Журнал Esquire продолжает свою серию «Правила жизни» в которой собраны высказывания и ответы на вопросы известных людей. Недавно на сайте журнала был опубликован материал об Алексее Навальном, юристе, политическом и общественном деятеле, авторе одного из самых популярных блогов в ЖЖ. Навальный широко известен своей борьбой с коррупцией в России, является создателем и руководителем антикоррупционного проекта «РосПил».

Говорю откровенно: я знаю очень мало об этом человеке и совершенно не представляю, насколько он ценен/вреден для современной России. Но такие публикации всегда интересно читать.

Алексей Навальный

Адвокат, 35 лет, Москва

Уже больше двух лет я не писал в своем блоге ничего личного.

У детей военных не бывает друзей детства, потому что дети военных все время переезжают.

Я обожал выжигание. Но чтобы хорошо выжигать, нужно хорошо рисовать, а рисовал я плохо. Поэтому я просил рисовать маму, а потом выжигал поверх и, конечно, дарил на 23 февраля папе.

Война в Афганистане прошла для меня незаметно. Для нас — тех, кто жил в военных городках, — вернувшиеся из Афганистана были не вернувшимися с войны, а, скорее, вернувшимися из заграницы. Мы не видели тех, кто там погиб. Мы видели тех, кто привез оттуда двухкассетник «Шарп» или — если старший офицер — видеомагнитофон, телевизор с плоским экраном. У меня в классе учился мальчик, отец которого служил в Афганистане советником — к нему в квартиру ходили, как на экскурсию.

Моим главным героем был и остается Арнольд Шварценеггер.

В детстве все дрались до крови. Подраться с кем-то до крови значило победить.

Я очень хорошо помню, как в детстве после концерта «Алисы» подрался с какими-то гопниками, которые приехали, скажем так, обижать неформалов. Больше всего меня тогда поразило, что с концерта вышли тридцать тысяч человек, которые только что кричали «мы вместе», а потом на глазах у этих тридцати тысяч кого-то начали бить, а все шли мимо и отворачивались.

Мои нунчаки были не такие, как у всех. Не табуретные ножки с цепочкой из ванной, а более продвинутые. Ведь моя мама работала на деревообрабатывающей фабрике.

В школе меня могли избить только старшеклассники.

Первые в жизни блокпосты я увидел в СССР. Тогда, в 1986 году, мы жили под Обнинском, атомным городом. Когда случилась чернобыльская авария, на въезде в Обнинск стояли люди с дозиметрами и мерили радиацию на колесах машин. Ловили тех, кто бежал из Чернобыля.

У меня отец из-под Чернобыля, и каждое лето я проводил у бабушки в деревне Залесье, в паре километров от города. Если бы авария случилась в июне, я был бы там. Чтобы не поднимать панику, всех колхозников — и наших родственников тоже — отправили на картошку, копаться в радиоактивной пыли. Только потом их стали отселять. Это была реальная вселенская катастрофа, в которой я и мои родные были жертвами. Я был там в прошлом году. Зашел в бабушкин дом. На полу лежало пальто, которое носили все мои братья, и фотографии, где я в этом пальто летом бегаю. Почти все разворовали, но такие вещи никому не нужны.

Там, на нашей родине, стоит памятник погибшим воинам — как в любой советской деревне. На нем написано: «Навальный, Навальный, Навальный...» Но не факт, что все они — родственники. На Украине Навальных — как собак нерезанных.

В моем роду не было бандеровцев.

Конечно, я пытался узнать значение своей фамилии, но ничего не нашел. Ну Навальный. Ну валенки, значит, валял.

Мое самое яркое воспоминание детства — это речка Уж, которая впадает в Припять, высокая круча и гнезда ласточкины. И вот я все время пытаюсь достать эту ласточку, засовываю туда руку, а достать не могу.

Я люблю охоту, но я скорее теоретический охотник. За всю свою жизнь я убил только тетерева и вальдшнепа. Этого вальдшнепа жена мне не может простить до сих пор. Когда я принес его домой, она сказала: «Ощипывай сам». Но мы уже собирались в отпуск и просто швырнули вальдшнепа в морозилку. Пока мы были в отпуске, дома отключали электричество. В общем, если без подробностей, холодильник пришлось выкинуть.

