Продолжаю публикацию своих ранних рассказов. Удивительно, сколько лет они пролежали на полке в старой замызганной папке. Ну вот и пришло им время, как старинному вину, Откупорим же эти первые пробы пера...
Чакона
Сегодня ничего особенного не произошло. Мой день шел по обычному тоскливому распорядку, как-то само собой сложившемуся после того, как я решил оставить университет. Весь день я курил и слонялся по дому, как привидение, иной раз хватался за гитару и мурлыкал какую-нибудь песенку, или садился за пианино и принимался выстукивать мой любимый блюз про трех негров, или бросался в кресло и начинал читать очередной рассказ про проницательного комиссара Мегрэ. В общем, все текло своим чередом.
Вечеров я уже давно не ждал, как это нередко бывало прежде, потому что вечера теперь были такими же обыкновенными и противными, как и дни.
А еще я частенько включал проигрыватель, порой даже по несколько раз на дню. Музыка всегда была для меня чем-то сверхъестественным. Вот и сегодня включил. Боже! Какая старая и родная пластинка! Ганс Нойзидлер...
Звуки лютни — в них определенно есть какая-то магическая сила. Все, что было раньше припомнилось настолько отчетливо и так было от этого хорошо, что я не стал гнать от себя проклятые мысли, хоть и знал, что заплачу за эту мгновенную слабость несколькими днями мучительной депрессии.
У нас была традиция — сжигать старые письма. Так выходило, что мы с нею подолгу не виделись: летом я уезжал на практику или в экспедицию, а она оставалась в Москве, или тоже куда-то уезжала. И тогда начинались наши бесконечные романы в письмах. За лето этих откровений в проштампованных конвертах накапливалась целая охапка — полная полевая сумка испещренных мелким почерком листиков; и мы уходили в лес или просто прятались от любопытных глаз и устраивали целый костер. Бумага шипела и обугливалась, и строчки на пепле белели, а потом исчезали навеки, и искры, наши любимые искры неслись куда-то вверх, а мы обнимались и радовались невесть чему и обещали друг другу никогда больше не расставаться.
Всю осень и зиму мы были вместе. Осенью у нее был день рождения, а зимой — Рождество и новый Год... А как мы встречали весну! Как радовались ее запаху! К нам приходили друзья. Мы зажигали свечи, пили вино и сочиняли стихи, и декламировали, перекрикивая друг друга:
Ты попробуй сыграть наизусть Этот неба клочок голубой...
А еще пели песни, говорили об умных книгах и достойных спектаклях, мы ведь часто ходили в театры.
А еще мы два раза побывали в Карелии, летом — умудрились все-таки. Раньше она там отдыхала почти каждое лето, а вот со мной — всего два раза. Когда я попал туда впервые, мы еще не были женаты. Острова... Бараньи лбы... Финский залив... Мы ловили рыбу, а затем коптили ее и съедали совсем горячей, обжигая пальцы и нёбо; купались на безлюдных пляжах, совершенно диких и пустынных; забирались в лес и подолгу не возвращались оттуда. Я приносил ей цветы, а она смеялась. Тридцать три ромашки... Тридцать три незабудки... Тридцать три... потому что мне было семнадцать, а ей — шестнадцать, а в сумме — тридцать три!
Мы поженились и два года жили удивительной жизнью. Потом подул ветер перемен. К тому времени мы уже частенько ссорились по пустякам, как я это теерь понимаю. Тогда же все это было очень серьезно. Тогда же она и встретила его. Сперва между ними ничего не было, они просто встретились. Это было в Казахстане. Когда я приехал туда спустя месяц, я ее не узнал, она была совершенно чужой. Я не был подготовлен... Она мне ничего не сказала... Она просто игнорировала меня, как будто меня не существовало вовсе.
Из этой последней своей экспедиции я угодил в сумасшедший дом. Теперь мне все равно, а у нее кажется будет ребенок. Мы иногда видимся, но наши встречи неуклюжи и глупы. А у меня так вообще настроение меняется десять раз в час — я ей не пара... А с ним она больше не живет и, как мне кажется, скучает по мне. И я... наверное скучаю. Я ее не виню. Я люблю ее по-прежнему, хотя временами ужасно хочется разлюбить.
Вот и кончилась пластинка, чакона Ганса Нойзидлера. В комнате темно — это вечер пришел. Опять тоска. Ну что же, пойду, не буду нарушать свой дурацкий распорядок. Взял сигарету и поплелся, как привидение, курить на кухню.
Последняя встреча, безмолвие речион воспоминания - Save,она воспоминания - Delete.Без объяснений разошлись,причины не нашлись,она инициатор,страдала ли, быть может,но тщательно скрывала слезы,он тоже скрытно страдал,в одиночестве огонь душевный заливал,и все искал причину...
P.S. Сидел никого не трогая, смотрел видио по Youtube.com, тут бац, словно кто-то сковородкой огрел, вот и выдал экспромт.
Последняя встреча, безмолвие речи он воспоминания - Save, она воспоминания - Delete.
Без объяснений разошлись, причины не нашлись, она инициатор, страдала ли, быть может, но тщательно скрывала слезы, он тоже скрытно страдал, в одиночестве огонь душевный заливал, и все искал причину... P.S.Сидел никого не трогая, смотрел видио по Youtube.com, тут бац, словно кто-то сковородкой огрел, вот и выдал экспромт.
Уходит — значит, отпусти, Не стой на узеньком проходе. Перестрадай, перегрусти, Уходит — значит пусть уходит. Не смей ползти, но и не мсти И не перечь своей свободе. А на дорогах снова будут встречи И жадность глаз и щедрость умных фраз. Пусть время лечит… Разве помнить легче? Тебя любили? Нет! Тебя губили! Себя любили около тебя