Финансы могут навлечь беду двумя способами. Первый подразумевает под собой коллапс крупного системного института: Knickerbocker Trust обанкротился в начале прошлого века, Lehman Brothers – в начале текущего столетия. Второй путь – колебания и потрясения на том или ином рынке: «тюльпановая лихорадка» в 1637 году, различные формы теневой банковской деятельности в 2008 году. Последние три года мы наблюдаем многочисленные дебаты и минимальный прогресс в сфере регулирования мегабанков, а недавний скандал со ставками Libor придал этим усилиям новый импульс. Но после реформы теневой банковской системы она так и осталась…теневой потому, что никто не хочет задаваться главным вопросом: что такое деньги на самом деле?

Чтобы разобраться в этом, начнем с одного из столпов в мире теневого банковского бизнеса: ценные бумаги, обеспеченные активами. До наступления кризиса эти «долговые расписки» казались безопасными, потому и расценивались как деньги. Многие обеспеченные бумаги продавались паевым инвестфондам денежного рынка, которые продолжали наращивать свой эквивалент наличности. Фонды денежных рынков никогда не обесценивались, и можно было выписать чек против своих паев, либо сделать выбор в пользу огромного рынка РЕПО.

Любой держатель ценных бумаг – будь то государственные или корпоративные облигации, либо вышеупомянутые обеспеченные активами бумаги – мог использовать этот рынок для обмена их на наличность. В преддверии кризиса даже синтетические обеспеченные долговые обязательства, состоящие только лишь из многочисленных обещаний Уолл-стрит, можно было без особых затруднений обменять на деньги. Финансисты делали деньги из ничего. Безусловно, это не было прерогативой Центробанков.

Разумеется, частные деньги – это старое явление. Но какой бы родословной они не обладали, частные деньги подвержены панике. А значит, с течением лет, сомнительные частные обещания уступили солидным государственным заверениям. Начиная с 1863 года, Федеральные резервные банки США обменивали частные банкноты на доллары. В 1934 году оградили от паники банковские счета посредством введения страхования депозитов.

Большой вопрос, возникающий при разговоре о теневой банковской системе: стоит ли властям снова применить эту магическую силу? В некоторой степени они уже сделали это, как отметил в своем недавнем выступлении член Совета управляющих ФРС Даниель Тарулло. В самый разгар кризиса инвесторы спасались бегством из фондов денежного рынка, которые за 2 дня потеряли десятую часть своих депозитов; тем временем рынку РЕПО угрожал коллапс. Чтобы предотвратить катастрофу, на помощь пришли Федеральные резервные банки. Как в 1863 и1934 гг., поверхностные частные обещания подкрепило правительство. Кризис отступил, что дальше?

По обе стороны Атлантики многие выражают желание залатать брешь в теневой банковской индустрии: регуляторы хотят, чтобы фонды денежных рынков были оснащены резервами; они намерены ослабить рискованную зависимость рынка РЕПО от щедрого финансирования клиринговых банков. Однако, несмотря на то, что все эти инициативы не лишены значимости, политики не желают разбираться в главной дилемме. Должны ли обеспеченные активами ценные бумаги, фонды денежного рынка и РЕПО считаться частной системой? Либо они должны подлежать спасению в будущем – спасению, которое, прежде всего, зависит от экстренного кредитования со стороны Центробанка?

Правильное решение этих вопросов должно зависеть от еще одного фактора: если власти закрепят эту поддержку официально, кого они будут обслуживать? Ответ один: вкладчиков. В частности, в США скачок секьюритизации был отчасти обусловлен мировой тягой к безопасным активам. За 4 года, которые привели к кризису, иностранными инвесторами было официально выкуплено почти 80% новых трежерис и выпущенных полуправительственных облигаций. Америка не выпускала достаточно официальных резервных активов, чтобы насытить инвесторов, таким образом, неофициальные резервные активы заполняли этот пробел. Второй ответ заключается в том, что оказание поддержки теневым банкам способствует повышению рентабельности финансов.

