Долгое время считал, что креативщики этого ньюсмейка у меня украли название странного зверька, о котором весь украинский интернет спорит второй год подряд — это я десять лет назад прозвал одну свою подружку — «Чупачупсова». Но, как выяснилось, просто совпадение (как тезки). Так или иначе, одно мнение меня задело — продавец мобильных телефонов размышляет о вероятности […]

Мать подвесила ребенка на ночь на вешалке. Отец окунул ноги сына в кипящее масло. Мачеха поднесла раскаленный нож к гениталиям пасынка с угрозой их отрезать. Семейная пара уговорила женщину за $8 тысяч выносить и родить ребенка, а затем сделала его «героем» порнографических фильмов – мальчик стал жертвой восьми педофилов. Эпидемия тотального насилия над детьми накрыла США.

Удар лопатой в воспитательных целях

Мы в Аризоне, в офисе Childhelp – крупнейшей национальной некоммерческой организации, призванной оказывать помощь жертвам жестокого обращения с детьми. Сотрудники показывают нам сотни писем-откровений. В этих строчках – искалеченные судьбы, исковерканные жизни, сломанная психика. Страх и боль.


Рональд: «Я был активным, болтливым мальчиком. Мать затыкала мне рот – держала полотенце на лице, пока я не начинал хрипеть и кричать, что не могу дышать. Думаю, мать ненавидела нас. Слышал, как она била старшую сестру, обвиняя ее в том, что та переспала с отцом». В итоге мальчик сбежал из дома, но не нашел защиты и у родственников. Двоюродный брат, работавший на бензоколонке, однажды в качестве наказания воткнул в рот подростка резиновый шлаг для накачивания автомобильных шин и пустил воздух. Внутренние органы Рона были разорваны в клочья, врачи еле его откачали. Только спустя много лет он решился рассказать о свой истории.

Бренда: «Моя мать начала избивать меня с младенчества. Помню, я пряталась под кроватью, когда она кидала в меня все, что под руку попадется: утюги, вазы, стулья. Этот кошмар продолжался, пока я не закончила начальную школу. Мне казалось, что все позади. Но тут за дело принялся мой отец... Последний раз он избил меня в день моего восемнадцатилетия. Я сбежала, уехала в другой город. Теперь общаюсь с ними только по телефону. Так безопаснее. Недавно узнала, то они взяли приемного мальчика. Надеюсь, хоть к нему они будут добрее».

Хевенли: «Отчим избивал меня лопатой. Прижигал ягодицы шипцами для завивки. Однажды так ударил по лицу, что я едва не ослеп. Он заставлял меня пить химикаты, есть еду из мусорного бочка, угрожал, что накормит калом... Сейчас мне 19 лет, я постоянно нахожусь в депрессии, не могу выстраивать нормальные отношения с людьми».

Ли: «Четыре года издевательств в собственном доме. Я выжила после попытки самоубийства, теперь могу улыбаться. Но шрамы остались. Самые близкие люди забрали мою невинность и украли мое детство. Смогу ли я по-настоящему быть когда-либо свободной? Эти монстры изнасиловали мою душу, убили мой разум и вырыли могилу моему сердцу».

Пять смертей каждый день

Факты из отчета Childhelp о насилии над детьми в США просто шокируют. Каждый день только по причинам, связанным с насилием, в стране погибает больше пяти (!!!) детей. За последние 10 лет от домашнего произвола погибло в четыре раза больше детей, чем солдат в Ираке и Афганистане. Таким образом, заключают авторы исследования, по этому показателю США установили антирекорд среди всех развитых стран. Самое распространенное злоупотребление в отношении детей – пренебрежение их жизнью и интересами (78,3%). На втором месте – физическое насилие (17,6%), потом идет насилие сексуальное (9,2%) и психологическое (8,1%). Ежегодно фиксируется 3,3 миллиона сообщений о насилии над 6 миллионами детей.

Четверым из пяти, погибших в результате насилия, детям не было и пяти лет. При этом примерно в 60% случаев в свидетельстве о смерти не указывается, что причиной стало именно плохое обращение. Истинные причины гибели детей всячески пытаются скрыть.

«Самое ужасное, что с каждым годом ситуация в стране только усугубляется», – отмечает директор по развитию Childhelp Майкл Медоро. С 1998 года, когда Childhelp начала вести подобную статистику, эта чудовищная цифра выросла почти в два раза. «Жестокое обращение с детьми в нашей стране происходит абсолютно во всех социально-экономических группах, во всех этнических культурах и религиозных общинах, независимо от образовательного уровня семей. Мы отмечаем и тот факт, что около 30% детей подвергшихся насилию, позже, уже во взрослом возрасте, начинают также издеваться над собственными детьми, продолжая ужасный бесчеловечный цикл».

В прошлом году журналисты BBC провели документальное расследование и пришли к чудовищному выводу, что за последние 10 лет более 20 тысяч детей погибли в США в своем собственном доме – от рук членов семьи. Они называют в качестве основной причины такой жестокости к детям бедность. Это звучит совершенно дико по отношению к самой развитой стране в мире, однако факт остается фактом - большинство проблемных семей, нуждающихся в помощи, ее не получают, а дети, в свою очередь, не обеспечены защитой со стороны государства.

Из школы в наручниках

Американское государство не церемонится со своими маленькими гражданами. Угроза жизни, лишения свободы подстерегает детей на улице и даже в школе. Общеамериканские образовательные бюджеты сокращаются. Квалификация учителей – все ниже. Все это привело к политике нетерпимости, которая заканчивается изоляцией, ограничением свободы, изгнанием и – все чаще и чаще – привлечением правоохранительных органов для наказания детей.