Больше всего мне понравилась засидочная охота. Ты сливаешься со снопом сена, сидишь и ждешь тетерева. Сидишь час, два, а он все не пролетает. Нельзя шевелиться, громко дышать, и у тебя затекают ноги. Но ты сидишь в абсолютной тишине и думаешь о чем-нибудь приятном.

Настоящие охотники — те, с которыми мне довелось встречаться, — дадут сто очков любым сотрудникам «Гринпис». Более зеленых и более помешанных на экологии людей я не встречал. Они просто одержимы понятием «рост популяции» — ведь от этого охота зависит. Но я говорю только о настоящих охотниках. В архаров с вертолета стреляют отморозки. Люди, которые играют во что-то среднее между махараджей и поручиком Ржевским.

Охота стала обязательным атрибутом власти. Идеальный способ для того, чтобы решать вопросы и обо всем договариваться, пока тебя никто не видит. Чиновничий эскапизм.

С возрастом я с удивлением понял, что мне начала нравиться наша отвратительная погода — погода средней полосы.

Эмиграция — вопрос ответственности. Кто-то считает, что это форма ответственности перед детьми: уехать, чтобы детям жилось лучше. Но мне кажется, что ответственность — это как раз сделать так, чтобы мои дети захотели остаться здесь.

Почему-то мне нравится идея, что кто-то из моих детей станет архитектором.

Моя дочь говорит всем вокруг, что папа борется с жуликами. Даже в школе она кричит, что Путин — жулик. Жена ругается. Она считает, что это создает нам проблемы. Но дочке все равно нравится идея, что папа занимается борьбой. Не думаю, что она способна сейчас понять, Робин Гуд папа или не Робин Гуд. Но для девятилетнего ребенка папа по определению не может сражаться с чем-то хорошим.

Я не думаю, что игрушечное оружие делает детей жестокими. Дети любят играть в войну. Если у ребенка есть игрушечная ядерная бомба, вряд ли он захочет применить настоящую, когда вырастет.

Детей я ставлю в угол. Но самое эффективное — это запретить детям смотреть телевизор.

Мой лучший друг — это моя жена. Я часто говорю ей: «Я не могу лежать на диване и есть, если ты на меня не смотришь». Самая популярная цитата из «Симпсонов» у нас в семье.

Больше всего мои дети любят «Симпсонов» и «Футураму». Мультфильмы и телевизор, как мне кажется, развивают словарный запас. А для того, чтобы разбираться в американской политике, гораздо полезнее смотреть «Южный парк», чем американский новостной канал.

Я стараюсь смотреть новости «Первого канала».

На всех каналах врут примерно одинаково. Но меня гораздо больше задевает, как врут на НТВ, потому что они врут хитрее. Мне плевать, как врет Екатерина Андреева. Это не человек. Это просто лицо с экрана, которое ничем не отличается от дельфийского оракула. Но когда врут те, кто похож на живых людей, это раздражает гораздо больше.

Мой блог существует только потому, что в СМИ существует цензура.

Я регулярно получаю комментарии: «А про это Навальный не написал, боится». Но я не могу писать про все коррупционные скандалы. Я не могу писать про каждый украденный миллиард. Мне тогда придется писать по десять раз в день.

Мои источники работают не на самом высоком уровне. Вот сидит, скажем, в компании ВТБ человек и получает неплохую зарплату, большая часть которой уходит на погашение ипотечного кредита. И вдруг он видит, как какие-то уроды, вообще ничего не делая и сваливая на него работу по администрированию жульничества, зарабатывают сотни миллионов. Его это очень злит, и ему очень хочется кому-то об этом рассказать.

Говорят, что я работаю на Сечина и мочу по его приказу Газпром. Еще говорят, что я работаю на Стаса Белковского, но это уже по теме национализма. Радикальные националисты говорят, что я работаю на евреев: типа, пархатые нашли голубоглазого и выставили его фронтменом. Когда я поехал учиться в Йельский университет, очень популярной стала версия, что я работаю на американцев. А глава Транснефти Токарев вообще говорил, что я выполняю поручения Маккейна. Но этого я уже совсем не могу понять: почему именно Маккейна, а не Сары Пейлин, к примеру?

