Песня (исполняет Генри Резник) Генри Резник Песня военных корреспондентов * Artiom Nazarov О судебной реформе NewTimes.ru Генри Резник: суд правый, скорый, милостивый 20 ноября 1864 года царь-реформатор Александр II подписал указ о новых Судебных Уставах, которыми была запущена судебная реформа в Российской Империи. Известный адвокат, член Московской Хельсинкской группы Генри Резник в рамках проекта «Открытая …
Читать далее »
В нашу солнечную провинцию у моря из французских певцов наезжают одни пенсионеры. Так однажды выразилась французская подруга Ирка, и она конечно права (исключение Брюэля подтверждает правило). Но Жюльетт Греко все-таки пенсионерка особенная.
Я слышала ее записи последних лет и понимала, конечно, на что иду. Но не пойти не могла: три года назад пренебрегла ее концертом, а потом меня совесть мучила. И теперь вот приспичило мне снять виртуальную шляпу и помахать ей в воздухе.
За трогательное отношение к святыням мироздание отозвалось двумя приятными сюрпризами. Во-первых, 25-й ряд нового зала «Эйхаль хаТарбут» (1-й ряд балкона, вроде неплохо), заказанный по интернету, мистическим образом превратился в 11 ряд партера (и таки кто бы возражал). Во-вторых, группа поддержки. Она состояла из лохматого аккордеониста в балахоне и древнего старичка-пианиста. И старичок-аккомпаниатор оказался... ну, кто угадает? До меня дошло только в тот момент, когда Жюльетт объявляла вторую песню Бреля на музыку Жуаннеста. Да, это был Жерар Жуаннест собственной персоной, третий муж Жюльетт Греко, а в прошлом легендарный аккомпаниатор и соавтор многих песен Бреля. На концерте мне было откровение,
насколько многих – раньше как-то не приходило в голову считать.
Из чего, в частности, следует, что основную часть программы составлял Брель, и это было эээ... неправильно. Я и вообще-то не знаю, кто бы мог исполнить песни Бреля если и не лучше его самого, то хотя бы где-то близко по уровню. Даже если этот «кто бы» умеет петь. Но разодрать волшебную ткань мелодии на волокна и лоскутки отдельных слов и фраз, а также вздохов, вскриков и всплесков рук... Пожалуйста, ради бога, если кому нравится, мало ли нелюбимых песен на свете. Но Брель! Особенно «La chanson des vieux amants»… – на ней Л. не выдержал: «эту-то за что?». Я предположила, что песни (в частности эта) в каком-то смысле собственность Жуаннеста, а потому он имеет моральное право отдать их любимой жене на растерзание. Еще Л. заметил, что на некоторых песнях аккомпаниаторы прямо-таки сами вытягивали знаменитое брелевское крещендо.
Конечно, пела Греко и свои фирменные песенки – про маленькую птичку и маленькую рыбку, про «Desabillez-moi». Прокомментировала, что эту бы не надо, но я все-таки спою – ну и ничего как раз получилось. Старушечкой-то она не выглядит издалека, даже удивительно, насколько удалось ей сохранить тот прославленный мистический силуэт: черное облегающее платье и "говорящие" руки. Две песни Ферре спела: «Avec le temps» и «Jolie Mome». Вторая вышла очень даже неплохо. Во-первых, ее запросто можно не петь, а мелодекламировать, во-вторых – все-таки ее фирменная. Вот и пела бы себе. А Пиаф (две песни было в программе) ей бы тоже лучше не трогать.
Спела (то есть рассказала) «La javanaise». Объявила так: песня Генсбура. Помолчала, добавила: Сержа. Я так это поняла, что для кого Генсбур, а для кого и Серж.
Одну-единственную песню спела мне незнакомую. Прекрасную! На музыку Жуаннеста. Вот эту.
(здесь текст с переводом на английский)
Слова остальных песен, исполненных в концерте (всех до одной!), я знала наизусть, так что было скучновато. Нет чтобы спеть пару относительно поздних песен. Я слышала их пару раз, и было там несколько очень красивых. Помню, что и Рода Жиль ей целый альбом текстов написал, и Клер несколько красивых мелодий, не говоря об остальных. А Л. сказал: хочется прийти домой и поставить Бреля.
Вот глава из моей лекции про французскую песню, посвященная Жюльетт Греко. И цитата оттуда:
«...и даже до сих пор (в 86 лет!) ей случается давать концерты, хотя теперь уже редко и для закрытых залов». А вот поди ж ты. Уже 88 – и вот более чем открытый зал на 1000 зрителей, в пяти часах от Парижа, заполненный почти до отказа. Стоял и аплодировал десять минут.
Аплодировал не пению, которого не было. Аплодировал всей прекрасной эпохе, которую символизирует эта женщина. Камю и Сартр, Жан Кокто и Раймон Кено, Борис Виан и Майлз Дэвис. Она была одной из них, и она единственная осталась в живых. Муза экзистенциализма, законодательница стиля «rive gauche», символ Сен-Жермен-де-Пре, если не Парижа вообще. Вот кто стоял перед нами на сцене. Живая легенда, знаковая фигура, символ эпохи – ныне ушедшей, но навсегда оставшейся в веках.
Ну и я тоже была удовлетворена этим своим символическим жестом прощания и почтения. А Левка, как пришел домой, действительно, как обещал, поставил «Амстердам» и, довольный, лег спать.