Новостями о шокирующих инцидентах пестрят страницы газет всех без исключения штатов. В Бруклине страдающий аутизмом 5-летка из подготовительного класса был травмирован полицейскими. Их вызвали в школу, когда у мальчика началась истерика, а учителя не знали, что делать. Приехавшие полицейские попросту скрутили мальчишку, привязали к носилкам и отвезли в психушку. Когда приехавшие на место происшествия мама и бабушка попытались вступиться за мальчика, полицейские обеих заковали в наручники, а бабушке вдобавок сломали ребро.

В Альбукерке полицейские заковали в наручники 7-летнего школьника. Полицию вызвали после того, как ребенок начал бегать по классу, кричать и стрелять резинками в учителя.

В Атланте школьник-инвалид Тони Смит подал в суд на местную полицию и школьное руководство за то, что его продержали 7 часов прикованным к шкафу. Тони оказался свидетелем того, как один школьник отнял у другого два доллара. Полиция не нашла ничего умнее, как использовать «ограничение передвижения» для выуживания информации из ребенка.

В штате Айдахо полиция заковала в наручники и арестовала 8-летнюю Эвелин Таури. Инцидент начался с того, как Эвелин не пустили в школу, так как она была одета в любимую толстовку с капюшоном и с вышитой коровой из мультфильма. Учителям толстовка не понравилась. Девочка начала кричать и размахивать руками, учителя вызвали полицию, которая увезла Эвелин в тюрьму для несовершеннолетних.

И это только вершина айсберга, список подобных происшествий увеличивается с каждым днем. Руководство школ не учитывает особенности современных детей. Так, дело 6-летней Селесии Джонсон получило большую огласку в этом году. Она устроила истерику в кабинете директора, но тот не стал её успокаивать, а просто вызвал полицию, которая надела на ребенка наручники.

В Американском союзе по защите гражданских свобод (ACLU, American Civil Liberties Union) нам подтвердили, что во всех штатах резко выросло количество случаев, когда руководство школ использует полицейских для наказания детей за простые ежедневные шалости. Причем эта тактика применяется без учета здоровый это ребенок или инвалид.

При этом количество детей-инвалидов в США неуклонно растет. С каждым годом увеличивается доля инвалидов с различными интеллектуальными, эмоциональными и познавательными задержками в развитии. Казалось бы, такая статистика, должна взволновать власти всех уровней, но на деле ситуация прямо противоположная, и руководство школ все чаще прибегает к силе полиции для наказания школьников.

Правозащитники из Орегона отмечают, что такая практика, в первую очередь, затрагивает именно детей-инвалидов. Были даже случаи со смертельным исходом. И это касается не только обычных школ. Для усмирения детей с психическими заболеваниями применяют полицию даже в специализированных школах, где, казалось бы, должны работать подготовленные учителя.

К примеру, пациент детского оздоровительного центра в Йонкерсе 16-летний Кори Фостер погиб после того, как вызванная полиция применила силу во время его ареста. Впоследствии выяснилось, что привлечение полицейских для наказания нарушителей дисциплины – привычная практика в этом центре. В Джексоне (Миссисипи) школьникам спецшкол для усмирения тоже надевают наручники. В штате Техас за последние два года преподаватели 18 тысяч раз использовали наручники для наказания провинившихся школьников. А в школе Ротенберг-Центра для насильственного успокоения больных аутизмом детей вообще использовался электрошок.

Домашние секс-насильники

Мы снова листаем странички писем. Сексуальное насилие над собственными детьми стало настоящим бичом современной Америки.

Шерил: «Я помню, что меня начали избивать уже в четыре года. Ожоговые рубцы от сигарет и горячего кофе «украсили» мои руки на всю оставшуюся жизнь. Мать снова вышла замуж, и отчим насиловал меня, несовершеннолетнюю, у нее на глазах. Он заставлял меня наблюдать, как они занимаются сексом. Мать принудила меня к проституции, заставляла принимать наркотики, алкоголь. Я сбежала от них в 16 лет».

Джесси: «Я подверглась насилию со стороны отца и деда. Первым изнасиловал меня мой собственный отец. А когда летом родители отправили меня к дедушке и бабушке, то же самое сделал и его отец. Дедушка ежедневно заставлял меня нагишом ползать по нему и заниматься оральным сексом. Мне всегда говорили: то, что происходит в семье, должно и остаться в семье. Спустя много лет пришло осознание того, что со мной сделали эти мужчины».

Ариан: «Мои родители развелись, когда мне было около года. Потом у мамы появился бойфренд. Он переехал к нам жить. Мама много работала, а я оставалась с ним один на один. Сперва он стал показывать мне порнографию, требовал, чтобы я ничего не говорила маме. Потом заставил возбуждать его половой член и заниматься с ним оральным сексом. Стал угрожать. Начал покупать мне сексуальную одежду, нижнее белье, стринги, чтобы я это надевала и смотрела на него, когда он мастурбировал. Многое из того, что происходило, он фотографировал на мобильный телефон. Вскоре это ему надоело, и он изнасиловал меня. Потом еще раз. Я плакала, умоляла его остановиться. Я потеряла девственность в 12 лет. Моя мать не верила мне, называла «шлюхой», говорила, что я клевещу на ее бойфренда. Сейчас мне 16 лет, и у меня уже есть дочь. Но смогу ли я забыть, что сделали со мной? Не превращусь ли сама в монстра?».

Одной порочностью, сексуальной распущенностью и развращенностью современной Америки эту проблему не объяснить. Корни ее гораздо глубже. Этому отчасти способствовали распространяемые американскими врачами и педагогами мнения об асексуальности детей, высказываемые еще с середины XIX века. Играет свою роль и культурное наследие тех времен, когда дети были собственностью, «движимостью» – родитель-владелец обладал абсолютным контролем над их жизнью и смертью. Главенствующим было мнение, что дети нечувствительны, не могут реагировать на дурное обращение и запоминать случаи насилия над собой.