У нас везде расставлены мельницы. Что бы ты ни делал, тебя всегда обвинят в том, что ты льешь воду на чью-то мельницу.

Для борьбы с коррупцией необходимы два главных условия — политическая конкуренция и свободные СМИ. Свободных СМИ в стране практически нет. Значит, нужно пытаться создавать политическую конкуренцию.

Идея внедрять хороших людей в плохую власть не работает. Я понял это на примере Никиты Белых, у которого был советником в Кировской области. Конечно, хороший человек не будет искать выгоды для себя, но он не сможет быть эффективным мэром или губернатором, если не будет ежедневно мухлевать. Звонит министр: «Я слышал, тебе деньги нужны на обводной канал, так ты, пожалуйста, реши вопрос для моего предпринимателя». И тебе приходится ежедневно всех коррумпировать — обеспечивать, что называется, в полном объеме.

В России воруют не так уж и много. На один спизженный рубль приходится пять проебанных.

В «Единой россии» попадаются люди, которые, в общем-то, мне симпатичны. Но если ты вступил в «Единую Россию», то ты все-таки вор. А если и не вор, то точно жулик, потому что своим именем прикрываешь остальных воров и жуликов. И не надо сравнивать «Единую Россию» с КПСС. Сегодня никто не приставит тебе к виску пистолет, если ты откажешься работать Екатериной Андреевой. А в самом крайнем случае — если ты уже вступил в «Единую Россию», — то хотя бы сиди тихо. У вас в журнале можно ругаться матом? Вот скажите, кто тянул за язык этого пидораса Машкова? Почему он упустил отличный шанс промолчать, чтобы остаться для всех просто хорошим актером?

«Единая россия» — партия жуликов и воров» — это абсолютная случайность. Был эфир на «Финам ФМ», где ведущий спросил у меня, как я отношусь к «Единой России». А я и говорю: «Я к „Единой России“ отношусь плохо. „Единая Россия“ — это партия жуликов и воров». Никакого креатива. Скажи мне: придумай лозунг — и я его в жизни не придумаю.

Именно сейчас Россия — самая богатая за всю свою историю и самая свободная. Огромное количество денег, которое засыпает сейчас страну, дает нам шанс на грандиозные изменения, но этот шанс, видимо, уже не будет использован.

Главная проблема России в том, что государство превратилось в мафию — в том самом итальянском смысле этого слова, когда все повязаны друг с другом. Различие лишь в том, что в Москве нет места, где все они разом собираются.

Революция неизбежна. Просто потому, что большинство людей понимают, что эта система неправильна. Когда сидишь в тусовке чиновников, больше всего разговоров о том, кто все украл, почему ничего не работает и как все ужасно.

Все готовы жить честно. Посмотрите на Грузию. Если 20 человек — те, которые на самом верху, — начнут следовать правилам и законам, они заставят следовать правилам и законам всех остальных.

Перемены начнутся с события, которое невозможно организовать искусственно. В Тунисе все началось после того, как человек сжег себя на площади. Еще до всех событий к нам в Йель приезжал известный тунисский оппозиционер. Он мне говорил: «Какие вы в России счастливые, у вас свободный интернет, „Твиттер“, а у нас все это задушено вместе с оппозицией». Он показывал ролики с акций тунисских оппозиционеров: убожество, по сравнению с которым наша «Стратегия-31» — это прорыв тысячелетия. Выглядело это так: десять человек в белых футболках выходили в знак протеста сидеть в кафе. В это же кафе приходили 30 иностранных журналистов, а потом всех арестовывала полиция. И всё! В прошлом декабре они уже планировали отъезд в Париж, чтобы вести борьбу оттуда. Вдруг через месяц он становится министром. И это при том, что в Тунисе была абсолютно консолидированная элита, население жило лучше, чем в соседних странах, все жулики поддерживали Бен Али, потому что имели возможность шикарно жить на южном берегу Франции. И все это рассыпалось за месяц. Только потому, что какой-то торговец сжег себя в маленьком городке.

Изменения способны сделать только недовольные люди. А сейчас слишком много недовольных. Главное, чтобы Роснано не изобрела для жуликов и воров таблетки вечной жизни.