До секьюритизации банки предоставляли кредиты и удерживали их на балансе; инвесторы, приобретавшие акции банков, были подвержены целому ряду непрозрачных рисков. Сейчас, благодаря секьюритизации, инвесторы могут выбрать те риски, которые их устроят. Усовершенствование системы управления рисками для инвесторов подразумевает более дешевый капитал для заемщиков. Чтобы сохранить это преимущество, Федрезерву следует бросить столько же сил на спасение теневого банкинга, сколько он бы не пожалел ради нормальных банков.

Насколько убедительны эти ответы? Оба могут обоснованно вызвать возражение. Вкладчики могут жаждать безопасных активов, но нигде не написано, что «Дядя Сэм» должен предоставлять их в неограниченных количествах. На самом деле, беспорядочный выпуск якобы безопасных ценных бумаг на Уолл-стрит закачал в страну избыточный капитал, спровоцировав завышение валютного курса доллара и расширение дефицита баланса текущих операций, который правительству не стоило брать на себя. Кроме того, к требованию эффективности теневого банкинга следует относиться с осторожностью.

Банки секьюритизируют активы отчасти для того, чтобы перевести их в нерегулируемые фонды, не обладающие запасами капитала; и драйвером здесь является вовсе не стремление к эффективности, а регуляторный арбитраж. Подобным образом, сложная цепочка кредитования в теневых банках, которая связывает банки с фондами денежного рынка и хедж-фондами, теоретически может быть продуктивной: они перемещают капитал внутри системы в руки тех игроков, которые задействуют его наилучшим образом. Однако «серпантинные» цепочки кредитования таят в себе риски разрыва.

Должны ли в таких случаях налогоплательщики оказываться на крючке? Вы можете обрушиться с критикой на эти вопросы, но самое удивительное – их отсутствие в стане общественности. С политической точки зрения проще гоняться за банкирами и их бонусами, нежели признать наличие этих фундаментальных проблем: действительно ли «почти-деньги» являются реальными деньгами? Если да, то на каких условиях? До тех пор, пока мы не разрешим эти вопросы, крупная доля финансов будет существовать в отрыве от действительности. Гарантии будут носить косвенный, а не явный характер. Будет моральный риск, но не будет честного осознания необходимости в ликвидации его последствий. Какое бы толкование денег вы не выбрали для себя, эта путаница вберет в себя худшее из двух миров.

Себастьян Маллабай
Подготовлено Forexpf.ru по материалам The Financial Times

Дебаты на тему банковской реформы достигли любопытного момента. В одних переговорах регуляторы пытаются найти способы сделать банки более безопасными для общества, в других – акционеры ратуют за то, чтобы банки стали безопаснее для их портфелей. Если соединить две части этих дебатов воедино, получается, что позиция регуляторов неустойчива – по крайней мере, в одном ключевом аспекте.
Регулятивные дебаты, как правило, основаны на том, что по итогам проведения «целесообразной» реформы банки должны остаться нетронутыми. Разделение слишком больших, чтобы обанкротиться кредиторов навредит частному сектору; с другой стороны, требовать от банков привлечения дополнительного капитала – рыночно ориентированный способ избежать спасения налогоплательщика.

Однако рынки переворачивают данное предположение с ног на голову. В рядах акционеров появляется все больше желающих увидеть разделение мастодонтов банковской системы, в то время как идею увеличения капитала предают анафеме. Если «целесообразная» реформа должна учитывать хотя бы долю интересов рынка, дробление банков – более подходящий вариант, нежели навязывание мер по привлечению дополнительного капитала.