Что ж! За педагогические грехи родителей своим собственным телом расплачиваются их отпрыски. А если смотреть шире, то и все общество. Дети, подвергшиеся насилию, на 60% чаще становятся малолетними преступниками и на 30% чаще попадают в тюрьму во взрослом возрасте. Среди всех женщин-заключенных в США больше трети в детстве были жертвами насилия. А среди наркоманов этот показатель вообще достигает двух третей.

Но самое ужасное, что «одноэтажная» Америка ко всему этому привыкла и считает физическое и сексуальное насилие над несовершеннолетними уже практически неотъемлемой частью общественной жизни. Ад, который творится в американских семьях, стал настолько обыденным, что на него уже почти не обращают внимания – резонанс в прессе получают только совсем уж чудовищные случаи. И в результате Америка, всегда замечающая соринку в чужом глазу, спокойно живет с огромным бревном в своем собственном. Бревном, породившим настоящую эпидемию. Эпидемию насилия над детьми!

Стрингерское Бюро Международных Расследований.
Freelance Bureau of International Investigation

Читай ещё:

Американский ГУЛАГ как новейшая форма капитализма
Демократия в Америке сегодня
Миф о демократии
США и насилие
США устроили Чернобыль в Ираке.
Американская мечта.
Американцы в Афганистане: обыкновенный садизм
Как меня запрограммировал Новый мировой порядок
Войны США и манипуляция сознанием
За 121 год США вторгались в 50 стран более 130 раз


ertata

► Эдиг Ход демонстрирует весенние модели на Paramount Pictures
Раз - и по мановению руки упитанная Марлен Дитрих превращается в голубого ангела, а неброская Грета Гарбо - в загадочного сфинкса. Кто сыграл в судьбах голливудских звезд «Золотого века» такую исключительную роль? Кому было под силу сотворить из обычной женщины богиню, которой подражали миллионы?

Новорожденный Голливуд относился к одежде актеров предельно просто: в чем пришел, в том и будешь сниматься. Конечно, это не распространялось на костюмные фильмы из жизни Древнего Египта или Дикого Запада - в этих случаях одежду и реквизит брали напрокат в каком-нибудь театре. Жанр большинства ранних шедевров кинопроизводства сводился к камерной драме, герои которой одевались точно так же, как зрители в зале синематографа. Но лучше.


Это презрение к костюму тем более удивительно, что практически все отцы-основатели крупных студий начала века успели до романтического увлечения синематографом потрудиться на ниве производства и продажи одежды. Создатель старейшей кинокомпании Universal Карл Леммле был управляющим в магазине мужского платья. Адольф Цукор из Рагапюипі Pictures начинал карьеру с ученика скорняка, дойдя до владельца мехового бизнеса. Metro-Goldwyn-Mayer лишила мир сразу двух гениев легкой промышленности, уведя Маркуса Лова с меховой фабрики, а Сэмюэла Голдвина - с должности продавца перчаток.

Традиция сниматься «в своем» в мужской киномоде продержалась аж до 40-х годов, когда Кэри Грант и Фред Астер продолжали заказывать для съемок дорогие костюмы. За свои, между прочим, кровные. Дуглас Фэрбенкс и Джон Гилберт в 20-х, Гэри Купер и Хамфри Богарт в 30-40-х - все они дружной вереницей тянулись на лондонскую Севил-роу. Сшить смокинг или фрак в Anderson&Sheppard.Gieves&Hawkes, Непгу РооІе&Со или в Kilgour означало не просто попасть в касту джентльменов, но и подтвердить определенное положение в обществе. «Фраки, как «форды», - писал Esquire в 1936 году, - это предмет гордости и модель, которая редко меняется». Может быть, именно из-за консерватизма мужской моды традиция снимать актеров в их собственных костюмах и продержалась так долго.

Хотя она распространялась не на всех. Было в армии экранных героев-любовников одно исключение.

Комедия страстей и пощечин.

Единственным актером кино в 20-х годах, на которого работал личный дизайнер одежды, был Рудольф Валентино. Звали дизайнера Наташа Рамбова, урожденная Уинифред Шонесси.

Ее родители разошлись почти сразу после Ее рождения, и мать то и дело выходила замуж. Чтобы девочка не путалась под ногами, ее из родного Солт-Лейк- Сити отправили учиться в закрытую британскую школу-интернат, где она несколько лет изучала историю и языки, а заодно увлеченно занималась балетом и рисованием. Девочка подросла, тут как раз грянули 10-е годы XX века, а с ними эйфорическое увлечение Дагилевскими сезонами. Образ русской балерины, а вовсе не историка или лингвиста, становится для Уинифред жизненным ориентиром, и она возвращается в Америку, чтобы поступить в труппу Федора Козлова, основателя Impcrial Russian Ballet Company. Но трудно порхать по сцене и чувствовать себя Анной Павловой, если тебя зовут Уинифред Шонесси. Неполное какое-то перевоплощение, никто не поверит в то, что ты - подлинник, а не подделка. И она становится Наташей Рамбовой.

Во время одного из турне по Америке труппа приезжает в Лос-Анджелес, город-синема, и здесь Козлов знакомится с режиссером Сессилем де Миллем. Эстетика русского балета с костюмами а-ля Бакст и тягой к экзотике находит приятное понимание со стороны де Милля, у которого маниакальная тяга к выспренности. Его обзывали певцом ванных комнат за кадры с пафосными дамами в мраморных купальнях, за потакание зрителям, то обмирающим от блестящих на солнце римских легионеров, то трепещущим от вида императорских апартаментов. Два творца ударили по рукам, и вот уже Теодор Кослофф эффектно заламывает руки и поражает зрительниц демоническими взглядами в новой картине де Милля. А то, что на нем надето, - работа Наташи Рамбовой.

Надо сказать, что Рамбова сама редко шила костюмы, чаще покупала их в салоне своего любимого Поля Пуаре, а затем декорировала или видоизменяла по своему вкусу. А пристрастия ее раз и навсегда сформировали художники Дягилева - Бакст, Бенуа, Добужинский, Билибин: юбки-абажуры, расписные шаровары, парчовые чалмы, вышивки в народном стиле.

