритет социальных прав над политическими.

Андреев Андрей Леонидович - главный научный сотрудник Института социологии РАН, доктор философских наук

Статья подготовлена в рамках ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России», проект № НК-582П

На фото: картина народного художника России Дмитрия Белюкина «Матушка Русь. Ярославль»

---