Несложно понять, почему инвесторы ратуют за разделение крупных банков. Обещания сотрудничества, брошенные на ветер в 1990-х гг., оказались пустыми; клиенты не желают покупать гарантированные займы, либо услуги по управлению активами в том же «супермаркете», что выдает им займы на обычных условиях. Тем временем, риски «построения империи» очевидны. Даже если авторитетный JPMorgan Chase понесет убытки в размере миллиардов долларов по небрежности одного из своих подразделений, последствия будут носить масштабный характер. «Все больше людей считают банки не поддающимися анализу и непригодными для инвестиций», – отмечает Майк Мэйо, аналитик CLSA на Уолл-стрит. Скептицизм инвесторов отражается на стоимости акций. Уровень капитализации Citigroup и Bank of America «томится» на 0,5 и 3/5 от рыночной стоимости материальных активов, соответственно, ликвидация Citi может принести акционерам 100%-ную прибыль. Ввиду того, что активы банков включают в себя инфраструктуру, которая может быть продана по цене, существенно превышающей балансовую стоимость, «неожиданная нажива» может оказаться гораздо больше. Рыночная капитализация JPMorgan не полностью совпадает с учетной стоимостью, но аналитики признают, что банк все же стоит разделить.

Тяготение к разделению банков так же очевидно, как и враждебный настрой к попыткам регуляторов потребовать от банков привлечения дополнительного капитала. Традиционно, банки предпочитали выпускать долговые обязательства, нежели обыкновенные акции, поскольку правительство недобросовестно выделяло субсидии на кредитное плечо. В результате двойного налогообложения корпоративных прибылей долг стал оптимальным в налоговом отношении; гарантии по депозитам субсидировали проценты по займам от розничных клиентов; ликвидность Центробанков искусственно занизила стоимость краткосрочного кредитования. Однако эти устоявшиеся стимулы для кредитного плеча сейчас подкрепляются двумя новыми факторами. Первый относится к реализации статуса слишком больших, чтобы обанкротиться банков. С 2008 года было очевидно, что незащищенные держатели облигаций банков обладают хорошими шансами на спасение в условиях кризиса. Отсюда берет начало субсидия на выпуск облигаций, отличная от старых субсидий на накопление депозитов и выпуск краткосрочных ценных бумаг. Тогда как в прошлом только квази-правительственные кредиторы, такие как Fannie Mae, выпускали облигации «по дешевке» благодаря скрытой поддержке со стороны властей, сейчас данной привилегией обладают все крупные банки.

В то время как выпуск облигаций приобрел субсидию, выпуск акций стал более дорогостоящим. Для ограничения моральных рисков, разработанные кустарным способом операции по спасению в условиях кризиса предполагали, что испытания выпадут на долю акционеров; так, держатели акций AIG были обчищены до нитки, несмотря на то, что банки, по неосторожности купившие его деривативы, вышли сухими из воды. Таким образом, сегодня акционеры не ждут, что правительство протянет им руку помощи. В отличие от держателей облигаций, акционеры воспринимают крупные банки, скорее, как нечто устрашающее, нежели как защищенные финансовые учреждения.

Этот эффект от слишком больших, чтобы обанкротиться банков, четко проявляется в стоимости акций и долговых обязательств. Нефинансовая корпорация, выбирающая между выпуском акций и эмиссией облигаций, имеет в равной степени здравые мотивы предпочесть пойти по любому из двух путей. К примеру, акционеры Coca-Cola требуют, чтобы коэффициент окупаемости приобретаемых ими бумаг составлял 5.8%. Coke может выпускать долгосрочные облигации доходностью свыше 4%, и акции стоят дороже всего на 1,6%. Что же касается Bank of America, JPMorgan и Citigroup, здесь гораздо более крупные цифры: 7.5%, 10.4% и 11.8% соответственно. Банки нередко жалуются на высокую стоимость эмиссии акций. Они в какой-то мере правы, в силу избирательного подхода регуляторов к моральным рискам.