Настоящим подарком для Рамбовой оказалась встреча с Аллой Назимовой. Которой (встречи) могло и не быть. Дело в том, что сначала с Назимовой познакомился Козлов. Она как раз собиралась снимать «Саломею» с собой в главной роли. Козлов предложил ей свое участие в качестве хореографа и художника-оформителя.

В тиши мастерской Рамбова сделала несколько эскизов, и с этими эскизами Козлов отправился на встречу с Назимовой, неосмотрительно прихватив с собой Наташу. Разговор шел на русском, и Назимовой даже в голову не пришло, что автор прекрасных динамичных рисунков не ее новый друг Козлов. Выяснилось это на стадии обсуждения, когда Назимова попросила кое- что скорректировать, и Наташа тут же быстренько принялась вносить поправки.

Истинный герой вышел из сумрака, жадный Карабас был посрамлен, а Назимова предложила Наташе бросить своего кукловода и поступить к ней на должность художника по костюмам с жалованьем в 5000 долларов за фильм и полной свободой творчества. Хотя вряд ли можно было назвать свободу «великого немого» полной, ведь костюмы нужно было делать с учетом их контрастности, представляя, насколько эффектна их графика. Если в жанрах немого кино доминировали комедии страстей и пощечин, то в вопросах одежды - игра объемов и цветовых пятен.

Сотрудничество с Назимовой было суперуспешным, творчество било кастальским ключом, коктейль из Голливуда и Бакста приносил славу и прибыль, но тут в жизни Рамбовой снова случилась встреча, с мечтой о которой засыпали тысячи женщин.

Обстоятельства этой встречи не совсем чисты. Рамбова, как и все окружение Назимовой, была молчаливой свидетельницей бурного романа подруги с секс-символом немого кино Рудольфом Валентино. Полнейшей неожиданностью для Назимовой было бегство подруги и любовника в Мексику. Там они и поженились.

Правда, скоро выяснилось, что предыдущий брак Валентино - самый короткий в истории Голливуда, продлившийся всего шесть часов - еще не был расторгнут, и молодожену пришлось для начала стать героем судебного разбирательства. Но истинная любовь преодолела это неожиданное препятствие, и вскоре Наташа Рамбова и Родольфо Альфонсо Раффаэлло Пьетро Филиберто Гульельмиди Валентино д’Антоньолла пошли по жизни рука об руку.

Шли, впрочем, недолго. Рамбова взяла на себя роль стилиста звезды, денно и нощно следя за каждой деталью экранной внешности Рудольфо. То она раскрашивала тело мужа хной, делая из него подобие фавна Нижинского, то обряжала его в чалму с перьями и алмазами и павлинообразные шаровары. Ей хотелось расширить его приторное амплуа, сделать его более фантазийным и образным. Валентино был не то чтобы против, но, кажется, не совсем понимал, чего хочет его талантливая жена. Бывшему жиголо было вполне комфортно в лайковой шкурке героя-любовника. А потому, смиренно поучаствовав некоторое время в экспериментах над собственной внешностью, он втайне от жены подписал контракт со студией Famous Players-Lasky, предложившей ему ровно то, что Валентино умел лучше всего. «Кто запудрил мальчику мозги? Почему он не посоветовался со мной?» - грозно вопрошала художница, в одночасье лишившаяся своего лучшего холста. На что агент Валентино и киностудия United Artists, занимавшаяся дистрибуцией, обвинили ее в желании сделать из Валентино «пуховку для пудры», вместо того чтобы подчеркивать его мужское начало, которое так ярко проявлялось в мелодрамах. Ну и все. Супруги как-то вдруг охладели друг к другу. Рамбова хлопнула дверью и удалилась в бизнес, открыв собственный магазин готового платья. Имя ее, впрочем, не было потеряно для мира кино. В ее магазине одевались популярные актрисы того времени - Бела Бонди, Алин Макмагон и «девушка с ужаленными пчелой губами» Мэй Мюррей.

С уходом Рамбовой орнаментальная и экстравагантная мода навсегда покидает Голливуд. На смену костюмности приходит стандарт. На экранный образ героя стало влиять то, что принято и модно в обществе. Например, когда модельер Жак Пату в 1929 году неожиданно удлинил платья и заразил новой модой весь мир, Голливуд отправил тысячи рулонов отснятой пленки в корзину, чтобы не выглядеть в глазах публики ветераном, плетущимся в арьергарде.

Лучшие друзья девушек

К тридцатым годам кинематограф перестал ориентироваться на немых старлеток с их большими наивными глазками. На смену утренней инфернальности Лиллиан Гиш приходит образ вечерней, зрелой и элегантной женщины, такой как Марлен Дитрих или Грета Гарбо. Юбки становятся длиннее, волосы благодаря моде на химическую завивку и перекись водорода кудрявее и блондинистее, а окружающий мир депрессивнее. И чем мрачнее становится на улицах, тем больше блеска на экране. До кризиса образцами для женщин были звезды театра и оперетты. Но как только кино заговорило, все стали делать жизнь с Джоан Кроуфорд или Джин Харлоу. И если эти богини появлялись на экране в платье от определенного модельера, на следующий день продажи в его магазине резко взлетали вверх. Для этого существовали титры, в которых указывалось имя автора нарядов. Надо сказать, что в начале 20-х годов рекламой одежды и предметов массового потребления усердно занимался Сесиль де Милль. Делал он это прямо в лоб и, нимало не стесняясь, вставлял в речь героев координаты правильного шопинга. Например, герой внезапно заявлял: «Кстати, обратите внимание на мою новую шляпу. Я купил ее сегодня в магазине готового платья Смита на Фигероу-стрит».

