В литературно-теоретически-публицистическом отношении самый звиздец - это потомственные фабрично-заводские пролетарии, ставшие (или вообразившие себя) марксистами-теоретиками. Это как ГСМ, только гораздо хуже. Они ухитряются изьяcняться настолько хитрокрутоподперевывернутым языком, что чтобы понять, что они хотели сказать, приходится учинять форменное расследование. При этом часто овчинка не стоит выделки - то есть через неделю, ошалев от экстремальных гегельянских заворотов в лексике, нетривиальных извивов мысли в стилистике и чудовищных по сложности моделей обсуждаемого явления, докапываешься в конце концов до какой-нибудь банальной оппортунистической пошлости, которая на каждом углу висит пучками. Автор при этом будет защищать свое детище как ворона птенцов. Не потому что он так уж склонен к оппортунизму, а потому что ему стоило огромных усилий (ну еще бы, такими-то окольными путями) до этих выводов дойти и ему жалко своего труда.

В общем понятно, почему это происходит. Человек приобретает навыки систематического мышления одновременно с изучением марксизма как такового. В результате все стилистические огрехи и экзотические пристрастия классиков воспринимаются не как колоритный авторский стиль, а как общеобязательная норма, единственный язык на котором дозволено говорить о таких вещах. Потом это все еще усиливается за счет стремления (похвального, в общем и целом) к научности и доказательности. Человек думает, что если гегельянский сленг - это наиболее впечатлившее его отличие научно-теоретического языка от нормального, то чем больше будет гегельянского сленга, тем теоретичнее статья.

Отсюда вывод - в наше время не стоит публично рассуждать о диамате, не имея под фуражкой физического и математического образования в обьеме, хотя бы, провинциального технического вуза. На первый взгляд может показаться что вещи несвязанные, но если не соблюдать - фигня-с получается.