И, наконец, как отметил профессор Стэнфордского университета Анат Адмати, держатели акций банков не хотят понижать леверидж из-за классического эффекта от сверхнормативной задолженности. Как правило, владелец жизнеспособной компании, скорее, пойдет на выпуск акций, нежели долговых обязательств, с целью снижения риска банкротства, поскольку акционеры, в отличие от держателей облигаций, заранее дают свое согласие на отказ от выплат в тяжелые времена. Но когда компания уже обременена чрезмерно высоким уровнем долга, кредиторы мало чем отличаются от собственников; вероятность банкротства возрастает, и держатели облигаций сталкиваются с угрозой опасностью прекращения поступления наличности. В условиях сверхнормативного долга роль делефериджа заключается в том, чтобы урезать риск, порожденный держателями облигаций.

Акционеры попадают в ловушку высоких затрат на финансирование без снижения риска. Но все это не означает, что банковские регуляторы должны перестать настаивать на увеличении капитала. Напротив, убытки инвесторов от делевериджа принесут пользу общественности. Однако органы по установлению уровня достаточности капитала должны осознавать, что они давят на веский побуждающий мотив обойти правила, прописанные в законодательстве. Если регуляторы хотят «целесообразной» политики, которую примет фондовый рынок, им следует разделить банки-гиганты.

Подготовлено по материалам The Financial Times
Источник: Forexpf.Ru - Новости рынка Forex

Главный сельскохозяйственный регион США переживает самую страшную засуху за последние полвека. Цены на кукурузу и бобовые достигли нового рекордного уровня и превысили показатели 2007-2008 гг. 25-го числа каждого месяца Министерство сельского хозяйства США озвучивает новый прогноз цен на продовольственные товары. Нетрудно догадаться, какое направление движения цен будет указано в следующем отчете. В июне, когда цены на кукурузу были ниже 6 долларов за бушель (сегодня они превышают 8 долларов), Министерство предполагало, что рост цен на продовольственные товары составит 2.5-3.5%, в то время как в прошлом году цены выросли примерно на 4.8%, а в среднем за последние 20 лет – на 2.8%. Согласно последним оценкам Министерства, только 31% урожая кукурузы находится в хорошем и отличном состоянии, а на предыдущей неделе этот показатель составлял 40%. Что касается урожая бобовых культур, в хорошем и отличном состоянии находится 34% урожая, по сравнению с 40% за пред. период.

Многие потребители и инвесторы не вполне понимают, насколько современная экономика зависит от кукурузы. Этот злак не только используется для производства биотоплива и в качестве кормовой культуры, но в той или иной форме содержится в трех четвертях товаров, представленных в супермаркетах. По мнению экономистов Министерства сельского хозяйства, скачок цен на кукурузу на 50% приводит к тому, что потребительская корзина дорожает на 1%. Это по-разному отражается на ценах на конкретные продукты питания. Например, для того, чтобы произвести фунт мяса, требуется около 2.6 фунтов кукурузы. Это означает, что рост цен на кукурузу вызовет рост цен на мясо на 4-5%. Также рост цен на кукурузу, которая является птичьим кормом, вызовет рост цен на яйца на 1-2%, а на молочные продукты – на 2-3%.

Многие решат, что рост цен на кукурузу и бобовые приведет к росту доходов фермеров, но ситуация более сложная. Существует взаимосвязь между ценами на потребительские товары и уровнем импорта. Оказывается, более половины оплачиваемой американскими потребителями стоимости некоторых импортируемых товаров зависит не от цены на сам импортируемый товар, а от расходов на его хранение, поставку и продажу внутри страны. Это справедливо и для цен на фермерскую продукцию. По оценкам Министерства сельского хозяйства, фермеры зарабатывают только около 16 центов с каждого доллара. Остальное уходит на оплату труда, фасовку, транспортировку и рекламу. Издержки на переработку кукурузы в муку, масло и другие продукты составляют 32 цента с каждого доллара, потраченного на продукты питания. Продовольственным предприятиям достается 47 центов с каждого доллара.