Именно предприимчивый режиссер де Милль был первым, кто понял, что зрителя волнуют не только страсти, но и наряды звезд. Еще в 1915 году он принял на работу художника по имени Клэр Уэст, по официальной формулировке, «для контроля за костюмами студии Famous Players-Lasky - будущего Paramount Pictures. Но в должностные обязанности мистера Уэста не входило собственноручное рисование эскизов и изнурительные примерки, а лишь подбор костюмов для того или иного фильма.

Кроме театральных костюмерных, можно было воспользоваться услугами Western Costume Company - базы, созданной в 1912 году коммивояжером по фамилии Бернс. За годы путешествий по Дикому Западу этот человек собрал внушительную коллекцию предметов индейского быта. Заработав на домик в пригороде Лос-Анджелеса, ушел было на покой, но тут ему довелось посетить синематограф, где как раз шла картина о борьбе ковбоев с индейцами. Увидев на экране кошмарный микс из шкур, одеял, бисера и перьев, мистер Бернс омрачился челом и пошел прямо к режиссеру Уильяму Харту, бывшему ковбою по прозвищу Двустволка Хикс, с предложением рассказать всю правду о том, во что на самом деле одеваются индейцы. Харт взял его консультантом, а за время производства картины слух о Бернсе и его коллекции распространился по всему Голливуду, так что на выходе из павильона его ждала очередь из режиссеров. Бернс быстро понял, что его ждет выгодное дельце, арендовал большой ангар, подкупил мебели и реквизита разных эпох и начал снабжать «великого немого».

Историческое кино прибарахлялось исключительно на базе Бернса. Но в конце 20-х стала очевидной необходимость в уникальных нарядах для каждого фильма. И главное - в сотворении неповторимого облика актрис, из которых с помощью нескольких метров парчи или органзы делали небожительниц. А превратить земное создание в неземное не так уж и трудно - нужно только скрыть недостатки внешности.

У Нормы Ширер ноги были, что и говорить, коротковаты, и модельер Гилберт Адриан шил для нее платья с завышенной талией, зрительно удлиняющие силуэт. Плечи Джоан Кроуфорд были несколько шире принятых стандартов, и, чтобы это скрыть, он сочиняет для актрисы наряды с пышными оборками на рукавах. В фильме «Летти Линтон» Адриан одевает Кроуфорд в белое платье с пышной юбкой с воланами, зауженной талией и огромными оборками на верхней части рукава, превращая барышню в эдакий розан благоухающий. Полмиллиона его копий были проданы универмагом Macy’s в течение нескольких дней после премьеры. Всем хотелось благоухать также - пусть на дворе самая смрадная из депрессий.

Время Гилберта Адриана - это эпоха облегающих вечерних платьев из тонких тканей. Поскольку цвета экран не передавал, эффектным наряд делало преломление цвета: стразы, вышивка серебром, пайетки и блестки играли с перьями и мехом - все это великолепие в целом называлось стилем «Одеон», а современные дизайнеры без труда опознали бы в нем дедушку гламура. Роскошные наряды напоминали больше всего вторую кожу, но кожу не простую, а очень дорогую.

А чтобы она не морщилась и не бугрилась, было изобретено эластичное нижнее белье. Специальные бюстгальтеры из латекса делали грудь более пышной, а пояса для чулок утягивали талию и бедра.

В общем, Гилберту Адриану со всех точек зрения повезло со временем, которое все, до последней секунды, работало на него. Родился он в Коннектикуте. Учился в Париже. Творить начал на Бродвее. Именно там его заметила Наташа Рамбова, начала заказывать у него одежду, и ей так понравился его стиль, что она принялась покровительствовать модельеру. Видимо, сильны были у миссис Рудольф Валентино материнские инстинкты: только разошлась с одним подопечным, как тут же нашла новый объект заботы. Объекту было немного за двадцать, но его нельзя было назвать неуверенным новичком - уже в 1925 году компания Metro-Goldwyn-Mayer подписывает с ним контракт.

Основная идея Адриана оказалась натуральным прорывом - одежда должна в первую очередь подчеркивать и развивать характер персонажа. То есть самое главное в кино - это крупный план, лицо актера. Костюм не должен затмевать его, не должен оттягивать внимание на себя, а лишь усиливать образ, как бы сотрудничая с внешностью. Лицо Марлен Дитрих, которому позволили бы жить своей жизнью, могло остаться незамеченным, если не «раскрыть» его с помощью мужского костюма или белоснежного манто, а сама Марлен - навсегда застрять в амплуа «девушки с Курфюрстендамм». Лицо - это просто лицо. Лицо в раме правильной одежды - это Образ, мифологическая «ледяная фрау», «железная лилия», «женщина со стальным позвоночником».

В конце 30-х Адриан начинает одевать Грету Гарбо, да так увлекается, что становится для нее суровым диктатором. Она в ответ проникается страстной ненавистью к его платьям, но одновременно впадает в такую зависимость, что не может расстаться с ними до конца жизни. Адриану удастся поймать самую сильную черту ее внешности - умение дарить холодный свет далекой звезды. И тут нельзя допускать никакой фальши: «Ни в коем случае нельзя надевать на Гарбо искусственные драгоценности, и не потому, что подделка будет заметна с экрана, а потому, что это исказит образ самой Гарбо, изменит ее игру». На изготовление нарядов для Гарбо студия тратила громадные средства, хотя главная фишка Адриана заключалась в использовании всего двух цветов - белого и черного, обрамленных бесчисленными оттенками серого. В итоге черно-белый мир Гилберга Адриана превращался в цветной вихрь, который завораживал и влюблял.

Своим учителем в профессии Гилберт Адриан считал главною художника студии Paramount Pictures Говарда Грира. Того самого, который одевал Полу Негри, Мэри Пикфорд, Луизу Брукс, Кэтрин Хепберн и Ингрид Бергман. И того самого, который сказал: «Нью-Йорк и Париж презрительно морщились, глядя на платья, созданные в Голливуде. Пусть. Возможно, они были слегка вульгарны, но в них была фантазия... Судьба забросила меня в этот карнавальный мир, и я купался в его поддельных бриллиантах, перьях и мехах и обожал каждое его мгновение».

