Двадцать пять лет назад, 26 апреля 1986 года, произошла авария на Чернобыльской атомной электростанции. Та страшная катастрофа к своему печальному юбилею получила трагическую рифму – происходящее на японской станции «Фукусима-1» по Международной шкале ядерных событий приравнено к Чернобыльской аварии.



Трагедия 1986-го превратилась в незаживающую язву для всех республик бывшего СССР: тогда со всех концов огромного Союза съезжались те, кто сегодня вспоминает о Чернобыле уже по разные стороны совершенно разных государственных границ. Однако, единым гражданством для всех них стала скупая номенклатурная формулировка «Участник ликвидации последствий аварии на ЧАЭС».



***

– Ну, я-то лично прекрасно понимал, куда я еду!.. – Виктор Сандырев со сдержанной мужской улыбкой поправляет очки и вынимает из ящика стола парочку запылившихся дозиметров.



Сегодня он – старший инженер ускорительного комплекса ВЭПП-4 Института ядерной физики им. Г. И. Будкера Сибирского отделения Российской академии наук. А тогда, в 1988-м году, в нестандартную командировку на Украину двадцативосьмилетний специалист выехал из Ташкента, где работал начальником сектора ионизирующих излучений Узбекского центра стандартизации и метрологии.



– Во-первых, я был уже в 1988-м – по сравнению с 1986-м и 1987-м в Чернобыле был просто идеальный оргпорядок, а сама станция была самым чистым местом во всей округе, – вспоминает Виктор. – А во-вторых, я, когда уезжал, у меня жена уже беременная была, так что…



Однако, два года, прошедшие с момента аварии, скидок делать не позволяли: радиационный контроль, три зоны пропускного доступа, и зашкаливающий, захлебывающийся от характерного треска счётчика Гейгера – командировочные 88-го года с не меньшим правом носят звание «ликвидаторов». Как, впрочем, и все те, кто был на ЧАЭС после Виктора.



– Я должен был провести там всего один месяц – сентябрь, но мой сменщик из Ташкента не приехал, и я остался ещё и на октябрь.



Будильник в школьном здании опустевшей Припяти звенел в шесть утра. Виктор и коллеги просыпались, завтракали, и автобус вёз их «на точку». «Точка» могла быть разной: в задачи метролога Сандырева входили проверки, настройки и градуировки приборов, расположенных как по тридцатикилометровой зоне отчуждения, так и на самой Чернобыльской АЭС. Еще совсем недавно в Узбекской ССР он проверял аппаратуру мирную – рентгенаппараты, медицинское оборудование, строительные и промышленные приборы, где находилось применение «мирному атому», а тут – центр катастрофы.



– Всё, всё понимал. Я же не был солдатиком несмышленым, которых тысячами совали в самое пекло в 1986-м, ничего не сказав… – Виктор снимает очки – вглядываться в воспоминания можно и без них. – Я всё прекрасно понимал…



Понимание командировочного метролога подкреплялось приборами – независимо от официальных цифр значения радиации, Сандырев с утра, собираясь «на точку», ставил на ноль показания собственного личного дозиметра, совал его в карман, а вечером смотрел, сколько же на самом деле пришлось «нахватать»…



– Хотя… – Виктор опять улыбается как шкодливый школьник. – Сентябрь же! Осень! Урожай! Идёшь – видишь во-о-т такущее яблоко! Спелое, сочное, огромное!.. И понимаешь ведь, что чудовищно вредно, но… И-эх! Срываешь и – ням! – Сандырев режет воздух рукой, словно отпуская самому себе те прошлые грешки. – Когда находишься там каждый день, в этой страшной зоне, воспринимаешь как-то несколько по-другому: ну, да – вредное яблоко, но Бог с ним – чуть меньше «схватишь», чуть больше…



О страшных психологических впечатлениях Виктор вспоминает скупо. Хотя, конечно, город-призрак Припять по его словам оставляет неизгладимое впечатление: бойницы пустых окон и вырвавшаяся на свободу дикая природа – «взрывы» бурьяна по пояс посреди асфальтовой мостовой, как страшный символ запустения...



… На здоровье (тьфу-тьфу) Сандырев не жалуется. Говорит, младшему сыну сейчас седьмой годик пошёл. И главным следом в душе Виктор считает не физическое воздействие, а те радиоактивные мысли о чудовищной человеческой безответственности в той страшной ситуации 1986-го, когда вранье и бессилие вышестоящих чинов становилось причиной всё новых и новых смертельных доз.



***

Тогда, в 1986-м, западная пресса захлебывалась, обсуждая «ядерные технологии в руках дикарей». По чудовищной иронии судьбы японские газеты пестрили буквально следующими заголовками: «Сценарий подобный Чернобыльскому в Японии невозможен в принципе!» Сегодняшняя ситуация на «Фукусиме-1» наглядно показывает: страшные уроки одинаково страшны для всех.