Согласно данным, фермеры получают около 7% от розничной продажи муки и хлебобулочных изделий. Фермеры, занимающиеся производством молочных продуктов и выращиванием крупного рогатого скота, зарабатывают немного больше, получая 37% от розничной цены за масло, 46% – за молоко, чуть менее 50% – за говядину и около трети стоимости свинины. Кроме того, американское сельскохозяйственное производство является весьма энергоемким (включая производство удобрений и пестицидов, а также эксплуатацию сельскохозяйственного оборудования и транспорт). Около 3.5% средств, потраченных потребителем на продовольствие, уходит на оплату энергоносителей. С конца июня цены на нефть WTI выросли почти на 20%.

Продукты питания и напитки (многие из них содержат подсластители, получаемые из кукурузы) в среднем составляют 15% потребления среднестатистического американца. Федеральная резервная система отдает предпочтение показателям инфляции, в которых не учитываются цены на продовольствие и энергоносители. Тем не менее, рост цен на эти товары снижает покупательную способность населения. Как мы видели ранее, по отчетам о уровне продаж, американский потребитель оказался еще более уязвим к недавнему росту цен на продовольствие и новой волны удорожания энергоносителей. В других странах, особенно с развивающейся экономикой, где продовольственный сектор играет большую роль в оценке показателей инфляции, учитывают скорее потребительскую, а не базовую инфляцию. Прежде ценовая конъюнктура казалась более благоприятной. Перед лицом глобальных проблем и более высоких цен на продовольственные товары и энергоносители для большинства принятие решения о расценках становится все более сложным.

Подготовлено Forexpf.ru по материалам The Financial Times

Древнегреческие философы считали, что политическим изменениям свойственна цикличность. Сначала появилась тирания, которую сменил строй под названием демократия. Затем из-за пресловутой нерадивости «народа» система трансформировалась в олигархию, которая, в свою очередь, мутировала снова в тиранию с непомерными тяготами, спровоцировавшими новый переворот и переход к демократии; таким образом, цикл замкнулся. Нечто подобное можно и столь же стилизованное можно применить и к современной экономической политике, как на уровне отдельных стран, так и на уровне группы развитых государств. Все начинается с экономической экспансии, которая выходит из-под контроля. Иногда возникает угроза инфляции или дефицит бюджета достигает тревожных уровней, или же темпы роста кредитования оказываются слишком высокими, а связь валютного курса с экономикой - ненадежной. Но зачастую мы имеем дело сразу с несколькими симптомами.

Вторая стадия - фискальная или финансовая консолидация. На ней нас часто ждет разочарование, поскольку неблагоприятные последствия этой политики на объем производства и занятость дают о себе знать раньше, чем мы успеваем заметить стабилизацию финансовых переменных. В худшем случае снижение экономической активности и занятости может на некоторое время привести к росту дефицитов. Из уважаемых источников, таких как крупный бизнес, официальная оппозиция и даже сторонников действующего правительства начинают появляться «призывы к росту». Главы государства требуют от своих министров финансов именно этого: на практике это означает, что нужно стимулировать спрос, не делая новых долгов. Как это сделать? Например, при помощи некоторых инвестиций и банковских займов. Но если нет потребительского спроса, трюк может не сработать. Сначала скрытно, а потом все более и более открыто консолидация сворачивается, потребительский спрос стимулируется, и мы снова переходим на стадию бума.

Сейчас многие страны пребывают на стадии «призывов к росту». Обитатели Треднидл стрит пребывают в полном замешательстве, поскольку половина левоцентристских критиков бьют в барабаны, требуя роста, а другая половина, в компании некоторых религиозных лидеров, моралистов и философов кричат о том, что мы помешались на обогащении и материальном благополучии в странах, которые уже и так достигли высокого уровня благосостояния, поэтому пора бы остановиться. На заднем фоне при этом идет протест против политики низких процентных ставок Центробанка, которая лишает пенсионеров и других сберегателей заслуженного вознаграждения за свою бережливость. Споры идут с небольшими пояснениями. Экономист и журналист Питер Джей однажды провел грань между Ростом 1 и Ростом 2. Рост 1 означает сокращение разрыва между фактическим и нормальным уровнем занятости и использованием производственных мощностей: например, между текущей ставкой б/р в Великобритании на уровне 8.1% и оценочной нормальной безработицей в 5.4%, рассчитанной Управлением бюджетной ответственности. Сторонники Роста 1, как правило, требуют стимулировать спрос. Вопрос в том, как это сделать, и не нарушит ли это планы правительства по сокращению дефицита. Нарушит, но что с того? Недавнее падение инфляции может оказаться весьма кратковременным, но его вполне можно использовать как удобный предлог для новых монетарных и фискальных стимулов.