Художник по случаю

Танцовщица Рамбова стала художником кино благодаря встрече с Сесилем де Миллем и Аллой Назимовой, Гилберт Адриан - благодаря опеке со стороны Нагаши Рамбовой. Молодого дизайнера из Нью- Йорка Трэвиса Бентона стали узнавать после того, как Мэри Пикфорд купила у него платье для своей свадьбы с Дугласом Фэрбенксом. Буквально в считаные дни Бентон стал руководителем костюмерного цеха студии Paramount Pictures.

Для Дитрих он делал костюмы в стиле избыточного великолепия, щедро усеивая их аксессуарами фальшивого голливудского блеска - стеклярусом и бисером, блестками и перьями. «Я хочу, - заявлял он, - чтобы вы все раскрыли рты от изумления. Но не вздумайте искать что-то подобное в магазинах!» Первым из всех модельеров он начал использовать для создания костюмов креп, аглас и шелковый шифон - популярные гафта и муар были слишком шумными для звукового кино, и один взмах руки мог заглушить ключевой диалог картины. Модели Бентона не тиражировались и не продавались в универмагах - именно с его творчества по-настоящему начинается «Золотой век» недосягаемого и неповторимого Голливуда.

В начале 30-х Говард Грир увольняется с киностудии, чтобы открыть собственный магазин на Родео-драйв. Его место занимает Трэвис Бентон. А ассистенткой Бентона становится миниатюрная, никому не известная барышня по имени Эдит Хед.

Барышне мало что доверяли, разве что ковбойские наштанники для категории horscopcra - вестернов. Следующей ступенькой в ее карьере стал grandmothcrclass - отдел бабушек, это когда ведущие дизайнеры замяты главными актерами, а ассистент работает с эпизодическими персонажами бабушек, тетушек и нянюшек.

Первые фанфары в честь Эдит Хед грянули случайно, в 1932-м, когда ее непосредственный начальник Трэвис Бэнтон отъехал на пару недель в Париж на показ моделей. Эдит предстояло в одиночку создать костюмы для Мэй Уэст - звезды своенравной, резкой в общении и весьма афористичной в диалоге. Новенькой актриса дала точнейшие указания: «Мои платья должны сидеть достаточно свободно, чтобы доказать, что я дама, и быть достаточно узкими, чтобы показать, что я женщина». Эдит оказалась понятливой. Вернувшийся из Европы Бэнтон застал благодушно воркующую Мэй и как будто увеличившуюся в росте прежде незаметную ассистентку, которая справилась с задачей на сто процентов.

А ведь не отправься Бэнтон в европейское турне, Эдит Хед могла так всю жизнь и промыкаться в чернорабочих. Для Бэнтона и Грира она была самозванкой, проникшей в волшебный мир кинематографа с черного хода, да вдобавок еще и вруньей.

Обман действительно имел место. Эдит совсем не умела рисовать и никогда не думала, что посвятит этому жизнь. Окончила Стэнфордский университет со степенью магистра по романским языкам. Преподавала французский в колледже искусств. А среди ее учениц были дочери знаменитого и столь неожиданно значимого для этой истории режиссера Сесиля де Милля - причина его значимости в том, что умел этот не самый гениальный режиссер оказываться в нужное время в нужном месте. Летом 1924 года Эдит стала подрабатывать у дочек режиссера репетитором. Как- то девочки взяли ее с собой на съемочную площадку отца. Впечатление было сильным. Настолько сильным, что, когда Эдит наткнулась на газетное объявление о том, что киностудия ищет художника но костюмам, она решила откликнуться. Пришла на собеседование к Гриру с портфолио, полным рисунков. Не своих - одолженных у знакомых студентов колледжа. Грир пришел в восторг и даже сказал, что никогда не видел столько таланта в одном портфолио. Эдит Хед получила работу. Через несколько дней обман, естественно, раскрылся, но Грир, против ожидания, не уволил ее, а, отсмеявшись, наскоро научил делать наброски. А через некоторое время укатил в Европу, оставив наедине с опасной Мэй Уэст. После первого успеха Эдит досталась Барбара Стэнвик, дама с фигурой весьма сложной. Хед окутала ее золотой парчой и, как именинный пирог, посыпала сверху стразами - и вот уже Голливуд встречает свой новый секс-символ.

В 1938 году Бэнтон покидает кино, и главным дизайнером студии Paramount Pictures становится Эдит Хед - единственная женщина своего времени на таком посту. Она стала первой, кто понял, что профессия художника по костюмам - это и есть настоящая карьера, в отличие от ее предшественников, которые, поработав на «фабрику грез», возвращались к профессии модельера, производящего одежду по собственному вдохновению, а не по заказу киностудии.

Многолетняя работа Эдит в должности, которая представляла собой помесь функций психиатра, художника, модельера, портного, историка, медсестры и агента по продажам, принесла ей настоящий успех. Со многими клиентами её связывала дружба - Эдит умела не только одевать, но еще и слушать, а главное, молчать по поводу услышанного. Она создала стиль звездам, которым потом подражали целые поколения, - от Бетт Дэвис и Авы Гарднер до Элизабет Тейлор и Грейс Келли. Только с одним Хичкоком она сделала 11 фильмов! А ведь началось все с детства, когда ее лучшими друзьями были игрушечные собачки, ослики и кошечки, которых она увлеченно драпировала в разноцветные тряпочки.
Если бы дядюшка Оскар раньше почтил своим вниманием художников по костюмам, то и Рамбова, и Адриан, и Грир, и Бэнтон получили бы не одну статуэтку. Но номинация появилась только в 1949-м.