Я бы многое простил Путину, если бы он был русским Ли Куан Ю (премьер-министр Сингапура в 1959-1990 годах, автор так называемого сингапурского экономического чуда. — Esquire). Да, он установил бы тоталитарную политику, но при этом гонял бы жуликов. Но Путин не может стать русским Ли Куан Ю. Он даже не может стать русским Лукашенко.

Я бы очень хотел узнать, насколько искренне Путин во все это верит. Насколько искренне он считает, что созданная им система продержится. Особенно после того, как он увидел кадры казни Каддафи. Тоже ведь был крутой парень.

У Путина есть кое-какие заслуги. Я помню, что в нашем военном городке, где я жил с родителями, был вполне конкретный бандит, которого слушалась даже милиция. Это был грузин, который ходил в белых носках, а все офицеры, которые ходили с оружием, ничего не могли с ним сделать, потому что он был главный. А сейчас нет этого грузина, и в каком-то смысле это действительно заслуга Путина.

Мне кажется, у Путина есть идеологическое обоснование того, что они делают. Коррумпированы все, но мы — патриоты. Мы выиграли Олимпиаду, мы поем «С чего начинается родина», и под песню «Господа офицеры» мы всегда встаем.

Если предположить, что мне дается минута на «Первом канале», я вряд ли донесу до людей истину. У меня просто нет такого метафизического набора слов. Но я попробовал бы рассказать про самую главную ложь. Она заключается в том, что, несмотря на то, что наша страна первый экспортер нефти и за последние годы мы получили два триллиона долларов, вся нефть разворовывается конкретными людьми, которых привел Путин. Вот их фамилии. Они предали страну, отказавшись от российского гражданства, и сбежали в Швейцарию, чтобы не платить с этой нефти налоги. Они нас грабят, поэтому давайте работать над тем, чтобы эти люди оказались в тюрьме.

На выборах нужно голосовать за любую партию, кроме «Единой России». Бойкот выборов — это нравственно правильная позиция, но с точки зрения дальнейшей борьбы она бессмысленна. Это демотивирует и разъединяет людей. Когда я голосую за любого из конкурентов «Единой России», мне рукоплещут «Яблоко», коммунисты, «Справедливая Россия» и все остальные. Когда мы предлагаем перечеркнуть все бюллетени, нашими главными критиками становятся не «Единая Россия», а малые партии. Потому что в первую очередь мы отнимаем голоса у них.

Почему-то все ждут, что я скажу: «Давайте объединяться, чтобы благоустраивать наши дворы, если государство не способно этого сделать». Но мне кажется, что сейчас нужно не заниматься благоустройством двора, а посмотреть, кто украл деньги, которые на это уже три раза были выделены. Сначала нужно наводить порядок не во дворе, а в Кремле.

Благотворительность сегодня стала чем-то вроде индульгенции. Спрашиваешь кого-то: почему ты сидишь и ничего не делаешь? А он: я делаю — я помогаю детям, это вы, политики, мелете языком, а я занимаюсь конкретными делами. Но это обман — противопоставлять такие вещи: я не буду занимать активную политическую позицию, потому что помогаю детям. Неправильно пытаться помочь конкретной девочке Ане вместо того, чтобы попытаться помочь всем.

Я думаю, что жизнь начнет меняться тогда, когда пресловутые 1976-1982 больше станут участвовать в политике.

Я лидер хипстеров? Не уверен. Я скорее чувак из Марьино, которому, впрочем, нравится носить пальто с кедами. Но я не надену очки в хипстерской оправе и с удовольствием выпью пива в местах, где хипстеры сморщат носики и скажут: фи.

У меня очень длинные руки. Покупка пиджака — настоящее мучение.

Лучший отдых — уехать, спрятаться от всех и ни с кем не разговаривать. Но день-два — и мне начинает не хватать людей.

Я не люблю музеи. Я люблю просто пешком походить.

Я крещеный, и считаю себя православным. Но я советский православный: на церкви крещусь, а в церковь не хожу.

Я понял, что религиоведение нужно преподавать в школе после того, как прочел «Москву—Петушки» и из комментариев узнал, что каждая вторая фраза в книге — это отсылки к Библии. Дело даже не в православии. Если ты ничего не знаешь о христианской традиции, ты просто будешь не состоянии воспринимать большой культурный пласт.