Рост 2 в большей степени ориентирован на долгосрочные перспективы. Как только экономика максимально приблизится к состоянию полной занятости, должен ли объем производства расти? Даже любители теории роста признают важность такого показателя, как объем производства на душу населения. Рост валового внутреннего продукта, отражающий исключительно прирост населения, вряд ли может быть достойной политической целью. Худший аргумент в пользу либеральной иммиграционной политики - это утверждение, что она поможет увеличить ВВП в стране. Однако затем начинаются разногласия. Рост ВВП на душу населения все еще крайне важен для людей, которые все еще живут у черты бедности. Остальные начинают учитывать такой фактор, как досуг, например, вычисляя ВВП в час.

Критики вполне обоснованно утверждают, что нынешние институты и власти ставят во главу угла доход, а не досуг, что стимулирует рост, загрязняющий окружающую среду. Вспомните о кладбищах старых автомобилей. Сторонники роста вполне обосновано заявляют, что рост не обязательно должен принимать исключительно материальную форму. Допустим, вы играете на флейте, а я пишу стихи. Если игра на флейте и стихи улучшаются - мы имеем дело с ростом. Но как мы узнаем, что они улучшились? Просто другие будут давать нам больше материальных благ (в виде денежных средств) за возможность слушать наши произведения. Однако этот довод требует разумных суждений. У всех свое мнение на счет того, как нужно тратить свой доход или проводить досуг. А правительства между тем пытаются создать условия для формирования полной занятости без инфляции и деформаций на микро уровне. Тогда пусть темпы роста станут побочным продуктом деятельности отдельных граждан, которым не нужны цитаты Аристотеля или кого бы то ни было еще о правильной жизни.

Подготовлено Forexpf.ru по материалам The Financial Times

Шумиха вокруг ставок Libor забила последний гвоздь в крышку гроба репутации банков. После глубокого финансового кризиса и многочисленных скандалов люди стали считать банки некомпетентными спекулянтами, во главе которых стоят аферисты. Такое отвращение к этой, как выразился заместитель главы Банка Англии Пол Такер, «помойной яме», вполне естественно. Однако предпосылкой для введения реформы не должно служить только лишь презрение. Предлагаю 7 способов разрешения данной проблемы. Во-первых, не исключайте вероятности того, что время от времени банки будут вести себя ненадлежащим образом, особенно когда на кону стоят крупные суммы денег. Хорошо, что общественность так бурно реагирует на подобные прецеденты, что способствует снижению числа административных нарушений. Но давайте будем реалистами: банкиры жаждут денег, и так будет всегда, нравится вам это или нет.

Во-вторых, существуют способы снижения риска повторения подобного скандала: тяжелое наказание и повышение прозрачности. Нужно использовать данные по фактическим сделкам. Прозрачность – это не панацея от всех недугов банков, но все же может оказаться действенным методом. В-третьих, банкам нужно больше капитала. Данный вопрос имеет отношение и к недавнему скандалу с Libor. Если бы в октябре 2008 года люди не опасались банкротства банков, регуляторы были бы не так обеспокоены высокими ставками Libor. Развеять подобные опасения может увеличение капитала, как заявил в своем недавнем выступлении Роберт Дженкинс, член нового Комитета по финансовой политике Банка Англию. В-четвертых, увеличение капитала не означает 100%-ной доли в уставном капитале. Лоуренс Котликофф указывает не на «ограниченный банковский бизнес», а на полный его крах. Я полагаю, что официально предложенное кредитное плечо 33:1 слишком завышено. Но я не вижу причин, по которым верным решением нельзя считать полную ликвидацию кредитного плеча. Посредник, который никогда не обанкротится, также гораздо безопаснее.