В первые годы премию вручали отдельно за черно¬белые и отдельно за цветные фильмы. В 1949-м Эдит Хед была номинирована в обеих гаммах и совершенно уверена в победе, хотя бы, как она говорила, за одно умение выживать. Получила за черно-белую «Наследницу». С этих пор ее выдвигали на «Оскар» 25 раз, и 7 раз она уходила с церемонии в обнимку с дядюшкой Оскаром. В свободное от церемоний награждения время Эдит Хед работала по 16 часов в день, делая по 50 фильмов в год. И так 44 года подряд.

Платье на грани нервного срыва

Мэтры высокой моды редко проникали в киномир. Шанель еще в 30-е дала понять, что американский лоск ей противен. Кристиан Диор имел опыт работы с Хичкоком в «Страхе сцены» с Марлен Дитрих, но одевать Брижит Бардо в фильме «Невеста слишком хороша» отказался, чтобы не оскорблять чувства своих аристократических клиенток - одеваться из тех же рук, что шьют для какой-то актриски! А вот Юбер де Живанши не погнушался и во многом сломал этот стереотип. Хотя поначалу стал жертвой самообмана. Когда ему позвонили со студии и спросили, не хочет ли он поработать с мисс Хепберн, он с радостью согласился. Но при этом был уверен, что речь идет о Кэтрин Хепберн, которую почитал как символ элегантности. Когда ошибка открылась, он даже не хотел встречаться с той, кому суждено было стать его музой. Разговор о кино все же состоялся, и юная Одри так очаровала кутюрье, что он не только придумал ей гардероб, но и через некоторое время выбрал ее лицом своего первого аромата L’ Interdit.

И в кино он, конечно, задержался только ради нее.

И сделал большинство костюмов для «Римских каникул» и «Сабрины». Правда, его даже не упомянули в титрах, и «Оскар» за «Сабрину» получила Эдит Хед. Но ему досталось больше, чем награда, - муза, которая всем своим обликом демонстрировала, что его искусство имеет все шансы пережить его самого. Немножко больше, чем какой-то «Оскар», не правда ли?

Кино все чаще радует цветом и дает все большую свободу дизайнерам. Эпоха неуловимо меняется, и музой послевоенных десятилетий «Большого Голливуда» становится его главная блондинка Мэрилин Монро.

В 1948 году на съемках «Хористок» - первого фильма, в котором у Мэрилин была главная роль, она познакомилась с модельером Жаном-Луи Берзаултом. В шестидесятых они работали вместе на двух последних ее картинах, и Берзаулт символически замкнул рамки ее карьеры. Сотрудничество оказалось взаимовыгодным. Мэрилин пополнила список звездных клиенток Жана-Луи, а он создал для нее самое знаменитое свое платье - то, в котором она выступала перед Джоном Кеннеди на его дне рождения.

Обратившись к модельеру, Мэрилин поставила задачу как только она одна и умела: пошить «то, чего ваще не может быть». И чтобы это была такая тряпка, которую может надеть только одна девушка в мире - Мэрилин. Берзаулт пересмотрел все фильмы с Монро, потом представил себя зрителем в зале. И поступил в соответствии с мужской логикой: каждый, кто увидит эту барышню, будет далек от мысли завернуть ее в материю. Скорее, наоборот. Платье на день рождения Кеннеди стало для Жана-Луи Берзаулта орудием в битве за мужскую мечту - раздеть Мэрилин.

Он нарисовал эскиз платья с эффектом обнажения. Теперь встал вопрос: из чего можно сшить это чудо? Нашел во Франции какую-то кустарную шелкоткацкую фабрику и заказал там воздушную и легкую ткань телесного цвета - не прозрачную, но совершенно невесомую, вроде паутины. Делалось это на миниатюрных станках, практически вручную. Затем ткань доставили в дом Монро в Бренвуде, где и разыгрался третий акт четырехактной пьесы о платье. Выкройку делали прямо на Мэрилин, которая для этого часами простаивала на табурете с бокалом шампанского в руке - нужно же было девушке чем-то подкрепляться!

В результате получилась текстильная модель тела Монро - с юбкой-макси, без рукавов, с открытой спиной. Застегивалось это чудо анатомической мысли на молнию и множество микроскопических крючков телесного цвета. Белья под платьем наряд не предусматривал - платье не потерпело бы ничего, что встало бы между ним и телом актрисы.

А вокруг уже распространялись слухи и вились организаторы торжества, подозревавшие неладное. Наконец спросили у Монро напрямик, в чем она собирается поздравлять мистера президента. Мэрилин ничего не утаила - открыла шкаф и продемонстрировала строгим экспертам скромное вечернее платьице из скромного сатина. Наряд был одобрен, организаторы отвязались, а Монро продолжила готовить меткий удар.

19 мая 1962 года за кулисами Madison Square Garden Мэрилин ждала своего выхода, закутавшись в меха. Как только объявили ее выход, меха были сброшены. Платье заиграло всеми шестью тысячами бриллиантовых блесток. У публики перехватило дыхание - все решили, что Мэрилин вышла поздравить президента голой. Пока зрители приходили вссбя, Монро уже пела свое Нарру Birthday, Mister President, обратившись к ложе Кеннеди.

Но какие были овации! Совсем другую реакцию у зрителей вызвал еще один исторический наряд Монро - то самое белое «улетающее» платье. Сделал ею модельер Уильям Травилла, с которым Монро работала над образами аж для семи фильмов, и в их числе «Джентльмены предпочитают блондинок», «Как выйти замуж за миллионера» и «Зуд седьмого года». Для последнего белое платье и шилось.

