Благоукрасители государственного сектора с самого 22 августа 1991 года жалуются, что с российским триколором неудобно работать, потому что белый с краю, а бумага тоже белая: либо заверстывай в обрез, либо обрамляй.

Есть ещё одна, более серьёзная проблема в нашей государственной айдентике: на флаге соседствуют цвета, близкие по яркости и насыщенности и различающиеся только по тону. Поэтому, как ни кинь, будет дребезжать, да и сочетание депрессивное: красный и синий, цвета тяжких телесных повреждений.



На французском флаге полярная оппозиция: горячий против холодного (и между — нейтральная зона белого). Разница потенциалов, идёт ток, горит свет, работает машина и т. д.



А у нас — теплохладная différance. Любопытно при этом, что высокоамплитудные контрасты обычно ассоциируются с так называемым русским характером, а différance — это термин француза Дерриды. То есть всё наоборот.

Без дуальной модели нет оппозиций левого и правого, высокого и низкого, больного и здорового, святого и грешного, есть только различия — не больные, а «инакоздоровые», не безумные, а «инакоумные», не грешные, а «инакодобродетельные»... Про хромого или слепого следует говорить, что он не «handicapped» (инвалид), a «differently abled» (инакоспособный). Но это значит, что внутри такой картины мира выздоровление или заболевание невозможны как события, как пересечения смысловой или ценностной границы, поскольку между здоровьем и болезнью, между разумом и безумием, между нормой и аномалией нет оппозиции, есть только различия, которые не образуют границы и не создают возможности события. Исчезают также категории трагического, возвышенного, героического, сопугствуюшие преодолению границ внутри оппозиций. Хотя максима многокультурия — «ценить опыт различия», на практике это оборачивается безразличием. Зачем, например, испытывать сострадание к больным, если они вовсе не больные, а «инакоздоровые»? Невозможно представить тех страдальцев, которых исцеляет Иисус, как «инакоздровых», или мертвецов, которых он воскрешает, как «инакоживых» — котому что тогда нет ни события исцеления, ни события воскрешения. (М. Н. Эпштейн. Религия после атеизма. Новые возможности теологии. М.: Идеи для мира, 2013. С. 174–175)