Когда у соборной мечети все до горизонта застелено ковриками, это не потому, что эти люди очень религиозны. Это просто способ собраться и ощутить себя единым «мы».

Я за ассимиляцию, а не за депортацию. Если ты хочешь жить здесь — будь русским. Если ребенок вырос в России, зачем ему быть таджиком? Пусть в буквальном смысле становятся русскими. Ведь, приезжая в Америку, люди по большей части становятся американцами.

Нет геноцида русских людей — такого, какой был в Руанде. Но проблемы изгоняемых из Туркмении русских мне в миллион раз ближе, чем ужасные страдания Руанды, где был настоящий геноцид. Просто потому, что русские в Туркмении мне гораздо большие родственники.

Я хожу на «Русский марш» четыре года, и мое отношение к нему таково: если вам не нравится «Русский марш», единственный способ сделать его лучше — прийти на него самому. Если туда не придут нормальные люди, то в первую очередь там будут мелькать маргиналы — те, кто сходит с ума, борясь с сионистским заговором. И я буду туда ходить, потому что сейчас я чуть ли не единственный, кого принимают и тут, и там, — хотя там меня какая-то часть считает продажной либеральной сволочью, а здесь какая-то часть считает продажным фашистом. Это как «Свой среди чужих, чужой среди своих». Вы видели последний митинг «Хватит кормить Кавказ»? Там висела табличка: «Флаги „Единой России“ и зиги-заги запрещены». Это эволюционный процесс.

Лозунг «Хватит кормить кавказ» в целом звучит провокационно. Если посмотреть на его наполнение, то станет понятно, что мы говорим только о коррумпированной элите Северного Кавказа. Но в лозунг невозможно вписать все дефиниции. «Землю — крестьянам» — лозунг хороший, но не все же помещики плохие, помещики-писатели — хорошие, поэтому давайте так: «Землю — крестьянам, но только не сжигать усадьбу Александра Блока!»

Я хорошо помню свою первую шаурму: это была мегашаурма. Я учился в Университете дружбы народов, и там, в 7-м блоке общежития, у ливанцев, я впервые шаурму и попробовал. А вообще, я съел шаурмы столько, сколько, думаю, вы все не съели вместе взятые.

Семейная легенда гласит, что я умею готовить яблочный пирог. На самом деле, я его делал лишь однажды. Многим интересен этот процесс — приготовить что-то, а потом съесть. Но я никогда не понимал, что в этом может быть интересного.

Те вещи, которые я не могу контролировать, я предпочитаю игнорировать.

Мне до какого-то времени вообще не снились сны.

Мне не повезло, я ни разу не видел НЛО. Но мне было бы очень обидно, если во Вселенной не нашлось бы другой формы жизни, кроме нас.

Прослушивающие устройства стоят в нашем офисе, и в этом я уверен на сто процентов. У всех компаний, с которыми я судился, есть службы безопасности — огромная куча бездельников из бывших полковников ФСБ, которым просто нечем заняться, и они всегда рады какому-то делу.

Мне никогда не угрожали. Даже проколотых шин не было.

Если честно, я никогда не думал над тем, где заправлять машину. Накал борьбы еще не дошел до такой степени. Я заправляюсь на BP, потому что она рядом с домом. Но и они тоже торгуют через Gunvor (четвертый в мире нефтяной трейдер, контролируется гражданином Финляндии Геннадием Тимченко, который, по данным многих СМИ, близок к Владимиру Путину. — Esquire).

Борьба с Лукойлом после аварии на Ленинском — это хорошо, но это борьба ленивых: в «Фейсбуке» плюсики ставить. Хотя и это тоже борьба.

Сколько я ни называл всех ворами и жуликами, мне не особо спешат предъявлять претензии. По той простой причине, что они действительно жулики, и сами это понимают.

Был период, когда я занимался Комитетом защиты москвичей при «Яблоке». Мы боролись с незаконным строительством и, с моей точки зрения, это было гораздо более опасно. Потому что застройщики, которым мы мешали, склонны к более простым решениям проблем, чем нефтяники или государство. Расстояние между директором и человеком, которому можно сказать: «разберитесь с ними», там гораздо меньше. Поверьте: бороться с начальником ЖКХ маленького города гораздо более опасно, чем бороться с Роснефтью или Путиным.