Свидетелями взлета юбки в вихре теплого воздуха из вентиляционного люка были с одной стороны 5 тысяч случайных прохожих, а с другой - муж Мэрилин Джо Ди Маджо. И нет бы снять все быстренько и разбежаться по домам, так нет - на Мэрилин напал редкостный склероз, она забывала слова, да-да, там еще и слова были, и режиссер Билли Уайлдер бился в истерике, снимая сороковой дубль. Зато толпа была в полнейшем восторге, свистела и улюлюкала - потом этот дубль все равно пришлось переснимать в павильоне студии 20 th Century Fox из-за этого безумного шума. В результате бюджет фильма раздулся нечеловечески, Монро и Ди Маджо развелись,а платье, изготовленное Травмллой вручную из шелка цвета слоновой кости, спустя полвека, как и прочие знаковые платья Монро, продали с аукциона за 4,6 миллиона долларов, что на полтора миллиона превзошло бюджет фильма даже в раздутом состоянии.

И Берзаулт, и Травилла были хорошими друзьями Монро, и обоим суждено было увидеться с ней за несколько дней до смерти. К Берзаулту она обратилась сама - намечался повторный брак с Джо Ди Маджо, и понадобилось новое свадебное платье. Травилла случайно встретил её в ресторане: Мэрилин была не в себе и даже не сразу его узнала. Он было собирался написать ей письмо о том, как это неприятно и обидно, но не успел.

Самым кассовым фильмом с Мэрилин Монро стал «Некоторые любят погорячее», и в нем образ Монро держал в своих руках проверенный дизайнерский кадр с раскатистым именем, наполовину состоящим из псевдонима, Орри-Келли, тоже гений и оскароносец. В Голливуде приезжий из Австралии мечтал сделать карьеру актера, даже снимал одно время квартиру на пару с Кэри Грантом, но карьера не задалась, и ради заработка Орри-Келли подрядился оформлять фрески, потом вывески. В результате он попал на Бродвей в качестве оформителя и как-то очень скоро втянулся в кинопроизводство. Сделал в итоге более 300 фильмов, среди которых и такая классика, как «Мальтийский сокол», «Касабланка», «Мышьяк и старинные кружева», «Оклахома!» и куча фильмов со смешными названиями типа «Мать носила колготки». «Дипломированная медсестра». «Клубничная блондинка» или «Богатые всегда с нами». Работал, как вол, пил, как лошадь, и в результате пережил Мэрилин всего на полтора года, а мог бы, как и она, жить да жить. Гроб его на похоронах несли Кэри Грант, Тони Кертис, Билли Уайлдер и Джордж Кьюкор. И, возможно, роняли настоящие, не актерские слезы.

По крайней мере, у одного из них, Тони Кертиса, были для этого все основания. Совсем недавно Орри-Келли делал костюмы для скандального «Некоторые любят погорячее». Кертис и сам работал в молодости в ателье мод и потому совершенно справедливо раскритиковал костюмы, которые смастерил для Дафны и Жозефины другой костюмер. Кертис и так был расстроен, поскольку ему хотелось, чтобы картина вышла в цвете, а Билли Уайлдер, который ее снимал, тяготел к черно-белому кино. И был нрав - на цветных пробах Кертис и Джек Леммой выглядели как пара разудалых трансвеститов, а фильм, между прочим, совсем не об этом.

А тут еще и платья, сшитые на женскую фигуру со всеми этими выточками в ненужных местах, совершенно не подходящие для образов музыкантш поневоле. Тони Кертису категорически нельзя было рисковать своей внешностью, ведь на студию Universal ежедневно приходило 10 тысяч писем с просьбой выслать локон с его головы. Актер пришел к Уайлдеру и спросил его с последней прямотой: «Кто шьет платья для Монро? Пусть он шьет и нам с Джеком!» И Уайлдер прогнулся - главным образом потому, что редко хороший актер согласился бы в пуританской Америке конца 50-х сыграть Дафну или Жозефину. Так Орри- Келли стал одевать не только Монро, но и Кертиса с Леммоном, для которых он сделал простые платья без талии с длинными рукавами.

Но и жозефинистые наряды мужчин, и обтягивающие платья Монро, которые для пущего облегания зашивали прямо на ней, страшно оскорбили рядового американского зрителя. На родине кукурузного виски Jack Daniel’s, в штате Теннесси, на него поставили ограничение «только для взрослых», во «всеамериканской житнице» Канзасе вообще запретили. А для Тонн Кертиса этот фильм стал лучшим за всю его шестидесятилетнюю карьеру в кино и на телевидении. Да и для Мэрилин Монро тоже.

Очень скоро, в середине 60-х «Золотой век» Голливуда тихо подойдет к концу. Одновременно потухнет и блеск старой аристократии. Недаром все это время киноактеры и светские львы одевались у одних портных - большой Голливуд всячески претендовал на роль фабрики новой аристократии. Разница между настоящими аристократами и знаменитым артистом кино часто проявлялась только в вопросе подлинности бриллиантов, да и то не всегда. Важно, что мир кино - это узкий круг избранных, пропуском в который может служить прежде всего красота и редкая правильность черт. Ну и немного таланта, но в золотую эру кино талант считался делом наживным.

Увы, выстроенная на Голливудском холме цивилизация в конце концов была уничтожена новыми племенами. Не варварскими, нет, хотя многие восприняли его именно так, но время мини и химии потребует другого киносознания, и бриллианты, боа, валики из волос, белокурые локоны, накладные ресницы и летящие вечерние платья из натуральных тканей в новой эстетике станут неуместны. С тех пор Голливуд пережил несколько ярких эпох, но ни одна не сравнится по размаху с той, что началась практически у колыбели кинематографа и продлилась целых четыре десятилетия, вплоть до середины 60-х. Во многом этому способствовали люди, которые, собственно, и придумали большой голливудский стиль. Это они, подлинные мастера иглы и портновского метра, - лучшие друзья девушек, понявшие, что актеров встречают и провожают исключительно по одежке, изобретали для них немыслимые талии, декольте, шлейфы и палантины. «А в случае сомнений. - как говаривал Трэвис Бентон, - отделка мехом!»

Наталья Вишнякова. Журнал «STORY»

ertata