В-пятых, при установлении требований к капиталу необходимо осознавать, что так называемыми «взвешенными по риску» активами будут манипулировать как банки, так и регуляторы. Как неоднократно говорил Пер Куровски, бывший исполнительный директор Всемирного банка, кризисы случаются тогда, когда казалось бы, низкий риск оказывается очень высоким. Именно поэтому невзвешенное кредитное плечо имеет значение и должен быть гораздо ниже. В-шестых, аргументация в пользу применения всех рекомендаций Независимой банковской комиссии, членом которой я некогда являлся, стала еще более весомой. В частности, по-прежнему крайне важно, чтобы проблемы, с которыми могут столкнуться банки, были легко разрешаемыми: обособление розничных банков, где необходимо продолжение предоставления услуг, должно упростить эту задачу. Кроме того, должна быть уверенность в том, что как подразделения, так и группы банков в целом обладают достаточной долей капитала, чтобы сохранять кредитоспособность практически в любых обстоятельствах. Также требуется существенная способность поглощения убытков, в случае если тот или иной институт окажется на грани банкротства. Другими словами, во все времена банкам нужен большой запас прочности.

Обособление розничных банков также позволяет снизить их «засорение» краткосрочными сделками, характерными для инвестиционно-банковской деятельности. Это одна из причин, по которой правительству следует пересмотреть свое решение, согласно которому розничные банки получили возможность предоставлять «простые» деривативы. Но не будьте слишком наивными: розничные банки тоже могут нарушать правила и становиться банкротами. На самом деле сейчас Великобритании стоит задаться следующим вопросом: существует ли здоровая модель розничного банковского бизнеса, учитывая текущие низкие процентные ставки? Я уверен, что неприятные скандальные ситуации, связанные с деятельностью розничных банков, включая нарушения с неразрешенными овердрафтами и страхованием выплаты займа, свидетельствуют об отсутствии здоровой системы начисления стоимости оказания банковских услуг.

И, наконец, после скандала аргументы в пользу полного отделения розничных банков от инвестиционных возросли, особенно учитывая, что финансирование последних обособлено от депозитной базы розничных институтов. Розничные банки также должны поддерживать достаточный уровень капитала. Помните, что розничный банковский бизнес также несет в себе риски. Диверсифицированные группы в состоянии помочь своим филиалам выйти из затруднительного положения в период кризиса. Обособление даст в точности то, чего позволяет достичь полное отделение, но при этом сохранится преимущество диверсификации в более крупные группы. Безусловно, с повышением требований к капиталу, а также утратой «кэптивных» депозитов и скрытых субсидий со стороны властей, затраты на финансирование инвестиционно-банковской деятельности возрастут. Но это будет здраво. Если бы выплаты банкирам были более тесно привязаны к интересам субординированных кредиторов, через какое-то время многие непродуманные формы принятия рисков могли бы исчезнуть.

Очевидно, что недавние скандалы привели в ярость общественность. Однако гнев всегда считался шатким фундаментом для ведения политики. Прошли те времена, когда управляющий местным банком пользовался таким же уважением, как, скажем, врач. Больше никогда банкиров не возведут в ранг «святых». Но мы можем изменить мотивацию, структуру банковского бизнеса и сместить фокус регулирования. Далее я бы существенно понизил леверидж и существенно повысил уровень прозрачности. Не в последнюю очередь я бы сделал все возможное, чтобы искоренить идею о том, что государство стоит за инвестиционной банковской деятельностью. Это абсолютно безрассудное убеждение и является одним из аргументов в пользу обособления банков. Мы не можем надеяться на чудо, но в состоянии сделать банкиров более полезными и менее опасными. Заострите на этом свое внимание.

Мартин Вульф
Подготовлено Forexpf.ru по материалам The Financial Times