Когда я судился с «Гунвором», мне все говорили, что это закончится тюрьмой. У моей жены даже была бумажка с телефонами, куда в случае чего звонить. Но я не думаю, что к тюрьме можно быть готовым на сто процентов.

Я никогда не думал о том, что будет, если я повторю судьбу Бекетова или Кашина. Может, кто-то выйдет на улицу, а может и нет. Я, скорее, думаю о другом: лучше уж оказаться в ситуации Кашина, чем в ситуации Бекетова.

Магнитский мне гораздо ближе, чем Ходорковский. Потому что он не олигарх, и он не политик. Он юрист, бухгалтер и аудитор, который ни на что не претендовал, а просто делал вещи, которые считал правильными. Я с бумажками сижу, и он сидел с бумажками. Но потом за эти бумажки его замучили в тюрьме, а я отчасти почувствовал в этом свою вину. Ведь в тот момент мы все кивали головами и говорили: ну, все сидят, и этот посидит. Посидит и выйдет. А он не вышел.

Если Ходорковский завтра выйдет на свободу, ничего не изменится. Но этот режим не любит новых неконтролируемых факторов и очень боится показать свою слабость. Поэтому Ходорковский будет сидеть пожизненно. Пожизненно — это либо пока не прекратится жизнь Ходорковского, либо пока не прекратится жизнь этого режима.

Я миллион раз слышал, как людям задают в интервью этот вопрос: «Что вы сделаете в первую очередь, когда придете к власти?» Но у меня нет ответа. Не придумал еще.

Наплевать, что меня не показывают по телевизору. Они игнорируют меня, а я игнорирую их.

На заднем стекле моей машины есть наклейка — «Единая Россия» — партия жуликов и воров». Это прекрасное самоограничение. С ней ты уже не похамишь на дороге. Потому что все потом скажут: ага, это же тот самый Навальный.

В метро меня узнают очень редко.

Ненавижу аудиокниги за медлительность. Я быстро читаю, и за то время, пока там читают страницу, я бы прочитал три.

Сегодня людям наплевать, какую музыку ты слушаешь.

Мне кажется, что самая правдивая музыка — это «Гражданская Оборона».

Если бы Медведев вдруг признался, что всю жизнь любил «Гражданскую Оборону», я бы простил ему бадминтон. А ведь этот ролик нанес репутации Медведева даже больший урон, чем его неудачная реформа МВД.

У Путина точно есть чувство юмора. У человека, сумевшего узурпировать власть в 140-миллионной стране, должны быть развитые интеллектуальные способности, в комплекте с которыми обязательно идет чувство юмора.

В России существует проблема распределения полномочий. Каждый свой чих местные чиновники должны согласовывать с Москвой. Я видел, как кировские чиновники, словно перелетные птицы, ездят в Москву, сидят там на бессмысленных селекторных совещаниях и без конца везут московским чиновникам авоськи с вятскими рыжиками — для согласования.

Проблема лозоплетения, как и всех промыслов, заключается в том, что люди, которые это умеют, умирают, а новые не хотят учиться. Когда моя мать открывала цех лозоплетения, все базировалось на голой идее. Но если сегодня вы пойдете в театр и увидите на сцене плетеную мебель — в 99 случаях из 100 это будет мебель с завода моей матери.

Я мало что понимаю в лозоплетении, но ошкуровка прута у меня получалась.

Я всегда — еще с тех времен, когда работал в «Яблоке», — выглядел очень подозрительно, и ничего не мог с этим поделать. Вопрос «А зачем ты вообще всем этим занимаешься?» преследует меня уже лет десять. Когда у тебя все есть, а ты при этом что-то делаешь, люди считают это очень странным.

У меня нет однозначного ответа на вопрос, почему я еще жив.

Жизнь страны можно полностью изменить за пять лет.

Россия в будущем, я надеюсь, будет похожа на большую, иррациональную, метафизическую Канаду.

Я не знаю, кто такой Гай Фокс.

Тетерев на вкус — курица обычная.

Источник: esquire.ru